О мечте Бориса Рыжего

…Увидев впереди какой-то знатный лик,
орал, что он не просто так,
что он – поэт, что он велик.

Сошлись, однако же, на малом:
в анналы вписан маргиналом.

Потом зачем-то перед ним предстал
в ночи небесный пьедестал, –
он воссиял, будто кристалл
погожим летним днём, –
святые ли, апостолы,
сойдясь толпой, числом до ста, на нём,
кривили на преставших вялые уста –
обычный небожительский приём.

Сказавши, что от жизни, мол, устал,
рядиться с ними он не стал,
но в череде иных отправился к вратам.
А там –
всем видом голубь, сутью кречет –
нахальный ангел в мёртвых камни мечет,
архангелы,  глумящеся, звонят
своим титановым пером;
а от ворот, нагим навстречу,
напролом,
в венце из роз, в огне нетленном,
раскалывая души как полена,
спаситель наш грядёт
с небесным топором.

(Не может быть ни речи, ни полречи
о монументах рыжим в полный рост,
где сносит головы по самы плечи
провинциальный серенький норд-ост.)

Пустой, безногий, отморозив бронзовые вежды,
спокойный, будто б хлещешь только бром,
ты восторчишь до той поры на перекрёстке снежном,
пока бомжи, в порыве нежном,
за литр водки не снесут тебя в металлолом.

И повезут тебя потом на фуре по Европам –
всё по наезженным таможенным тропам,
и, лебезя холопом перед польским копом,
документально подтвердят:
за ними всеми скопом –
всего-то на всего
что русский цвет-мет-хлам.