Чужому

Терпеливо ждет, искусно готовит встречи, улыбается, столкнувшись со мной глазами. С каждым разом обнимает немного крепче, с каждым разом остается другим на зависть, остается дольше рядом и ближе к телу, говорит о чем-то сбивчиво, непонятно. И в касаньях сконцентрирован до предела, и пора бы разворачиваться обратно мне, бессовестной, бездушной в какой-то мере - убирайся, мальчик, не задавай вопросов, не трепи себе зазря километры нервов, заселяй в уме другую, пока не поздно. Только он упрямо ищет меня - и каждый раз находит, призывающе вспыхнув взглядом. Это жаркое желанье зовется жаждой, обращая кровь загущенным алым ядом - отвергай его без лишнего «но, послушай...»: да, послушай старших, мальчик - стоять, бояться, не влезай - убьет, разрядом прошьет по душам, объяснит вживую, изобразит на пальцах, напоследок разломав их - какая мелочь или жалость - что в контексте не суть различно. И пока ты собираешься неумело из чужого стать мне определенно-личным, без сомнений нужным - я говорю загадку, отгадаешь верно - станет моим ответом: если я другому вверена без остатка, то имеет смысл снова тревожить это, утверждать свое, и строго контрадикторно, словно чисто из упрямства, назло сложенью всех событий, перехватывающих горло, предсказаний, обещающих пораженье?

Обреченно улыбается, словно легче притворяться - но легко ли, решайте сами.

А потом опять искусно готовит встречи, лихорадочно выискивая глазами.