Импрессио непонятых картин

... В пространстве искривлённом, жарко-прянном,
я одинокость Солнца ворошу
тончайшим стебельком из ясноткового тимьяна,
в пластичность круга
веер лепестков крошу...
Крошу листочки мяты,
сны болиголова,
взвесь замутнённого тумана...
У Солнца в одинокой заводи прошу.
Прошу, крошу и снова:
   - Создай! - я Солнце с поволокою прошу. -
Создай мне отраженье Великана!
Из одинокости своей создай волшебный шум!
Ну, хоть кругами на воде!
Ну, хоть сомкнувшимися берегами,
Ну, хоть обломками лучей на сломанной волне!
Я буду одарять тебя легчайшими кругами -
то пёрышком по тишине,
а то корабликом из оригами,
ты просто вспыхни искоркой живой во мне!
Ты просто покажи
шаг на воде,
на сброшенной волне,
шаг великаний!
Тимьян из ясноткОвой ткани,
в руке моих желаний не дрожи!
Я за реальность принимаю миражи
на жарко-прянном, покаянном предыханье!

Я одинокость Солнца ворошу
годами, крОшевами подвенечных перьев
упавших или утонувших птиц...
и водомерками, создавшими маршрут
в кругах неверья,
 в стайке пыли от взлетевших колесниц
просить спешу:
- Создай мне образ великана из неведомых материй! -

Лучилось Солнце из опущенных ресниц...
Тимьян глушил разбитое на вОлнышки доверье...
И не взлетал никто. Никто не падал ниц.
И Великан гулял по диким прериям
под фейерверком разыгравшихся зарниц,
где воспарённостью глазниц
вбирали водный мир
непознанные звери.

В кругах, в пластичности воды
уже исчезла одинокость солнца.
Костёр пускает по судьбе прохладный дым,
а из неведомой, холодной глубины, где воздух нелюдим,
растерянной рыбёшкой
сердце нарождающихся льдин,
как и моё,
как в шапочке вечерней тмин,
о рёбра берегов
прогоркло бьётся...
Верю!

Люблю импрессио непонятых картин!