Город. Четырнадцать стихотворений. 1977-1978

По нему я могла бы  наощупь  пройти,
Петербург, словно кладбище  старых  домов;
словно сторож  давно отзвучавших шагов,
во дворах, где сходились пути.
Где сходились  пути  самых  сильных врагов,
где  смыкались  ряды  самых  верных друзей,
Петербург, вечный пленник дождей и снегов,
вечный сторож  шагов,
вечный раб, вечный бог.
По нему я могла бы наощупь  пройти.
               

              ---------

        Наверно небо с нами в ссоре,
        раз день так  мал, а ночь длинна.
        Открыв окно, я вижу море
        снежинок  мелкого  зерна.
        Нам  нет спасенья от печали,
        от  липких взоров  фонарей,
        а все, о  чем  мы промолчали,
        погибнет  в  памяти  быстрей.
        Лишь  скрипки тянут на миноре,
        лишь  арфы стонут  дотемна.
        Открыв окно, я  вижу  море
        снежинок  мелкого  зерна.
               
                ---------
               

Вчера  весь день шел снег, медлительно, печально;
величественный снег, не  ведавший  конца.
Должно быть  мне воспоминаний дальних
прислало небо  белого  гонца.
Прозрачные  пушистые  узоры
на плечи  невесомостью  легли,
невидимые  пальцы  дирижера,
снежинки, слово кружево, плели.
Я их читала, сердцем  понимая,
далеких  дней простые  письмена,
и шла по улице, следы роняя,
иных  следов  стирая  имена.
Мне  во дворе все близко и знакомо,
до  самого глухого  уголка,
я  до сих пор дружу с бумажным гномом,
он достает подарки из мешка.
Но дни идут  унылой  чередою,
их не  коснулось  кисти  волшебство,
напрасно я таскаю за собою
насмешливого  счастья  божество.
               
           ------------
            
О, Петербурга беспросветный дождь,
куда бежать, куда запрятать тело?
Холодных пальцев  бешенную  дрожь,
тоску, которой, видно, нет предела.
О, раствори меня, сожги, убей!
Я - мертвый  лист в  летящем  листопаде,
я  - верный  раб  размокших площадей,
я  - каторжник  глухих  дворовых  впадин.
Исчезну, словно вовсе не была,
соединившись  воедино с  влагой,
и пусть душа  нетронутой  бумагой
глотает пыль  на  краешке  стола.
Мне так  легко  уйти  в  небытие
с  последней  каплей  солнечного  света,
в  календаре исчезнувшего  лета
перечеркнуть  рождение  свое.

            -------------

Не убежать и даже не уехать,
не высказаться и не замолчать,
я прихожу в твой дом далеким эхом,
которому не надо отвечать.
Дожди. Они легки и непрестанны.
Который день  в дожде  плывет земля.
В Париже под дождем цветут каштаны,
а в Петербурге стынут тополя.
Я  завершаю  круг ночных светил
затем, чтобы отправиться  обратно
по тем спиралям, где  застыли  пятна
стихийной  геометрии  чернил.
Я этот мир делила на двоих,
теперь  от  одиночества  немею,
все потому, что  хорошо  умею
придумывать  людей  и  верить  в  них.
               
        -----------
                Ф. Буранову
               
                «В Петербурге  мы сойдемся снова,
                Словно солнце мы похоронили в нем»               
                О.Мандельштам

Ты помнишь, как мы время догоняли
по верстам, утопающим в снегу,
как лошадей измотанных меняли
на незнакомых станциях в пургу?
Всеведущая, сущая молва,
случайные, небрежные поклоны;
на полках, в переполненных вагонах
искали  мы волшебные слова.
А время таяло в висках, как дым,
пока мы  жили весело и просто,
почти шутя, отматывая версты
по петербургским серым мостовым.

Мы  раздарили все, что обрели,
а память сохранила только вехи
о тех, кто мимо нас в пути проехал,
о тех, кого мы встретить не смогли.
Мы не решали: «Быть или не быть»,
мы колесили и любили многих,
не потому, что верили в дороги,
нам просто скучно в Петербурге жить.
 
            ------
               
Тяжелое время ума.
Неделю дожди не кончаются,
неделю мой тополь качается,
как пьяный, свихнувшись с ума.
Тоска по седым небесам
свинцовым, холодным, недвижимым;
тоска по чужим городам,
по Мурманску и по Парижу.
Случайность  чарующих   встреч,
загадки  волнующих   взглядов,
все то, что  сумели  сберечь
и то, что теперь нам  не надо.
Вокзалы  темны и пусты;
устали  встречаться, прощаться.
Где те, с кем мы были  « на ты»?
Кому  из окна  улыбаться?
Но сердце награды не ждет,
а  память  считает потери,
а  дождь  все  идет  и  идет.
Неделю. Вторую неделю.
               
          --------

Мостов пролом,
и улицы уперлись фонарями в небо.
Какое  алчное желанье высоты!
А я там не был,
то есть не былА,
но видела, как  ежатся ребристых крыш листы
в промозглом неуюте,
как  ангела замерзшая рука распятие  качает
и Время с  Вечностью  венчает,
как статуи, освободив  тела,
ступают по карнизам.
Глаза в глаза. Он  сверху,  а я  снизу.
Он – город, я… Летящая  стрела
Адмиралтейства  бровь   прожгла.
               
            ---------

Смотри, он молится, как Будда,
снегам, свалившимся на землю.
Откуда вы? Откуда? Вы  откуда,
посланники  Вселенной?
Изящная  душа  окаменела,
эпитеты  сложны  и  многолепны.
Он - символ и  его  больное  тело
лишь  темный  знак  на  телости  планетной.
Летит  стрела.  Но что стрела  для неба?
Несутся  ввысь  заточенные шпили.
Все неизменно:  шпили  есть  и  были,
а небо есть  и будет. Неизменно.
Во  всей  Вселенной  не найдется места,
чтобы  принять  его  в  свои ладони.
Он – дух,  коварен,  злобен  и  неистов
и  вне  земли он вряд ли  будет  понят.
               

          ------------
               
Есть  что-то неизменное  в дожде,
вошедшем  в город  утром.
Есть  что-то неизбежное  в судьбе.
По замкнутому кругу
Мы завершаем тайный  переход
и обретаем легкость.
Круговорот и  кругооборот
и – невесомость.
Есть  что-то невесомое  в  дожде,
в его  неровном звуке,
в его  поспешном торопливом  стуке,
в его  мольбе.
               
         ---------
               
Домов слепое заточенье,
безликих улиц  толчея
вернули нам  две  наши  тени
из прошлой жизни, ты  и  я.
Снега  холодных  декабрей,
предвестники  грядущей  скорби,
нам принесли в  подарок  горсти
давно  исчезнувших  морей.
Замкнулись  звездные   круги,
и  это непреодолимо,
в  пустом  кольце  пунктирных  линий
запаяно  тепло земли.
В  нас Вечность  вносит  торжество,
мы собственность  Большого  неба,
мы  сновидение  его,
мы  бред  и явь, мы быль и небыль.
На  тектонических пластах
мы  только  знак гигантской сферы.
Мы  две  души,  четыре  тела,
как  в  зеркалах, как в зеркалах...
               
           -----------
               
Лист покатился по тоненькой  нити,
в небе Святое Писанье листают,
а под ногами кишит воробьиная стая:
« Мы улетаем, и все на Босфор улетают…».
Так, чтобы все,  не  бывает.
Осенью мысли становятся ясными.  Странно.
Образы хрупки, а краски густы и объемны.
Солнце зашло, но его золотые погоны
лихо  несут  тополей эскадроны.
Это  не важно, что завтра  рассвет  помутнеет,
липкий туман  расплетет стекловидную  пряжу,
в небе проснется Господь, чтобы сито  просеять,
я это знаю, а все остальное  не важно.
Ночью прозрачные нити листвы  оборвутся,
в   сером  огне дождемета  сгорят  эскадроны,
утром  усталые  люди  проснутся,
и   понесутся  в  погоню
по золотым   по погонам.
               
         ----------
             

Шаги считает город и щурится глазами окон.
Морозом пахнет.  Значит скоро
зима  сойдет  на  мостовые.
Аллеи, словно  восковые
в пуху из заморозка-снега,
а липы за ночь  так поблекли,
что прежних  красок не припомнить.
Шагаю утром мимо окон, и мимо лип  и по аллеям,
и  как  ладони замерзают
в  перчатках  ощущаю.
Что это?  Самоуниженье?
Стремленье  к  новизне?
Избыточность тревоги?
Какие  суждены  дороги  тебе?
А мне?
Но если истина  -  единство,
то нам  навеки  быть  в единстве,
а  если  истина  –  молчанье,
я причащусь  холодным  зельем.
Смысл -  созиданье,  путь – познанье,
все  прочее  химерно.
А Бог есть  Бог и он всеведущ,
он знает, кто чего достоин;
а суд  есть  суд,  и  он  всевластен,
вершить! – иного нет значенья.
Вот мы  стоим  пред  аналоем.
За нами распри, раздраженье,
раздоры, ссоры, сожаленья,
размолвки, слезы, примиренья;
мое горячее стремленье,
твое холодное сомненье;
все наши взлеты  и паденья.
Но я опять пойду с тобою,
и за тобой, и  за  судьбою,
и дальше,  в  перевоплощенье.
Душа-дыхание-дорога-дилемма-догма-дождь-деленье…
И – высота. И  только духи.
Я стану духом  во  Вселенной.
               
      -----------
               
Наш город остается с нами
и в нас, и он, бесспорно, вечен.
Он  -   соло в гуле человечьем,
краеугольный  камень.
Он  протрубил  воспоминаньем,
он поманил, и  мы  не  в  силах
забыть, не слушать  и  не слышать
опасный зов  Сирен далеких.
Мы одиноки,  всюду  одиноки,
нам  нет от одиночества  спасенья,
а потому  за  все  волненья,
которые  смогли  доставить
вам облик  мой,  стихи  и  память,
прошу простить.  Предайте  их  забвенью.
Вы слышите?  Забвенью.
               
                ---------