Киев

Говорят, если внутри тебе больше семнадцати,
Ты безнадежно стар.
Так вот Киеву было даже немного меньше –
Шестнадцать.
И поэтому, когда отмечали его столетие
И когда давно перешло за тысячу,
Он лишь грустно смотрел на жителей,
Которым лишь бы за что-то выпить,
Не придавая цифрам совсем никакого значения.
Потому что Киеву было шестнадцать.

*

Он иногда курил, и от сигарет ему всегда становилось грустно,
Ведь никогда родительский голос
Не накричит за непослушание.
Сигарета за сигаретой
Сигарета за сигаретой
Одиночество не выкурить
Даже городу.

*

В нем все раздражает –
Ярмарки поперек улицы,
Моча, заботливо вылитая на рельсы,
Лай одичалых собак, несущихся прямо навстречу.
Киев как будто нервный подросток на героине,
Бьющий учителя математики,
А потом рыдающий в туалете.

*

И как все шестнадцатилетние,
Киев слушает музыку по ночам
И освещает прожекторАми тугие тучи.
Дети режут серебряные артерии
Или укладываются на пути,
А в масштабах столицы порезы
Есть те самые самоубийцы,
Спрыгнувшие на рельсы.
Киевляне, видимо, со времен Руси
Отдают предпочтение поездам метро,
А не водам ДнЕпра.

*

Когда плакать не получается,
Выливаешь себе на лицо ромашковый чай.
На щеках прорастают ромашки.
Киев плачет тонкими струйками
От трагедии своей жизни
И, возможно, ожогов.

*

Минусы вечного шестнадцатилетия
В том, что никто к тебе не прислушивается.
Никогда.
К тебе не бегут, позвонки разламывая,
В тебя не влюбляются до аддикции,
Не мастурбируют, тебя представляя
На кушетке в однушке,
Как это бывает с Парижами и Нью-Йорками.
Ты же не взрослый мужчина,
Да и не так галантен,
И эксцентричен сверх меры.

*

Информацию Киев не ищет,
Энциклопедии не листает.
Просто – там рассказали,
Там сунули в руки листовку.
Поэтому и музеи здесь
То Шевченка, то унитазов,
А то и вовсе распродаются
С пола у барышень на Андреевском.

*

И если правый берег есмь правое полушарие,
Киев обязан быть очень чувствительным парнем,
А вот на логику он забил еще в прошлой эре,
И потому левый берег здесь гладкий, как скатерть.
Тут у троллейбусов резко меняется номер
Прям посреди вояжа,
Рельсы теряются в буйной флоре,
А стены кинотеатров увешаны
Изображениями вагин.

*

Киеву дарят разные безделушки,
Но уже сотнями лет не приносят одежду.
Вот воротник у него и засален,
Подошвы стерты,
И ни единый город на свете
Не ощущает свой собственный пульс так остро,
Стоя босыми ступнями на черном асфальте.

*

Все, что о Киеве пишут, всегда не к месту.
Его достопримечательности с ним не связаны.
Но пусть себе украшают его, как елку,
Пусть строят свои нелепейшие небоскребы,
Пусть распускают дурацкие сплетни –
Киев, похоже, ушел глубоко в себя,
И, плюя на сидящего в спальне хозяина,
Наркоманы забрали его квартиру
Себе под притон.

*

Киев скупает порно-журналы
И рисует девушкам платья.
Потому что он немножко романтик.

*

Если вглядеться, то можно увидеть,
Как поправляет гирлянды на окнах,
Плачет от мата на стенах,
Словно над лучшей поэзией.
Ведь Киев знает, что эти фразы значат.
По-настоящему значат.
И томительная тоска
Переходит на его жителей.
В любой точке города появляется
Ощущение, что ты на кладбище для животных,
И могилок не видно за ворохом из бутылок
Да упаковками из-под кальмаров.
И все клички еще такие –
Любимчик, Манюня…
Дети точно плакали долго,
Долго-протяжно,
А ты бы и не заметил,
Если бы не споткнулся
О камень с названьем «Пушинка».

*

И взгляд у него отсутствующий, у Киева.
Лицо необщим выражением, как говорится.
Все спутанное и размытое,
Тут птицы, там свалки,
А Киев давно уже спрятался на черепице,
И ты опять его не увидел.

*

А его любовь – есмь жесточайшая из трагедий.
Кого он любит уже и не вспомнить,
А может, и вовсе
Любит самую сущность,
Цепь из смертей и перерождений,
Воздух и воду,
Чьи-то запястья,
Местоименья,
Так неконкретно и общно,
Но очень сильно.
Вечно со стороны, ни на шаг не приблизясь.
Сигарета за сигаретой
Сигарета за сигаретой

*

Киев слушает живопись по музеям,
Смотрит Чайковского, любит телом,
Сжигает кнопки в различных лифтах:
Тонких и длинных, широких, квадратных,
Совсем как люди,
И в каждом, в каждом
Сжигает кнопки…

*

Вязаный свитер с широким горлом,
Всегда митенки.
Когда сеансы в кино для автомобилей
Высвечивают «зе энд»,
Киев садится на гравий и смотрит
В белый экран.

*

Кажется, Киев любит детей.
Он усаживает их на плечи,
Как старший брат,
Собирает обрывки сказок по всем сусекам,
Водит их в магазины игрушек
И, что самое главное,
Разрешает не вырастать.
Еще немного
Еще чуть-чуть

*

И руки болят у Киева
Ссадины на губах
Синяки на коленях
Ногти он сгрыз под корень
Десна в крови
Песня играет веселая
Не умолкай пожалуйста
Киев закроет веки
Губы оближет
Соленые

*

А на домах в центре Киева видим таблички
«Осторожно, фасад осыпается вам на голову».
Люди бегут от его разрушения,
Берегут пустующие черепушки,
И никто не захочет о нем позаботиться.
Они ограждаются предупредительной лентой,
Пока фасад разбивается
О брусчатку.

*

В нем есть птицы –
Лебеди, вмерзнувшие в мрачный Днепр,
Голуби, жадно батон глотающие с рук совсем одиноких,
Вороны, падающие от разряда током возле железной дороги.
Птица за птицей
Птица за птицей

*

Киев немного причудлив и инфантилен –
Ест драже, представляя, что это таблетки,
Сигареты меняет на чупа-чупсы,
Рисует шрамы красным акрилом,
И «Давайте представим, что кто не видел
Улиц моих угловатых фантомов,
Тот и весь мир не видовал»,
И «Давайте представим, будто бы Лондона не существует»,
И «Давайте представим, что одуванчик
Выскочил тут не с бухты-барахты,
Да и вообще это не пустырь, а клумба,
А одуванчики стоят дороже пунцовых роз».

*

Кто попал на разлив его ночи,
Больше не выберется.
И, как мухи в сетях паука,
Истощают себя рывками,
Их гноенье сгущает краски,
Оттого ночь чернее, чем деготь,
Оттого ночь печальнее смерти.

*

У Киева бывал свитер, изъеденный молью.
И когда он ему вспоминался,
Небо вдруг становилось оттенка
Чернил, смешанных с мандарином,
Лопнувшим на асфальт.
Если с кем танцевать и нужно,
То лишь с девушками, что носят
Платья такого цвета.
Танец за танцем
Танец за танцем

*

Ведь так не бывает на свете,
Чтоб были потеряны дети.
Но вот – Кия нет и в помине,
Вонючей струей течет Лыбидь.
И нет никакого приюта,
Игрушек и старой одежды
Для города в центре Европы.
Ломаются крыши, мрут люди,
Поскальзываясь на ступеньках.
Дурацкой, дурацкой смертью.

*

И так получается – плачешь
От Вены,
Паломником едешь в Стамбул
(мечеть там прекрасного цвета),
Рыб кормишь под Сплитом,
И прочее.
А жить все равно остаешься
Под ребрами сизого Киева,
И иногда понимаешь,
Что ведь и он немного
Живет у тебя под ребрами.