Чушь котячья

     – Выкладывай, – сказал доктор Колбаскин пациенту, задёргивая по его просьбе шторы на окнах своей приёмной – маленькой уютной комнатушки.
     – Доктор, это ужасно!
     Пациент, худощавый юноша лет 26-и, был не на шутку взволнован, и его бледное лицо красноречиво говорило об этом.
     – Я уже догадался, что это несмешно. Поэтому не тяните резиновый хвост кота.
     – А вот это уже точно несмешно, – сказал пациент, покосившись на смеющегося доктора, обрадованного только что придуманной собственной шуткой. – Несмешно, потому что именно с кота всё и началось.
     Приступ смеха понемногу проходил и теперь Колбаскин вытирал свои очки и выступившие из глаз слёзы.
     «Бледнолицый» тем временем продолжал.
     – В тот вечер, 27 августа, придя домой, я сразу почувствовал неладное: в квартире стояла… как бы вам это объяснить… какая-то громкая тишина. Да, именно громкая. А в воздухе слегка пахло спелыми яблоками. Но больше всего меня удивил Пушкин.
     На лице доктора промелькнуло недоумение и он перестал шлифовать носовым платком золотую оправу своих очков.
     – Это мой кот, – поспешил объяснить юноша. – Он у меня красивый: чёрный весь – одни глаза блестят – и мохнатый. Оттого и кличка у него такая – Пушкин. Только вот ленивый страшно, постоянно спит на подоконнике. А в тот вечер смотрю на него и не узнаю: носится по квартире, вытаращив глаза, и орёт как сумасшедший.
     При упоминании кота недоумение на лице доктора сменилось озабоченностью и, как на миг показалось юноше, неподдельным страхом.
     – Libido, – предположил Колбаскин, чувствуя, что должен что-то сказать.
     – Вы знаете, ещё когда он был котёнком, я его… Короче весной он меня не беспокоил и таким, как тогда, я его ни разу не видел: этот волчий оскал, когти, ярко-жёлтые горящие глаза…
     От этих слов Колбаскина передёрнуло.
     – Голодная тварь, – сказал он с отвращением.
     – Я тоже так подумал. Но он абсолютно никак не отреагировал, когда я достал из шкафчика его любимый китикэт. Я хотел было уложить его на любимое место, но… Вот, смотрите!
     Он показал рваные полосы на руках.
     – Он исцарапал меня и тогда я подумал, что Пушкин чего-то боится.
     В рассказе последовала небольшая пауза, во время которой юноша принял несколько капель лекарства для сердца.
     – До сих пор себя виню за дурацкую идею взять у соседей успокоительное.
     – Вы его… убили? – с надеждой в голосе спросил доктор.
     – Он убежал. Как только я открыл входные двери. Не найдя его ни на лестнице, ни во дворе, я вернулся в квартиру и обомлел от ужаса.
     Доктор подался чуть вперёд. Его карие, почти чёрные глаза, не мигая смотрели на ещё больше побелевшего юношу.
     – Что же там было?
     – Свет кухонной лампочки выхватывал из темноты за окном чёткий силуэт мужчины. Он с ухмылкой смотрел на меня ярко-жёлтыми глазами и ел в окно яблоко.
     – И что потом?
     – И всё.
     – Всё – это когда вперёд ногами.
     Колбаскину явно не нравилась такая скучная развязка.
     – В том-то и дело: это было так страшно, что я чуть не потерял сознание. В следующий раз я подобное просто не переживу.
     – Ну ладно, ладно, успокойтесь.
     Доктор достал из шухляды пузырёк валерьянки и дал пациенту.
     – Сейчас идите домой, примите лекарство и я Вас очень прошу – выбросьте всю эту чушь из головы.
     «Действительно чушь, – подумал юноша, доходя до конца коридора. – По крайней мере, хотелось бы верить, что это чушь.»
     Внезапно из-за двери кабинета, откуда он только что вышел, донёсся омерзительный вопль доктора Колбаскина.
     Внутри у юноши что-то оборвалось и он, пробежав по коридору, на трясущихся ногах влетел в кабинет.
     В кабинете было пусто. Раздвинутые шторы слегка покачивались от сквозняка.
     Сдавленно крикнув, с полными ужаса глазами, он стал оседать на пол и его пальцы безжизненно разжались.
     Из-за окна, на выпавшие из руки лекарства, смотрел огромный кот тёмными карими глазами, увеличенными в несколько раз очками с золотой оправой.

                <19-20 липня 2002>