Из руин

Ага. С живым отцом, здоровым умственно человеком пока ещё, хрен пообщаешься, потому что общение норовит срулить на этот... штамп общественный... мозги выносящий. На написанный дядей сценарий тех или этих отношений, диалогов, тех же скандалов, тех же примерений, тех же фантастических каких-то совсем теоретических полночных рассуждений за кофе, в которых нельзя понять, кто это на какой идее всё-таки остановился, так как-то всё сложно, в логику невместимо, с реальностью ежедневной никак не связано. А эта дрянь, пишущая сюжеты, в информационном пространстве всё усиливается, и однажды, как-то так постепенно случится, что не будет уже больше ни отца, ни возможности воспринимать "вражью станцию"; а тут эта дрянь лично к тебе в жилплощадь впирается, я говорит сильно влюбилось в тебя, а чё ты в обморок от счастья не падаешь и не начинаешь продавать все подряд свои ценности нравственные, если какие у тебя были.

*
И станут возрождаться имена,
Как будто возвращённые из плена:
Сначала Валентин, потом Елена,
И новые настанут времена.

Мы как живые за руки пойдём,
И будет исходить от нас сиянье,
И целый мир нам станет - милый дом,
И канут рубежи и расстоянья.

Пока же мне не подан тайный знак,
Стихи я стану складывать и вещи,
Мне кажется, виденье было вещим,
Мы свидимся, не знаю, где и как.

Твержу себе "не надо больше петь",
Прошу тебя терпи моя аорта...
Не хочешь? Ну тогда какого чёрта,
И я ведь тоже не хочу терпеть.

В.Долина

*
На серебристой Колыме
Мы не скучаем по тюрьме,
Здесь слёзы наши до земли не долетают,

На них здесь радуга висит -
У дяди Козина* спроси,
А дядя Козин в этой жизни понимает.

Александр Розенбаум

*Козин - какой-то известный поэт, возможно переврала фамилию.

*
Ты возвращал ее в эпоху,
Где смысл не мерился рублем,
Где знали, что плохое - плохо,
И не был Молох королем.

Верно, знали, что плохое - плохо. Но не это знание было основой существования. Основой существования была возможность чувствовать жизнь каждый день, полно, ярко, куча возможностей у тебя была в жизни. А вот такая, запретительная, нравственность, понятие о плохом, шло только подкладкой мировоззрения, это была только инструкция по эксплуатации твоих разнообразных возможностей. Вот например передерутся ни из-за чего, поубивают друг друга, покалечат, сирот оставят. И это так страшно больно, невыносимо, потому что так долго, счастливо, так потрясающе замечательно каждый день можно было жить, любить, вместе в каких-нибудь занятиях участвовать, и вот ни из-за чего оборвалось, какой-то, допустим, гад... полумагическими своими речами... мозги людям вынес, надо его ненавидеть, этого гада, да дрожи, до обморока, до той границы, какую словами передать невозможно.

А есть другая ситуация. Когда каждый день живёшь в галлюцинациях уродливых и наваждениях, каждый день полупонимаешь недоразвившимся своим интуитивным соображением, что всё вокруг тебя - люди, домашние животные, пейзажи, интерьеры, абстрактные понятие - умирают каждый день понемногу, уродуются, извращаются. И тут кто-то дошёл среди этого всего до ручки, вылез на трибуну, стал говорить, а другие такие же поддержали. И многих убили. И если бы, например, убили тебя, ты наконец не видел бы уже всего этого больше. А если тебе жаль, что ты расстался с убитыми знакомыми, тебе скучно без них и плохо, то это эгоизм.

А тот, вылезший на трибуну, псих конечно был, а всё-таки, как там на деле получилось, чёрт его знает, а говорил он не так уж и бессмысленно. То есть при логическом анализе его речи мы видим, что там такое количество бреда сивой кобылы, что уже вся речь превращается в бред. Там могут быть какие-то наблюдения... мысли... но они количеством бреда полностью убиты и уничтожены. Он говорил не бессмысленно не потому, что он излагал связный2 вменяемый текст. Он говорил не бессмысленно потому, что как-то интуитивно он чувствовал, какие информационные блоки, какие интонацию и жесты какие нужны для того, чтобы слушающая его аудитория немного воскресла, то ли в умственном плане, то ли в волевом, то ли в каком-то общем нравственном. Больше на человека становились похожи слушавшие. И он, вот, это чувствовал, и говорил чёрт-те что, а другого ничего он не мог сформулировать, и отказаться от своей деятельности тоже не мог, это было примерно так, как лежит окровавленный человек, а ты рядом с ним стоишь в небо плюёшь. Это недолгое было или бывало воскресение, потом, может, следующий этап кошмара начался... А может, и не начиналось никакого следующего этапа против того, что и так было уже. А что насчёт, например, концлагерей и в них маньяков, на людях проводивших медицинские эксперименты, то этого и теперь полно.

*
Это, блин, в газовой камере, у кого-то ораторский талант вдруг напоследок прорезался, уже сильно вдыханием газа искажённый, и кто-то там треснул кого-то по башке чем-то подвернувшимся под руку. А теперь мудрые люди хотят судить, кто кого треснул, и от чьих проклятых речей там все поумирали, а то б теперь живы были, птичкам и солнышку радовались.

А некоторые, собака, там знали ещё, что плохое - плохо. А человек, может, чуть не открыл способ в газовой камере выжить всё-таки. Но только надо для этого совершенно сконцентрироваться на волевом и зверином желании жить, это состояние совершенно противоположно всем теоретическим рассуждениям. Любым рассуждениям: хоть "плохое плохо", хоть "всё дозволено, потому что - и дальше кирпич-фолиантч кантовской логики". Без рассуждений можно понять, что плохое плохо. Звери не убивают больше, чем им требуется для еды, стаю свою защищают и в общем держат определённый уровень понимания хорошего и плохого - нам недоступный сегодня уровень. Но в отличие от нас, звери при этом не рассуждают вообще.

*


Агата Кристи Ак   07.03.2014 01:50   •   Заявить о нарушении