Самсон и Далида

Томительны и потны ночи Иудеи –
свидетели и торжества, и разрушения идеи, –
в шатре кочевника-еврея душно, будто в бане.
«Вставай, вставай, Самсон! Идут филистимляне!» –
тревожит сон богатыря-разбойника наложница нагая;
и дышит в ухо часто, нервно, горячо,
трясёт могучее и мокрое плечо,
и в нетерпении сучит по простыне ногами;
и, потаенный, глаз врага следит за ним пытливо.
Но вот метнулась от подушек мятых смоляная грива,
что в семь косиц во ткань предательски была заплетена –
как будто птиц поднялась на крыло шальная стая;
шатнулась от движенья полотняная стена,
и свистнул меч, из толстой кожи ножен вылетая;
глаза зажглись белками, дико и открыто,
отпали прочь колода, Далида,
и снова тишина, внезапно обронённая, настала.
И тотчас – хохот, молодой на мрачной бороде оскал:
«О, как же ты меня, глупышка, напугала!»
–  А ты, мой господин, мне в третий раз солгал!
Я так просила, плакала, к любви твоей взывала,
а ты моей тоски не замечал!
– Я здесь. И ты меня всего познала, –
вернув на место меч, Самсон ей, погрустневший, отвечал
и увлекал на ложе, грудь её прохладную лаская.
– Я не могу, как мне хотелось бы, тебя любить,
причин неуязвимости твоей не зная.
– Тебе хотелось бы меня любить или убить?

Неслышно по ночной земле ступая,
разочарованный, через репей
убрался враг. И смерть свою ласкал на ложе назорей,
судьбу иных героев предваряя.