О! Небо кабестан под тяжестью цепей!

О! Небо – кабестан под тяжестью цепей!
Две тысячи тринадцатый.
Ну, надо же, надежда как погибла.
А было так.
Шёл снег и дождь.
В числе других мы пассажиров
На рангоуте видели тот горизонт,
Где новый мир у берегов.
Не Альпы снежные,
Не небо Рима,
Настолько было нестерпимо,
Что здесь не слышал нас никто,
Когда мы подавали знаки SOS.
О! Небо – кабестан под тяжестью цепей!
Как лейтенант у винтового аппарата
Ты подаёшь сигнал, что катастрофа –
Это гибель экипажа, а не холодный дождь,
Когда пучина воет.
Молчание твоё нам лазаретом ведь не стало.
Две тысячи тринадцатый.
Корабль отплывает.
Пробило выстрелом «Ура!» - привет национальный.
Четыре штурмана при качке килевой
На мостик поднимались,
Чтоб увеличить ход,
Как бабка надвое сказала,
Гарантий нам ведь и не надо,
Нам бы одно понять,
Две тысячи тринадцатый –
Ни дать, ни взять.
Нам не пристало ждать,
Когда опасность поджимает.
А было так.
Шёл снег и дождь.
Пучина выла.
И вал за валом
Непонятным языком.
Молитвенно волна катилась.
Устойчивостью корабля хвалились те,
Кто управлял.
Для суеверий время миновало.
И, тем не менее, был несчастливым
Тот корабль.
Рассказывали, будто прежде,
Когда его бы на воду спускать,
То неминуемо вело к трагедии.
Четыре моряка погибли при обрыве цепи.
Кровь палубу омыла корабля.
И вот теперь так разыгралась буря,
С бесстыдством только можно замечать,
Как днищу выровнять груз трудно,
Накренило корабль.
Толпа рассеялась в свои каюты.
Морской болезни вдруг напасть
Заставила жить по другой системе,
Когда и ни туда, и ни сюда.
Как говорится, голос-то хорош,
Слова плохие, вот так теперь
Переменилось всё, что до того,
Казалось, было.
Не позавидуешь, большое зло –
Объятья той стихии.