Мои кумиры. Николай Заболоцкий, ч. 4

   Пришло время поговорить о «Столбцах» - цикле стихов 1926-1933 годов. В этот цикл входят и поэмы «раннего Заболоцкого», если можно так выразиться. В самом деле, «раннее» так разительно отличается от стихов второй половины сороковых – стихов 1958 года. 
И здесь возникает сложнейшая тема – тема свободы творчества… Вот за что арестовали Поэта! Написал политические разящие стихи вроде «Погиб поэт»? Не было! Выступал постоянно против всяких притеснений народа Властью, - тоже не было! А что было?  Было полное неприятие многими поэтами творчества Заболоцкого, того, раннего. И это выливалось в «справедливое» возмущение литераторов всех мастей. Это ИМ в первую голову были неугодны и Маяковский, и Есенин. Почему?
    Да потому, что не так пишут, как надо. Одним не нравится, что Есенин крестьянский поэт, а надо быть имажинистом. Стал имажинистом, - не понравилось прежним почитателям до возмущения, до драк. Не по душе и пролеткультовцам, убежденным, что надо писать о заводах, труде у станков, чтобы стихи громыхали железом, И чем это плохо?  - спрашивается: индустриализация на дворе, а некоторые – о деревне, о лошадках, собачках…
    Вот и мне никак не по душе многое в Столбцах, хотя, надеюсь, я достаточно много сказал восторженного о моем кумире. Давайте же взглянем на те, крамольные, стихи. Вот совершенно невинное, «возвышенное» даже, название длинного стихотворения – «Белая ночь». Не знаю, приводить ли его целиком (читатель ведь устанет!):
    Гляди: не бал, не маскарад,
Здесь ночи ходят невпопад,
Здесь, от вина неузнаваем,
Летает хохот попугаем.
Здесь возле каменных излучин
Бегут любовники толпой,
Один горяч, другой измучен,
А третий книзу головой.
Любовь стенает под листами,
Она меняется местами,
То подойдет, то отойдет…
А музы любят круглый год.

       Простите, это первая строфа. Вмешаюсь  с позиции «традиционного» критика. Вот что такое – хотя бы с точки зрения рабочего тех времен – «любовник книзу головой»? И далее – про любовь? Можно, конечно, придумать массу объяснений того, как любовь меняется местами… Ладно, придумали. А зачем тут музы, которые «любят круглый год»? Тоже надо придумывать, «домысливать» картины и ассоциации, не так ли? Или мы твердо знаем, что Заболоцкий - Большой поэт, и тогда нам следует закатывать глаза и восхищаться всем-всем-всем что ни написано им? Или проще – не печатать, тем более что и редакторы, и критики тоже кривятся от таких строк, как от зубной боли? И они ведь не знают, что он еще напишет свои гениальные стихи, но много позже.
          Но почитаем дальше, подряд:
Качалась Невка у перил,
Вдруг барабан заговорил –
Ракеты, выстроившись крУгом,
Вставали в очередь. Потом
Они летели друг за другом,
Вертя бенгальским животом.

Качали кольцами деревья,
Спадали с факелов отрепья
Густого дыма, А на Невке
Не то сирены, не то девки,
Но нет, сирены,  - на заре,
Все в синеватом серебре,
Холодноватые, но звали
Прижаться к палевым губам
И неподвижным, как медали.
Обман с мечтами пополам.

…………………………….
(Последняя строфа:)
И всюду сумасшедший бред.
Листами сонными колышим,
Он льется в окна, липнет к крышам,
Вздымает дыбом волоса…
И ночь, подобно самозванке,
Открыв молочные глаза,
Качается в спиртовой банке
И просится на небеса
(1926)

         Гениально? Ведь так образно, оригинально, даже инфернально! А почему так отвлеченно от обыденности? Да потому, что программа такая – Обереутская, и от нее ни-ни! Но та рабфаковская масса, которая, скорее всего, это пойдет читать, вспомнит, как душевно звучал Сергей Есенин. Вспомнит, и возмутится: что это нам подсовывают?! И на площадь митинговать не пойдет, а вот на комсомольских собраниях будет потрясать кулаками и требовать – известно чего!
  А теперь еще раз к вопросу о нетерпимости и терпимости. Стихи эти и подобные им были не приняты критикой и «продвинутой» массой молодежи. Автора покарали… Но … вот он явился в Москву с другими творениями, которые сразу же взяли за душу многих и критиков,  и читателей. И кто-нибудь припомнил поэту, какую чертовщину он писал раньше? Если на нем клеймо, то зачем издавать его Столбцы, да еще в Большой библиотеке поэта, в которую входят признанные классики? Что, «Столбцы» стали сразу
всем доступны и милы?
   В свое время я вел в одном институте Клуб любителей поэзии. Приходили в основном девушки и близкие к ним по характеру парни. Всё проходило пристойно и благолепно: плакали от Кедрина, Есенина, восхищались Твардовским и Симоновым... И вдруг на тебе – явились двое: один сынок профессора, другой его закадычный друг. И громогласно возгласили, что мы тут все занимаемся ерундой! Что «вся ваша поэзия» гроша ломаного не стоит. А вот истинная Поэзия! И достали «Столбцы», и начали вещать их, как Писание… И девицы мои растерялись до испуга: как же, молодой, красивый, сын профессора! Конечно, нам давали не то, и этот Руководитель наш – замшелый невежда!
      Пришли -  и развалили клуб! Одним махом всех побивахом! А были то семидесятые, и только-только удалось достучаться до нетронутых студенческих сердец… И что мне надо было делать? Идти в партком? В райком? Строчить доносы?
  Сначала  было Слово, и слово было Классика. А потом было Новое Слово, и было оно Модерн.
    Предвижу некоторые ваши комментарии типа: значит, плох был руководитель.
 Что ж, соглашусь, а что мне остается делать?