Я. Сейферт. Больница в Мотоле

В минуты, когда кровь садится,
          словно птица,
закончив изнурительный полет,
и когда кислородного баллона
          шипение впустую происходит,
все умирает, в том числе и боль.
          И это, без сомнения, известно.

В невероятно длинном коридоре,
наклонно поднимающемся вверх,
толчется пустота,
когда извне заглядывают в окна
глаза деревьев, трав, птиц,
          облаков
и, Бог весть, чьи еще глаза, как незабудки,
поскольку приближается весна,

Является умерший рано утром
          под белой простыней,
и, осененный светлыми лучами,
он движется наверх, где коридору конец,
и где сдадут его на произвол
птичьего пения.
          Но прозектура близко.

Убогое беспомощное тело
уж выбросило все из головы,
но все-таки оно еще скрывает
          под сердцем лопнувшим
ту горсточку тепла,
которая, быть может, ощущает
        уверенность небытия
еще на один миг
и полной безболезненности благо,
ведь эти ощущенья, вероятно,
гораздо упоительнее, чем
та жажда жизни, к коей мы привыкли.
        И есть мгновения езды такие,
в какие на умершего все смотрят,
себя вполне считая тем счастливцем,
которого пружинистые шины
укачивают, умиротворяют.

Но признаются, между тем, себе,
          что даже это счастье все ж не стоит
того скитанья долгого, когда
еще есть переход от грусти к боли,
и от несчастья к грусти и печали,
и называется коротким словом жизнь.