Поликлиническое

ОКУЛИСТУ

Спою-ка я под старую сурдинку .
Что  перевру,  в том не моя вина:
Она реалий нынешних полна:
В своём глазу Вы видите соринку,
В моём Вы не заметили бревна.

В апартаментах Музы я задира,
Перед врачами – безобидный гном, -
Не стала б эта скромная сатира
На Вашей скромной совести бельмом.
***

ЛОРУ

Я не расслышал то, что Вы бурчали,
Поспешно что-то в карточке строча.

На пике «демократизации»

Всё чаще приходится убеждаться в том, что у нынешних заботников пределов российских совсем нет мозгов. Иначе бы они изобретали что-то своё, новое, а не перелицовывали социалистическое и даже дореволюционное старьё.
Последним  шедевром их творческого потенциала стали «Уголовно близкие», перешитые из сталинских «Социально близких»
Ко всеобщей радости мирового криминала уголовно близкие теперь на вполне законном основании получат право доступа на любые государственные посты. С чем я всех нас и поздравляю.
Многие люди в разных странах слышали непонятный гул, исходивший из потаённых недр Земли. И мало кто мог подумать, что этот шум производил, ворочающийся в гробу легендарный Мойша Япончик.
От чёрной зависти.

Ничто теперь так не тревожит,
Как надо мной висящий ножик:
Большой и обоюдоострый.
Подвешен он не Коза Нострой,
Не самурайскю рукой,
А депутатами. И Муза,
Доставшаяся от Союза,
Шипит, утративши покой:
«Пойми недужной головой,
Кого однажды поразит он.
Ты посмотри, на чём висит он –
Не на верёвке бельевой!
Если сюда слетится моль,
Что расплодилась на искусстве.
Она же волос перекусит!
Что делать мне тогда с тобой? –

Понятна мне тревога Музы –
Ведь я – объект её забот.
Но адрес наш – не Сиракузы!
И век сейчас совсем не тот…

И только разомкнул уста я,
Чтоб это всё произнести,
Она шепнула, загрустив:
«Поэзию не любят в стаях.

Лишь в прайдах вспомнят иногда,
Когда откормленная львица
Умом захочет отличиться.
И разомлевшим господам
Вдруг вспомнится мотив «Таганки».
А кто-то «Мурку» промурчит
И, вспомнив редкие «свиданки»,
Стакан осушит и молчит.

И первый вспомнится «звонок»
И приговор – не курам на смех,
Пегас тюремный – «воронок»,
Что вёз на камерный Парнас их…» -

Но прочь печаль, - теперь должны
С лихвой лишенья окупиться
И перестанут «паханы»
На заседаньях Думы сниться.

Тут Муза, вспомнив о призвании,
Всплакнула: «Больше не глупи
И, на законном основании,
Дамоклу место уступи.
А сам займи освобождённое
В Березниках ли, в Воркуте,
И будь готов к «освобождению»
С заточкой пошлой в животе».

***20 декабря 2013 г.
На пике «демократизации»

Всё чаще приходится убеждаться в том, что у нынешних заботников пределов российских совсем нет мозгов. Иначе бы они изобретали что-то своё, новое, а не перелицовывали социалистическое и даже дореволюционное старьё.
Последним  шедевром их творческого потенциала стали «Уголовно близкие», перешитые из сталинских «Социально близких»
Ко всеобщей радости мирового криминала уголовно близкие теперь на вполне законном основании получат право доступа на любые государственные посты. С чем я всех нас и поздравляю.
Многие люди в разных странах слышали непонятный гул, исходивший из потаённых недр Земли. И мало кто мог подумать, что этот шум производил, ворочающийся в гробу легендарный Мойша Япончик.
От чёрной зависти.

Ничто теперь так не тревожит,
Как надо мной висящий ножик:
Большой и обоюдоострый.
Подвешен он не Коза Нострой,
Не самурайскю рукой,
А депутатами. И Муза,
Доставшаяся от Союза,
Шипит, утративши покой:
«Пойми недужной головой,
Кого однажды поразит он.
Ты посмотри, на чём висит он –
Не на верёвке бельевой!
Если сюда слетится моль,
Что расплодилась на искусстве.
Она же волос перекусит!
Что делать мне тогда с тобой? –

Понятна мне тревога Музы –
Ведь я – объект её забот.
Но адрес наш – не Сиракузы!
И век сейчас совсем не тот…

И только разомкнул уста я,
Чтоб это всё произнести,
Она шепнула, загрустив:
«Поэзию не любят в стаях.

Лишь в прайдах вспомнят иногда,
Когда откормленная львица
Умом захочет отличиться.
И разомлевшим господам
Вдруг вспомнится мотив «Таганки».
А кто-то «Мурку» промурчит
И, вспомнив редкие «свиданки»,
Стакан осушит и молчит.

И первый вспомнится «звонок»
И приговор – не курам на смех,
Пегас тюремный – «воронок»,
Что вёз на камерный Парнас их…» -

Но прочь печаль, - теперь должны
С лихвой лишенья окупиться
И перестанут «паханы»
На заседаньях Думы сниться.

Тут Муза, вспомнив о призвании,
Всплакнула: «Больше не глупи
И, на законном основании,
Дамоклу место уступи.
А сам займи освобождённое
В Березниках ли, в Воркуте,
И будь готов к «освобождению»
С заточкой пошлой в животе».

***пятница, 20 декабря 2013 г.
Лору
Не слышал я того, что Вы бурчали,
поспешно что-то в карточку строча.
Уж лучше б Вы немного покричали,
Забыв на время этику врача..

И я бы знал, что-как-когда мне делать.
А тот рецепт, что начертали Вы,
В аптеке ангелицам-фармацевтам
Пришлось читать в три светлых головы.

К исходу дня его расшифровали,
Как я сказал, в три светлых головы,
А то, как почерк Ваш они назвали,
Мне повторять не хочется, увы.

Пока меня Вы принимать не рады
И не готов разлечься я в гробу,
Вам мегафон приобрести бы надо,
А окулисту – стереотрубу!
___
***

Пока на этом свете пребываю,
У терапевта так же я бываю:
Всё, что до пояса, безропотно снимаю
И, что расслышу, то воспринимаю:
Не есть того-то и того-то, и того-то;
забыть где бабка спит, тяжёлую работу;
Ложиться спать задолго до зевоты.
Что до питья – кефиры да компоты.

Приду домой, а тут уже лопата
Торчит в ботве. Жена стоит патлата.
И пот течёт с уставшего лица
В сердце, пока ещё, не мертвеца.

Всё ясно – песня терапевта спета,
А, судя по ботве, и песня лета.
А песня осени, хоть и в самом начале,
Взбодрить не может нотками печали.

Помянешь нежным словом щедрость лета,
Лопату в руки, под язык таблетку,
- Ну, что, картошка, снова да ладом? –
И до темна кочуют клубни в дом.

И падаешь после такой работы,
Как врач сказал, задолго до зевоты.
А утром и не думается что-то
О вредности «того-то и того-то».

Могу прочесть советы наизусть
И применяю их, когда это возможно,
И когда станет вновь в груди тревожно,
Пусть постучит ещё по рёбрам. Пусть. –

Не один раз уже мне помогло.
Неравнодушных рук его тепло
***