Поэма женщине на кино-театре октябрь

На проспекте подлого Мира сего, заплёванном и грязном, стою и жду
            автобуса я,пялясь в фасад буржуазный.
Напротив меня мистерия – меж  вывесками «Диско-бар»,расположилась женщина, 
            сбросившая пеньюар.
Громадная и стремительная,всей мощью своих телес,кричит, что не шлюха, 
            не нимфа она – Революции Ахиллес!
Изогнулась туго красавица, в гранитном своём окне,Революция на сносях
            Революцией – Революция втройне!

Ружья поют осанну ей,неся небу простуженный лай,потому,что ночью 
            отрёкся уже,от народа Царь Николай…


Вот когда по призыву невидимых труб, вдруг раскрылись эти глаза, и под   
            плач  литавр её,с хохотом труб,время пошло назад.
И  лишь только трубы запели её,враз началась потеха – на богачах серпом
            ставился крест,а молотом в череп – прореха!
А я вижу отца в будёновке,и маму в форме «юнгштурм»,как впился в      
            брусчатку колоннами Зимний,чуя предсмертный штурм.
Как коридорами,заблёванными лентами с тире и точкой,бьётся в
            припадках Смольный,с Лениным и Троцким.
Напрягся он,ощетинился,вздулся весь проводами вен,и вот,уже мир пульсирует:               
            «ВСЕМ! ВСЕМ!! ВСЕМ!!!»


И,как ночная стерва с Невского,поблёскивая тускло мундштуками
            из янтаря,
Синяя «Аврора» оставила шхеры серые,и стала у Николаевского,
            на якоря.
И над притихшим от злобы Питером и очумелой, тупой толпой,проследовал ясно               
            и истово, её аргументов вой.
И закачался Истории фаллос от шёпота тысяч толп, и грохота Петропавловки,
            Александрийский столп.
А мир уже бьёт истерика – там, на краю Ойкумены, гибнет цивилизация под
            сапогом нацмена!
Там Розы-чекистки в коже чёрной,измучились,бедные,с расстрелами
            до зари,
И греют добрые латышские парни, б.ядей  пьяных от голубой
            крови.

Пулемёты запели осанну ей, целя небу сторылый лай, потому, что спустился
            в подвал уже, арестованный Николай…


А её-то пучит,всё растёт, увеличиваясь, в ляжках млеют уже целые
            армии,
И на лобке её – не мандавошки – то ведёт свои цепи на Врангеля,
            красвоенком Гамарник!
И в глазах её вовсе не искры проскакивают,как у какой-нибудь,Талии иль
            Терпсихоры,
Это заполнили коридоры Таврического,красвоенкоммы и
            красвоенморры!
А бабища-то, знай растёт себе, поднимает седалище,испражняясь дивизиями и
            батальонами,
Развела свои ножки – из туннеля влагалища вылетает 1-я Конная с
            Семёном Будённым!


Его всадники в потных гривах распластаны, пластуны же, вросли все по брови            
            в рожь,
И раскосая морда их криво расквашена жизнерадостным стоном-воплем
            «Даёшь!!!»
Но и в сонмищах этой саранчи тысячекрылой, в вое, свисте, пляске, радуге и
            празднике сабель,
Улыбаются ласково, как херувимы, товарищ Гайдар и товарищ
            Бабель.
Галифе на героях красного цвета - как рубахи на свадьбах
            у гармонистов,
Так,что и в крови  истерзанных девственниц, выглядят они празднично,
            нарядно и чисто.


С лукавинкой покусывая соломинки, задумчиво опершись на сёдел
            луки,
Решают не задачу,в сущности – что делать с гимназистами?Расстрелять?! 
            Или утопить от скуки??
И с прибаутками,вся эта лихая,весёлая нечисть,рвёт и давится чистым телом
            России,
Царскою её короною и крыльями её
            золотыми...

Пушки завыли осанну ей, пяля небу стозевый хай, потому, что справа от       
            Господа сел, святой мученик Николай.


Твои груди ветрами обласканы,хоть соски смотрят в мир
            колюче,
Потому,что с них каплет не млеко и мёд, а кровь младенцев
            умученных.
И от шёпота губ твоих вывороченных,сгорбились и поникли
            Атланты,
Когда ведала ты,как оральным сексом,занималась с тобой вся
            Антанта.


Я смотрю из автобуса сквозь стекло Истории угасших надежд и
            поллюций,
Как занесло её сюда? Этого Ангела всех
            Революций?!
Застывший монументально,по прихоти скульптора на киношной
            стене,
Сей Ангел каменный напоминает мне Вия,застрявшего в церковном
            окне…
Эй! Страна моя!!Что лежишь ничком и измучена тремястами ста ста
            тифами в ряд?
Почему,скажи,днём все сонные,полустанки твои,только Смольными,
            всё ещё по ночам горят?


Я кричу и шепчу сизой дымной реке, что хотя на дворе
            и декабрь,
Я молю,чтобы серый сарай «Дом Кино»,возвратили назад в
            «ОКТЯБРЬ»!
Потому,что если покажется,что ей что-то давит
            на нерв,
Снова вспомнит про молот красавица,или подымет
            серп!
А если, вдруг, эта дама, раздвинет своё
            окно,
То разлетится весь город ваш костяшками
            домино!


И обретя достоинство,раскинув свободно волосы,первым делом попробует
            возможность охрипшего голоса.
Первая нота в мажоре его звучит,как с неба металл – так сыпятся               
            человечьи ульи -  кварталами за квартал.
Вторая – наинежнейшая -  бельканто стереоколонки! Жаль, что нельзя 
            услышать – сразу рвёт перепонки!!
Третья, почти безболезненно,плавит вам,люди,мозги,вытекающие через 
            глазницы – бедняги не видят ни зги…


Так,что если наскучит ей,ваш пьяный,смурной уют,то каменные её трубы
            осанну вам вновь запоют.
И сразу её подруги, в громадных титановых шапках, услышат мотив         
            знакомый в своих вертикальных шахтах.
А эти дамы разборчивы – Шанель для них, что помои, от Коти, их бы
            стошнило!
Этим подавай плутоний и чтобы побольше
            гептила!
И, разложивши ноты,уже знакомой осанны,поворачивают боеголовками,
            словно в ожидании манны…
Грянут оркестром, скоро уж век ему!Вот только уж слушать его,
            будет,на этот раз,уже
Некому…