Словно впрямь не чужие мы Богу...

Ангелы


1. Зимний дуэт


Завершая тринадцатый год,
ты промчишься по скользанке ловко.
Снег с утра неустанно идёт,
зябко мокнет кроссовок шнуровка.
И хоть снова морозится шиш
нам, романтикам двух революций,
с зимней родины не улетишь
даже в самом неоновом блюдце.

Стану думать, что главный отлёт
подгадаю ни поздно, ни рано.
Снег над тучною почвой идёт,
чист и лёгок, как меццо-сопрано.
То поёшь ты с Алиной дуэт.
"Голос ангельский, честное слово!" -
умиляется дряхлый поэт
из соседнего ряда второго.

И в бельканто своём молодом
ты летишь, догоняя Шопена.
А на улице медленным сном
снег ложится на отчий Содом,
на геном вековечного плена...
Улетай! Я опять остаюсь -
сторожить дорогую дорогу.
В чёрный свет, в белый свет помолюсь,
словно впрямь не чужие мы Богу.




2. В пути



Чёрно-белые псы и сороки
нам дорогу пересекали.
Под февральской корою соки
в полусне лепетали едва ли.
В зимнем ветре гуляла брага,
за Ельцом опять запуржило.
И стремглав неслась колымага ­–
лошадино-железная жила.

Хорошо б долететь до места,
не сломали бы крыльев сроки –
костяная не спит невеста,
всё слоняется вдоль дороги.
Проскочить бы вдоль поворота
на промёрзлой звенящей шине...
Греет гулкую кровь забота –
колесить с утра по равнине,

по овражной, непокаянной...
Ночью вьюжит, с утра подтает.
На снегу спиной – то ли пьяный,
то ли мёртвый – мужик отдыхает.
И слетает к нему осторожно –
может, ангел, а может, знахарь –
с чёрно-белой сосны придорожной
ярко-праздничный голубь-вяхирь.




3. Янгол огня



Слабый прячет от солнца глаза за стеклом кругло-чёрным.
Ну, а я заедаю свой день баклажаном перчёным,
запиваю вином — то «Медвежьею кровью», то «Бычьей» —
и блюду солнцелюбье свое, словно мести обычай.
И неделю до Спаса смолюсь на ракушке каленой,
ибо моет подошвы мне Понт, мой креститель исконный,
ибо был я в зубах истукана, в присосках у гнома,
но не предал ни речи коханой, ни кода-генома.

Ты попробуй сожри меня, местное время, без соли
и попробуй поймай меня на нестихающей боли!
Я ведь солнцем омыл и сердечную мышцу и жабры
и поставил шалаш над расщелиной абракадабры.
Я — из прежних, из тех, что в степи этой варварской жили
и в жемчужницу речи кремень-наконечник вложили.
Дорожает, звеня, золотая мембрана зенита,
крепнет янгол огня: «Все, кто выжил, — с убитыми квиты...»