То ли небыль, то ли быль

     Но истины нам не узнать никогда


В далёких вселенских просторах
(Давным это было давно)
Сознания жили, которых
Познать нам, увы, не дано.

Мы их не узнаем названий,
Не можем людьми называть.
Постигнув секрет мирозданий
И вечной любви благодать,

Они покорили пространство
И времени тайную суть,
Когда, утомившись от странствий,
Решили чуть-чуть отдохнуть.

Средь солнц, извергающих пламя,
И чёрных космических дыр,
Не в центре галактики, с краю,
Нашли ослепительный мир:

На сине-зелёной планете
Жизнь била ключом через край;
Они на учёном совете
Создать там задумали рай.

А может быть кто-то без спросу
С природой решил поиграть?
Теперь у нас только вопросы,
Ответы нам вряд ли узнать.

Имели ли ясные цели?
Подробный имели ли план?
Не в шутку ли вдруг захотели
В людей превратить обезьян?

Но самкам, бездушным и глупым,
Добавили гены свои;
Посеяли разум не скупо
На всех континентах земли.

И дальше опять полетели,
Промолвив планете: - «Пока»,
У них проходили недели,
У нас пролетали века.

И снова, в минуту досуга,
На миг прерывая свой путь,
К планете, как к старому другу,
Решили они заглянуть.


Хоть ждали другого итога
(Во всём наблюдался изъян),
Но как человечьего много
Вдруг стало в среде обезьян:

Вовсю  постигают ремёсла,
И строят уже города,
Владеют оружием сносно,
Но мудрости нет и следа. 

«Должны среди них мы остаться,
Какое-то время прожить,
Чтоб тёмными им не остаться,
А свету и духу служить,

Откроем им тайны вселенной
И разных наук волшебство,
Чтоб делалось всё совершенней
Тупых обезьян естество» -

Так те чародеи решили,
Ведь были мудры за двоих,
И всею душою любили
Нелепых созданий своих.

Работа тот час  закипела
Средь джунглей, лесов и болот;
Толпа незаметно умнела
И духом проникся народ.

А чтобы бессмертные знания
Потом не зачахли в веках,
Великие строились здания
С подробностями в письменах.

И,  смуту посеяв в народе,
Решив, что исполнили долг,
Умчались великие боги;
А был ли во всём этом толк?

Зачем та великая мудрость
Была нам однажды дана?
Мы, множа духовную скудность,
Не можем прочесть письмена.

В разросшихся массах народных
Наметился снова изъян:
Всё больше в нас генов животных,
Всё меньше от тех планетян,

Они же,  попытки благие
Посеять средь нас благодать,
(Знать есть у них цели другие),
Уже не хотят повторять.

Один лишь на подвиг решился,
Развился в нём к трудностям вкус,
Он в гуще людской объявился
И звался средь них – ИИСУС.

Чтоб светом наполнились лица,
Чтоб духом прониклись умы,
Решил он звездою явиться,
О чем возвестили волхвы.

Промчавшись по небу кометой,
Прервавшей свой огненный бег,
Вблизи городка Назарета
Он стал,  будто все, человек.

Мессиею став среди смертных,
Как мог, чудеса им являл,
И горстку соратников верных,
Хоть малую, всё же собрал.

Ходил он из города в город
С мечтой и надеждой в груди,
И добрая весть, как опора,
Его обгоняла в пути.

И люди склоняли колени,
Ему открывали сердца,
И душу лечили от лени,
Что давит сильнее свинца.

Любовью со всеми делился
И верил всё больше в людей,
И светом небесным светился,
Но зло оказалось сильней.

Иль был он в восторге беспечен?
Иль знал, как малы его дни?
Но в тёмный, удушливый вечер,
Как гром прокатилось:- «Распни».

Глядел он на дикое племя,
Что тщетно пытался спасти,
Но верил, что брошено семя
И в ком-то должно прорасти.

Когда же собратья явились
И к жизни он был возвращён,
(нам их чудеса и не снились)
То был посрамлён и смущён.




Но, следуя логике строгой,
Чтоб каждый его не забыл
И к свету стремился в итоге,
Вновь людям свой облик явил;

(Проделка подобного рода
Была для них очень проста),
И  день этот помнят народы,
Как день воскресенья ХРИСТА.

С трудом сквозь века продираясь,
Так робки, наивны, хрупки,
От всех катаклизмов спасаясь,
Готовы зачахнуть ростки.

Вернуться ли странники эти
И снова научат любви?
А то мы, как малые дети,
Утопим друг друга в крови.