Ветер, часть 2

Для Ветра открыты все двери – зачем же замки, в самом деле? Можно на ключ не смотреть – стоит лишь захотеть, и будет открыт целый мир, гор, лесов и квартир, огромных, снежных вершин, беспокойного гула машин. И Ветер покинул дом, оставив ту песню в нем, небольшую морскую ракушку и хрупкую девушку-игрушку. Каждый живет – и поет, для каждого время идет, но невозможно в минутах и метрах узнать, сколько в людях ветра. Но у каждого есть ритм, он то кричит, то спит, то утихает и замедляется, то стать громче старается. Какие же люди разные, сливаются мысли в фразы, а тембр и интонация слишком реальны, чтоб быть абстракцией.
Он полетел, напевая, то выше, то ниже взлетая, и дивная свежесть морская людей обнимала, лаская. И каждый себе улыбался, кто помнит, когда наслаждался, не прилагая старания одним лишь своим дыханием? И люди дышали, шли дальше и ощущали, как Ветер в себя поглощают, в реальность свою возвращались, и Ветер поймать пытались. А он пожимал им всем руки, но как же спастись от скуки, когда толпы ловят его дыхание, преклоняясь очарованию? Жажда свежего, нового им всем до боли знакома, люди хотят перемен, но что он получит взамен? И мысли им Ветер развеял, чтобы еще раз поверить, что люди его удивляют, интригуют и привлекают. И голоса сливались с другими, мысли открылись и стали нагими, нестройный, нежданный хор переплетался в сложный узор. Какой для игры простор, и незачем время тянуть, как просто сейчас утонуть, и в мыслях чужих раствориться, и Ветер смотрел в эти лица, жизни чужие как на ладони, и каждый играет свою симфонию.
Кто-то домой торопился, и думал о сне, что приснился на прошлой неделе. Но Ветру сны не знакомы, не может случиться такого – простого стремления заснуть. Нет, и таков его путь, он никогда не сможет забыться, умолкнуть, остановиться. И сны мог смотреть лишь чужие, абсурдные и смешные, и ему не дано понять, как можно в них смысл искать. Но, погружаясь глубже, сон его обезоружил – каждый, кто засыпал, для себя новый мир создавал, жил, до дрожи боялся, смеялся и наслаждался. А снилось тому человеку, как он оступился, канул в Лету, за все, что угодно, цепляясь, больше и больше в нее погружаясь. И вот, в темноте, он куда-то летел, не понимая, и не было даже желания оказаться в Нирване. Он видел себя и других, но крик, так не начавшись, стих, когда его ноги прорвали материю, вырывая из заблуждения, в новый сон, почти чувствуя прикосновение. И он с радостью бросился голод свой утолять, все, что он мог, воплощать, и даже если кто-то вздумал его пытать, он и этому был бы рад – лишь бы не пасть во мрак, где не чувствуешь ничего. Он шел и его занимало одно – какое большое различие между фразами обезличенными. Простое «мне ничего не снилось» теряло значение… Оно испарилось пред новой чертой: «Ветер, послушай, мне снилось Ничто».
Но Ветер не часто слушал, что говорят чужие души, он знал: ему бы приснилось море, спокойное и голубое. И он бы его пригубил, попробовав вкус воды, и стал бы её разгонять, волны на море-холсте рисовать. У моря бы не было края, и он бы, паря и играя, капли в себя вбирая, наслаждался своим капризом – так он когда-то стал Бризом.
Кто-то шел вперед, и перед его глазами события дня всплывали. Что было сделано, а что нет, он держал ответ. Не всегда выполнялись планы, но все же самое главное было стремлением к цели. И он не мог не верить, что главное – желание. Позже пришло понимание, методы и пути. Где бы средства найти, как все лучше устроить, сколько сделать осталось – у него всегда получалось. Мысли ясные, четкие ковали стальную решетку, делали лабиринт, он привлекает, манит, своей победой, наградой, и было главной отрадой пройти по нему до конца. Не меняя лица, он шел дальше и дальше вперед, и в одном только он проиграл – сколько бы он ни желал, сколько бы он не старался, он нашел силы признаться, что горизонт дальше и дальше, и нет мечты настоящей, несбыточной, неповторимой. Не зная, как быть счастливым, не встречая таких людей, у него не осталось идей, и шел он, и думал, как он мог не туда свернуть.
Но Ветра не обмануть. Стал бы он думать, тянуть, если можно идти, удаляться и просто признать, насмехаться, над тысячью тысяч проблем, и вся жизнь – это тлен, но Ветер не может ею забыться. Он даже не мог бы её ли-шиться, но мог стать иным, существующим, но не живым, воплотить другую идею, до краев наполнять себя ею. Вечный метаморфоз: вот, он несет с собой облако слез, и роняет перед собой, распорядившись судьбой так, как он и хотел – но никогда бы он не взлетел, если бы иссякли желания, и томили воспоминания о неверных шагах. Сколько силы таится в словах, в мыслях от самого сердца идущих – если они не рождаются в гуще тяжелых и тесных воздушных масс, темных и скрытых печальных фраз.
И люди шли потоком в городе этом жестоком, и только их мысли смогом повисли, и каждый, с характером их венчая, шел дальше, не замечая, как их жизни сгорают, и едкого дыма все больше пуская, одурманивают настоящее. И тысячи взглядов навязчивых Ветер увидеть рвались. Им нравилась высь, и Ветер о каждом все знал, поэтому людям он нашептал, что лучше оставить сознание пустым, если итог – это дым. И воздух рванулся в безумном танце, а люди пытались за Ветер цепляться, не понимая, что он им говорит – лишь воздух в ушах свистит. А Ветер смотрел и смотрел назад, чувствовал – где-то здесь прячется яд, и с каждым глотком он понимал – вот и закончен бал. И чистый морской воздух от них убегал, пока не поздно, чтобы чьи-то чужие раздумья не затянули в серые будни. Но как бы он ни спешил, он чувствовал кашель машин, и кляксами грязными растекались их вздохи на Ветре связанном и потерянном, он даже не помнил, где он, не помнил, откуда пришел. Паника, шок, но он все же тот дом нашел, где слышалась мелодия. И не было в природе другого такого голоса. Он видел медовые волосы девушки и немного их потрепал. Как бы теперь он мечтал нести ту же свежесть, что раньше. Он  скользнул в комнату дальше и потянулся к ракушке, подобранной с моря. Какое счастье и горе: он может теперь быть спокоен, он знает, кем был и что мог. Но теперь он не Бриз, он – Смог.