Ссыльная

быль

Свекровь уединилась и опять
Потупив взор, над библией вздыхала.
О чём она молилась не понять,
И что она в душе от всех скрывала.
Так годы пролетали чередой,
Но вот однажды постучались в двери,
И у порога Ваня, сын… «Живой…!»
Мать вскрикнула, глазам своим не веря.
Точила неизбывная тоска, 
Всю репрессивность века осуждая.
Как меч Дамоклов  «Чёрная доска»
Висела  над страной,  её судьбой играя.
Единоличников станиц и деревень,
Всех казаков по хуторам, в посёлках
Под рукоять ружья и…, Как в мишень…,
А остальным  засор полей  взамен
И «принудительная хлебозаготовка»,
Ослабленных колхозов новизна,
Ни силы тягловой, ни рук рабочих,
Простор полей, неурожай зерна,
Дух голода и неурядиц прочих.
Ей было в эту пору двадцать пять.
Сестёр и братьев старше – молодая.
Хлеб убирать и сеять, и пахать
Досталось всем, на лошадь уповая.
Имела многодетная семья
Почти гектар земельного угодья.
«Отец – народа враг, а мать – свинья,
А дети, все кулацкое отродье!»
 Кричал садистски активист, и дочь,
Толкая в спину, ей малыша бросая.
Не защитить беднягу, не помочь.
Погнали, как  была – раздетая, босая.
Муж убегая, прятался в кустах
От активистской  наглости и хамства.
Коня забрали  и, посеяв страх,
Загнали в суть  «невидимого рабства».
Из всех куточков  выгребая хлеб,
Шагали чёрной смертью спецотряды.
Никак,  был властолюбец глух и  слеп,
Как в ход пускались пытки и приклады.
Большую  «раскулачили»  семью.
Кого  куда, гоня по белу свету.
Жену с младенцем, ну, а ко всему
Не возвратить – свобода под запретом.
Пригнав на север, на лесоповал
Отняв ребёнка, сдали в дом малютки.
На Вычегде лесов зелёных вал,
И голод жёг  болезненно  желудки.
Надеялась, что сберегут дитя
Пока пройдёт весь ужас испытаний.
Проведать случай выпал год спустя,
Но тщетно всё на полосе терзаний.
Ответили ей: «Нечего ходить,
Не выдержал он голод и болезни!».
Все голодали – некого винить.
Рвать душу понапрасну – бесполезно.
И бросилась несчастная в бега.
Теперь её ничто здесь не держало:
Ни ссылка, ни мороз, и ни тайга,
Ни смерть, что по следам её скакала.
Бежала, как безумная всю ночь.
Вокруг тайга, то зверь, то ветер воет,
Растёрла ноги – боль не превозмочь,
И сердце, о потере  сына,  ноет,
А до посёлка уж рукой подать.
Вдруг  хлёст  бича  взвился над беззащитной
И крик:
«Тебя к хвосту гнедого привязать
Да,  по тайге галопом,  протащить  бы!»
«Мне  всё равно, как хочешь…, хоть  убей,
Жизнь для меня сплошная  боль и пытка».
Надсмотрщик крикнул: «Топай по живей,
А то убью к побегу за попытку!».
И отправляя её в крайний дом,
Шёл в дом  другой,  согреться, хоть немного.
И вскоре возвращались: Он на коне  верхом,
И беженка, влача больные ноги.
Просила слёзно,  на колени встав:
«О, Боже, милостивый, дай терпенье!»
А надзиратель,  лошадь вскачь погнав,
Обжёг её словами униженья.
Кора деревьев и, что Бог пошлёт
Не каждого от голода спасали.
В бараках холод, умирал народ,
И лихорадка мучила, трепала.
Какой же ад пришлось ей пережить
За годы ссылки, не смыкая очи.
Под маской смерти с голодом дружить
Вдыхая воздух – выдохнуть нет мочи.
Спасибо случаю –  она была
Мне мамой, и свекровью, и примером.
Я долг стихом за боль ей отдала,
Что причинили ей без чести и без Веры.


Сентябрь.  2013.



Семья Ветровой Марии Сергеевны ст. Медведовской
Мария в ссылке была с 1932года по 1948год. У неё было три сына – Иван, Анатолий, Николай. Её уже нет. Нет сына Ивана и Николая.