И не приносят горя матерям

Куда теперь пойдут мои дорожки?
Куда помчит меня лихой олень?
Я загрустила, мама… Так… немножко:
на твой портрет внезапно пала тень.

Ты не волнуйся, я возьму котомку.
Кусочек сала, сахара чуть-чуть.
И разорусь… Как разорвусь! Чтоб громко
звучала песня, освещая путь.

Наш милый дом… Кто там сегодня главный?
В какие руки продан с молотка…
Я так скучаю… Так скучаю, мама,
в плену пуховом твоего платка.

Мне не вернуть. Тебе же – не вернуться.
Блестит меж нами мертвый санный след.
Я научилась, мама, низко гнуться,
но перелома – нет, не будет. Нет!

Я понесу твою в себе отраду,
добьюсь всего, чтоб гордой ты была.
Но не того, что видят, как награды --
того, что ты ценила, как дела.

Мне надо мама. Надо. Очень надо
забыть обиды и простить друзей,
ушедших жить в тенях другого сада,
кормить ушедших мертвых голубей.

Мне надо стать лицом к ветрам полынным,
простить себя и, наконец, понять:
за что бывают дети мира злыми
и почему не ценят имя мать --

пока она жива, добра и дышит,
и все тревоги – борозды у век,
чтобы однажды там, на горной крыше
сказали ей, что вырос… Человек.

Сказали ей спасибо за бессонье,
за боль падений – в пекло, в морок, вниз…
тех малышей, кого снабдила кровью
и подарила в пользованье… Жизнь…