родильный дом номер 25

                доченьке  Вере


Ветхозаветны казённые стены
и колесницы каталок священны
здесь, даже  - склянка, хранящая йод.
В кущах эдемских
                июньской сирени
стих двадцать семь ими вызубрен всеми:
«И сотворил человека Господь…»
(«Дни и труды» воспевал Гесиод,
я б их назвал «трудоднями рождений».)

В дворике шумном, куда ни приткнусь,
вечно под окнами кто-то маячит.
« - Люсь, плохо слышно! Кричи громче! Мальчик?»
« - Девочка», - плачет счастливая «Люсь».

Рвётся с букетиком пьяный таксист
в гости к своей пышногрудой шофёрше,
но мимо грозной горгоны-вахтёрши
мышь не проскочит: проси – не проси.

«Тётенька, тётенька, - вот-вот заплачет
лысый очкарик, - нас будут пускать?»
А со двора снова крик: «Люся, мальчик?»
«Девочка», - шепчет растерянно мать.

«Тёть, пропустите, - бормочет матросик,-
вечером поезд…» Портовый роман.
Сутки на берег. «Он тебя бросит» –
врали подруги, завидуя вам.

Писклый фальцет кришнаита-студента –
мнёт шоколадку в руках у дверей.
С куцой стипендии где алименты?
Женишься – тяга к учёбе сильней.

Жэковский слесарь, пьянюга отпетый,
плачется в очередь, явно хорош:
«Баба, артистка, чудит – уже третий!
Хохма! – опять на меня не похож…»

Прётся кавказец с коробкой конфет,
кепкой в шесть соток толпу рассекая:
«Жэнщина, ты чилавэк или  нэт?!
Как чилавэка тэбя  умоляю!»

Русский из «новых», вдруг тихий и скромный,
молится, скомкав авоську: «Мамаш,
ну передайте кефир и лимоны
в двадцать восьмую, третий этаж…»

Как вы влетали в сонные Сочи
свадебным рейсом красиво!  Увы –
кислый кефир
                за  короткие  ночи,
сладкие ночи быстрой любви…

Грустно, конечно – увы! – что на свете,
в злом мельтешенье людской мошкары,
страсти проходят, рождаются дети,
дети детей, а у них – свои дети,
чтобы по правилам вечной игры
на полушариях-велосипеде
вновь закрутить  колесо сансары.

Грустно, что любим,
                и грустно, что тотчас
вдруг разлюбили. Чужой человек.
Грустно и странно,
                что крохотной точкой
так и растаем над Омском, Опочкой…
так и поляжем в родимую почву
будто солдаты,
как листья, как снег.

«Люся! – кричит за спиной человек, -
мальчик?» -
а та, вся в слезах, шепчет: «Дочка…»

После дождя набухает сирень,
рвётся из почек, рожает букеты.
Тише. Похоже, кончается день.
Вышли медсёстры курить сигареты.


Высятся холмами одеяла.
Никого не велено пускать.

Женщины
                беременные ангелами
спят
________________________

примечание:
в 1994 г. московский Родильный дом № 25, где родилась моя дочь, находился где-то около Ленинского проспекта. жив ли до сих пор этот роддом, не знаю