Скажу, когда столкнемся, к носу нос

Товарищ, Женя, Джексон, - между нами,
Не ровен час, столкнемся, к носу нос.
Ох, очарую я тебя стихами,
Такой рифмованный, сплошной понос….

Быть может, вспомнишь ты меня украдкой,
Средь книг, хранящих `английскую речь?
Быть может, защемится сердце сладко,
Забьётся вдруг, чтоб память уберечь,

О прелести калитки и осины,
Что вся дрожит, когда и ветер стих,
Да и дороги той, тропою длинной,
С веселой дружбой нашей, вспомнишь их?

Как спали мы с тобою, между прочим,
Не как любовники, а как родня.
Ну, были и другие, впрочем ночи,
Но, не затмил ты небо, для меня.

А зря, наверно, подмосковным лесом
Идя, смеялись мы, и уходила грусть.
И поцелуи Ваши, - не от беса,
Правдивы и спокойны. Ох, ты, Люсь,

Быть может, счастья упустила столько,
Что и представить, вовсе не берусь.
Писали мы б с тобой картины бойко,
Пожалуй, в разных стилях, ну и пусть.

И ты б ходил по магазинам,
Мой верный, преданный абрек,
Моя оправа, мой хранитель,
И дорогой мой человек.

Ты помнишь, утром, в Мишерони,
Когда вы с Васькой дрыхли там,
Мы с Ольгой, с леса землянику,
Тащили к просыпанию, вам.

И лес, не рядом, - километры,
Велосипедный шепот шин.
Звезда рождалась не от пепла,
Сияньем к завтраку мужчин.

И Кармадона блеск и память,
О той громадной вышине,
Где Люся с Васей мотыльками,
Катились в снежной белизне.

Где голова, где руки-ноги,
Не видно уж, - какой кошмар.
Мы в «горных», не неслись, как боги,
У нас другой репертуар.

Один был взят затем, что в Грозном,
Был бабушки любимый внук,
Другая, потому, что несерьезна,
Веселый эдакий и плут и шут.

Но помню я, конечно, ваши лыжи,
И жуткие на спусках виражи,
Однако горы мне не стали ближе,
Я лес люблю, равнины, - миражи.

О!  Горам я еще отвешу,
Поклонов беспросветных, не исчесть.
Гравиметр в зубах, согнуты плечи,
Армения; такая уж, как есть…