Лолита

Я тобой продышал июнь,
это было бесчинство дней
в чистилище летнего солнцепека,
в скопище  выброшенных на улицы тел,
в изнанке городского
вечного полуупрека.

Я искал начала начал,
строил проекции нашего
взаимного любовного грехоискусства,
воспитывал чужих детей,
пока ты отдавалась другим
неумело-грустно.


И не укладывалось ничего в рамки,
только с завидным постоянством
уходили книги с полок,
С моих, Лола.

Чайники выскальзывали из рук,
сигареты  тушили себя друг об друга,
я читал студентам, твоим ровесникам,
лекции в университете на другой стороне
земного круга.

Посылал тебе открытки мысленно,
не завел даже собаки,
смущенно скидывал пиджаки c плеч
в квартирах с темной меблировкой,
ставил пластинки Вертинского.

Какие еще тебе нужны были знаки?
Того, что время, Лола, было застывшим свинцом,
вечным закатом, неудачной сделкой?

Ты была томной вертихвосткой
для всех окружающих тебя мужчин с тростями
и нелепыми болонками,
тонкие дамы этих мужчин дышали тебе в спину
«лицемерка».

В то время как для меня ты
была моим нежной комком в горле,
смешной девчонкой, выигранной случайно
мной, заспанным, в одном русском городе,
где я еще мог найти свою фамилию
в телефоном справочнике.

Пока горизонты нашего я и ты
были так далеки,
так рвали каждый в свою сторону,
пока жизнь несла полную околесицу,
я оставался городе,
в стороне от сумрака,
даже от желания повеситься,

Избегал площадей,
избегал красавиц-испанок.
я готовил нам вечную пристань, Ло,
оплот нежности,
верности крепости старого вина.

Я верил, моя Лолита,
вечная гонка наша с жизнепространством
сойдет на нет.
Я верил, моя Лолита,
что ты сама попросишься на колени.

Что прилетишь однажды
несуществующим рейсом.
C растрепанными волосами,
будешь плакать над своей юностью,
то есть над моей уже старостью.

Возьмешь меня за рукав,
окликнешь по имени
и сядешь тихо рядом плести кружево дней,
потому что я верю всегда во что-то,
и сейчас моя вера всех вер верней.