охъевший с тоски

о х ъ е в ш и й    с      т о с к и


Ветром унесло меня в терновник –

взвыл я, как сука,

и песня моя взвилась в поднебесье.

Слышал меня вертухай и чиновник,

я был одиноким,

как больное среднее ухо,

и, как собственный мозг

мыслям своим, был никому неизвестен.

Зачем материться, мастер суесловий,

спросил меня философ,-

конечно, конец колючки в моей ягодице

- это мелочь для него,

упавшего в долговую яму,

глядя на звёзды кремлёвские.

Звезда Героя России его и там словит.

Нет у поэтов вопросов –

они у матросов в подводной лодке,

лежащей на дне под стаей сырой селёдки.

А я вытаскаиваю колючку упрямо,

как шприц с кокаином,

и вместо звёзд вижу блёстки.


Я так одинок, как вселенная

и ветер космический

вдали от галактик.

И душа моя запеленована, пленная,

мышцами слабыми,

и за несчастия и неудачи никто мне не платит,

не утешает, не плачет,

по голове не бьёт и не гладит

и водки не наливает:

ах, как грохал я посуду на счастье,

не из чего напиться,

в руке перо, ладонь не годится,

и чем-то это всё воспоминанья мне навевает,

словно запах из собачьей пасти.

Другие выплёвывают зубы и куски лёгкого,

а я - тяжёлое, крохи своей печени.

Говорят: да творчество твоё - дело плёвое,

пусть попадаются кусочки  сердца

- это блюдо ни хера без перца,

и время все раны лечит,

подобно терапевту или хирургу,

взявшему груз ответственности,

словно ноги хорошенькой шлюхи,

себе на плечи,

или превращённому в Ленинград Петербургу.

Здесь все непосредственности - посредственны,

здесь - все награды - это плюхи

и пощёчины направо и налево,

неправым и правым,

награждённым и тем, кого лишили.

Не писал бы, если бы сердце не болело,

из-за занозы в заднице просто пел бы.

Не искал бы на базаре отравы,

не юлил бы: чтоб мы так жили

на заплату зарплаты - и всех дел. Был

зубным тыщематологом сто полулет

и зубы в тряпочку прятал,

а счастье, оно всегда рядом,

но, особенно, когда утрачено,

как языческий амулет

или яичница, переделанная в омлет,

тошнотная и горячая,

которая упала на пол и валяется.

Месяц уныло торчит, как член, в окне,

жизнь старается серпом по яйцам,

смерть позванивает:

раз себя не сберёг и не спрятал –

я не виновата, иду искать.

И любящей рядом нет,

и любимой нет рядом.

Одна тоска, великая, как похмелье, тоска.


+