Циолковский

Он  значенье  своё  осознал  очень  чётко  и  рано.
И  однажды  напишет  он  девушке  первой  своей:
Я – великий,  такой,  каких  прежде  ещё  не  бывало
на  планете  Земля,  среди  всех  на  ней  живших  людей.

Много  позже  с  упрёком  он  скажет:  «За  что  меня  чтите?
Я  для  вас  однобокий  какой-то  чудак  и  технарь.
Но  ракета  не  есть  самоцель  для  меня,  я – мыслитель!»
А  в  музее  его  на  витринах  лежит  инвентарь...

В  раннем  детстве  себя  ощутил  он  в  единстве  с  Вселенной,
и  судьба  подарила  земную  отраду  ему.
С  крыши  дома  ночами  входил  он  в  простор  вдохновенный
и  душа  ликовала,  сжигая  бытийную  тьму.

Он  впивал  жадно  всё – от  механики  и  до  космизма,
где  во  всей  полноте  Русский  Дух  сам  себя  осознал.
Циолковский  шёл  дальше,  предвидя  экспансию  жизни
от  Земли  – в  те  миры,  где  созрели  начала  начал.

А  начало  космизма –  в  любви  безпредельной  к  России.
Из  чего  это  чувство,  лишь  русское  сердце  поймёт.
Сладко  дрогнет  оно  у  речушки  в  предутренней  сини,
А  простор  необъятный  безудержно  тянет  в  полёт...

У  него  два  простора  сливались  в  могучее  русло –
в  небо  звёздное  плавно  втекает  сам  русский  простор.
В  свет  великой  земли  густо  вмешено  звёздное  сусло.
Что  вкусившим  его  из  болот  исходящий  укор!

Он  уверен:  Россия  и  вырвется  первою  в  Космос.
Как  мечтал  он  об  этом  великом  триумфе  Земли!
На  Лубянке  допросчиков  он  ошарашил  вопросом:
если  вы  за  народ,  так  зачем  меня  к  вам  привезли?

Не  имея  чинов, степеней  и  познаний  научных,
возвышался  как  столп  среди  косной  научной  среды,
отвергавшей  его  лишь  за  то,  что  он  был  самоучкой,
этот  первенец  духа, созревший  в  горниле  беды.

Где  они,  кто  кичился  своими  чинами  прилюдно,
кто  гордился,  что  высчитал  точно  движенье  светил?
У  него  же  есть  Формула,  а  на  поверхности  лунной
Циолковского  кратер,  в  мечтах  где  не  раз  он  бродил.

У  научных  светил  для  него  было  только  молчанье.
Все  статьи  и  запросы  его – под  замком  и  сукном.
Он  метался.  Неотданный  дар  его  мучил  ночами,
он  мог  жить  лишь  на  взлёте,  его  же  толкали  на  дно

Унижали  за  то, что  нет  корочек  университетских,
но  при  этом – как  смеет! – намерен  стать  равным  средь  них!
Никаких  аргументов,  расчётов  и  опытов  дерзких
не  приемлет  бездарное  сонмище  в  духе  глухих…

Легион  было  имя,  презревших  его  за  крылатость,
за  фонтаны  идей,  чего  не  было  в  них  никогда.
За  его  простоту,  за  огонь  и  духовную  святость.
А  у  них  вместо  этого  в  душах  плескалась  вода.

И  был  главным  врагом  его – кто? – затаите  дыханье!
Это  имя  поныне  в устах  и  на  карте  Руси
Знаменитый  Жуковский  страшился  его  дарованья
и  хотел  в  конкуренте  духовный  огонь  погасить...

Но  был  также  и  друг,  чья  звезда  в  эти  годы  всходила.
Он  прославит  себя,  Землю  с  Солнцем  живым  повенчав.
Этой  дружбой  обоим  давалась  защитная  сила.
Так  Чижевский  и  понял,  судьбы  своей  вызов  приняв

Он  отважно  сказал,  кто  для  гения  главный  мучитель.
Эта  зависть  и  ненависть  били  сильнее  ножа.
В  мешковатой  одежде  общественный  нищий  учитель
в  их  рядах!?  Никогда!  Как  потом  им  себя  уважать!?

Но  и  те,  кто  отдал  ему  лавры  в  ракетостроенье,
как  постыдное  что-то  его  утаили  труды
о  космической  вере,  его  философских  воззреньях,
убежденье,  что  гений  взрастает  в  пространстве  беды.

Его  мук  никогда  и  никто  осознать  не  сумеет.
К  завершению  дел  его  наглухо  путь  перекрыт.
Фарисеи  науки  смыкали  ряды  всё  теснее
с  неотвязным  предчувствием,  что  он  их  всех  победит!

Над  Советскою  Арктикой  все  дирижабли – не  наши.
Как  же  горько  ему,  дирижабль  его  в  цепких  руках…
Ему  Амундсен  пишет:  мы  можем  конструкцию  вашу
испытать  в  экспедиции  в  русских  арктических  льдах.

О  письме  этом  все  за  границей  тотчас  же  узнали.
Но  к  несчастью  направил  письмо  своё  он  через  РАН.
Там  его  передать  Циолковскому  не  пожелали.
Как  же  им  ненавистен  глухой  самородок-титан!

И  ещё  был  проект. Воплотить  его  тоже  не  дали.
На  воздушной  подушке  движенье  любых  поездов.
Академик  Чаплыгин,  идею  понявший  едва  ли,
пригвоздил, багровея:  да  этот  старик  нездоров! 

Открывались  миры  перед  ним,  этажи  Мирозданья, 
Иерархия  Света  и  Логосы  звёзд  и  планет.
Как  устроена  Жизнь,  видел  он,  и  своё  пониманье
излагал  в  своих  книгах.  На  них  был  наложен  запрет…

Бог – причина  Вселенной. Он  есть  ВсеЛюбовь  и  Единство.
Любит  Бог  сам  себя,  любит  нас,  как  частичек  своих.
Бог  не  враг  сам  себе. Космос-Бог  есть  само  совершенство,
человек  же – причина  и  плод  всех  страданий  земных.

Это  он  написал,  когда  Бог  был  в  стране  под  запретом.
Он  Соборность  Вселенной  читал  и  в  звезде,  и  в  цветке.
И  ему  было  странно,  что  чудо  открытое  это
не  хотят  замечать, выбирая  синицу  в  руке…

Разработал  он  и  Конституцию  целой  Вселенной.
Расписал  в  ней  права  всех  растений,  зверей  и  людей.
Во  Вселенной  живой –  всё  живое  и  значит,  священно.
Жизнь  земная  есть  сбой  от  внедренья  безумных  идей.

Из  Законов  его:  никому  не  воздастся  насильем.
Отрицание  мести  есть  благо  для  жизни  любой.
Он  не  знал  слова  «Карма»,  но  знал  её  властную  силу,
она  всюду,  где  жизнь  возвращает  бурленью  покой.

Называли  в  то  время  «Вселенною»  всё  Мирозданье.
Утверждали  одни,  что  конечна  и  смертна  она.
Уводили  науку  упорно  от  истинных  знаний,
для  того  и  теория  модная  вознесена…

Возражал  он  Эйнштейну:  пространство  и  время  едины.
У  пространства  нет  рамок  и,  значит,  у  времени  нет.
Применить  невозможно  к  Вселенной  размеры  и  длины,
даже  если  как  меру  использовать  видимый  свет.

А  у  скорости  света  не  может  быть  ограничений.
В  безконечной  Вселенной  ничто  не  имеет  конца.
Кто  писал  о  границах,  был  сам  ограничен,  а  гений
Циолковского  слушал  лишь  голос  Вселенной-Творца.

Что  есть  Время?  На  этот  вопрос  Циолковский  ответил:
его  нет  во  Вселенной,  его  изобрёл  человек
в  ту  эпоху,  когда  ночь  от  дня  отделил  на  планете,
ограничил  себя  и  урезал  свой  собственный  век…

Мать-Вселенная  душу  его  наполняла  восторгом.
Над  ночною  Окой  он  вливался  в  стихию  свою.
Полномочный  посол  её,  в  мире,  отвергнувшем  Бога,
был  отвергнут  и  сам  и  всю  жизнь  был  на  самом  краю…

Сколько  раз  достигал  он  предела  душевных  страданий.
И  казалось,  в  реальность  вернуться  возможности  нет.
Но  Великая  Матерь  из  дальних  глубин  Мирозданья
в  иссыхавшую  душу  вливала  вновь  жизненный  свет…

И  был  в  августе  вечер. Сидел  он  в  светёлке  без  света.
И  неслышно  Чижевский  вошёл,  не  вспугнув  тишину.
Он  сидел  неподвижно. И  вдруг,  словно  сняли  запреты,
произнес  сокровенное,  то,  что  открылось  ему.

Есть  четыре  этапа  развития. Первый – мир  практик.
На  втором – освоение  новых  миров  и  планет.
А  на  третьем  войдём  мы  в  содружество  многих  галактик.
На  четвёртом  сознанья  сливаются  в  Мыслящий  Свет...

Но  Чижевский  был  молод  и  мыслил  немного  иначе.
Он  в  конце  своей  жизни,  пройдя  и  этап,  и  тюрьму,
записал  откровения  эти.  А  что  они  значат,
лишь  полвека  спустя  и  немногие  только  поймут...