Трубящий ангел

ИМЯ АВТОРА: ДОНЕЦ СЕРГЕЙ ПЕТРОВИЧ
НАЗВАНИЕ
КНИГИ:     ТРУБЯЩИЙ АНГЕЛ

Published in Canada by Altaspera Publishing Literary Agency Inc
2013
 
All rights reserved. No part of this publication may be reproduced or transmitted in any form or by any means electronic or mechanical, including photocopy, recording, or any information storage and retrieval system, without permission in writing from both the copyright owner and the publisher.
Requests for permission to make copies of any part of this work should be e-mailed to: altaspera@gmail.com
В тексте сохранены авторские орфография и пунктуация.
Published in Canada by Altaspera Publishing & Literary Agency Inc.
Об авторе: Донец Сергей Петрович, родился 18 августа 1952 г. в г. Батайске Ростовской области. Кандидат юридических наук, доцент кафедры уголовного права Вологодского государственного педагогического университета. Председатель Коллегии адвокатов «СФЕРА» Адвокатской палаты Вологодской области. Член Союза Российских писателей с 1997 г. Автор 70 научных публикаций в области уголовного права, книг прозы и стихов.
О книге: В романе переплелись времена раннего христианства  и современной России. Главные действующие лица: Ангел Кирилловского монастыря, апостол Павел, игумен Кирилл – настоятель Кирилловской обители Новгородской епархии Древней Руси, его паства, граждане дореволюционной и современной России в поисках Истины перед тем, как вострубит Трубящий ангел…Место действия: от острова Родос начала первого тысячелетия нашей эры до г. Кириллова Вологодской области в наши дни.


Аннотация


Герои Света: Христос, Ангел Трубящий, Ангел-двойник, Ангел-Апостол, Ангел Сильвестра.
Всего семь ангелов-посланников и проводников гнева Божия на грешную землю:
1 й Ангел – он же Трубящий ангел, Главный, но выступает, то есть трубит последним. Он ищет остальных ангелов, которые растворены в 6 ти главных героях:
2 й Ангел – апостол Павел;
3- й Ангел –  игумен Кирилл;
4 – й Ангел – Ириней;
5 – й Ангел – Протогена;
6 – й Ангел – Сильвестр;
7 – й Ангел Будимир.
Трубящий ангел ищет ангелов две тысячи лет и находит в нашем времени. Как только они собираются вместе, то это знак для наступления часа Страшного Суда.
Между Светом и тьмою: апостол Павел,  игумен Кирилл, Сильвестр или Сильвестрова оболочка, Ириней, Будимир, Протогена.
Герои тьмы: Карл – карлик, он же Антихрист, Ирина – ведьма, обладающая способностью оборотня, то она – Анастасия Николаевна, то одноклассница Иринея, то воровка, то Незнакомка. Клон Чикатило, Доктор.
Карлик задумал всю землю покрыть тюрьмами. На свободе настроить мавзолеев с мумиями. Вовлечь мертвые души в гражданский процесс и заработать деньги на мировую тюрьму. Привлек Ирину. Та – Сильвестра.
Доктор, Пособник Карла - карлика, готовит клонов - киборгов и запускает в космос. Устраивает  базу на Луне и Марсе.
Ирина – ведьма склоняет героев к злодейству и демократии.
Ириней помешан на богатстве. Но и он, помыкавшись с бизнес - проектами и свободою, встречается с Будимиром и полностью посвящает себя монархии. Ищет сакральные сокровища Протогены, схороненные на Севере.
Сильвестрова оболочка на службе у Карла. Строит зоны и отлавливает оппозицию. Министр Спецстроя и Обер-прокурор Республики.
Будимир на пенсии. Хватается за все, но и он не может устоять от соблазнов. Преподает. Адвокатствует. Но без Устава Вооруженных Сил его жизнь теряет смысл. На очередных выборах он проходит в президенты и устанавливает в стране диктатуру. Переносит столицу в Санкт-Перербург. Возрождает монархию и поселяется в Зимнем дворце. Попадает под влияние Анастасии Николаевны. Приглашает к себе Иринея в надежде найти царские алмазы с пророчествами Нострадамуса. Чикатило назначает старцем.
Трубящий Ангел-хранитель ищет остальных шесть ангелов.
Силы зла заставляют Сильвестра строить супер-зону. Стройкой руководит Карлик и он же делит людей на зэков и надзирателей.
Трубящий ангел меняется местами с Двойником и обращается во флюгер Сил зла. Куда повернет ветер, туда он и разворачивает свою трубу и трубит над вышками зоны. На выручку приходит Тень преподобного Кирилла. Ангел приобретает истинное лицо и встречает Иринея, узнав в нем одного из шести ангелов. Ириней выводит ангела на остальных ангелов.
Территория, на которой строят зону, превращается в площадку борьбы сил зла и добра. Антихриста и Христа.
Директор проводит экскурсии по Вишневому саду. Рассказывает и показывает детям картинки про Свободу и Демократию. Ведет их в музей пенитенциарного института.
Старые друзья пытаются помочь Сильвестру вновь обрести душу. Доктор, клонируя двойников Сильвестровой оболочки, прозревает и приходит к великому научному открытию, за что удостаивается Нобелевской премии.
В Незнакомке проступают черты то ли Екатерины Второй, то ли Анастасии Николаевны, дочери последнего русского императора. Будимир женится на ней. Екатерина, то есть Анастасия, с помощью интриг избавляется от императора. Создает партию «Гвардейцев императрицы» и пытается восстановить исторические границы Российской империи. Доктор оживляет Будимира и срывает планы Анастасии Николаевны.
При завершении строительства зоны начинают прибывать первые партии зэков. Террористы взрывают атомные мины в крупнейших мегаполисах мира. Места в зоне продаются за бешеные деньги, но на всех не хватает камер. И зона устраивает круговую оборону от оставшихся в живых землян.
Ангел, рискуя жизнью, захватывает в заложники Карла - карлика - террориста №1. Овцы и волки меняются местами.
Пути Господни сводят всех семерых ангелов. Собравшиеся вместе семь ангелов сначала поочередно трубят о конце света. Потом – вместе. Игра духовых инструментов сливаются в одну мелодию, которая неожиданно для всех обращается гимном жизни.
Земля, переполненная ненавистью и нелюбовью, готовая было сорваться со своей оси и нестись в неизвестном направлении, расцветает пышным садом любви и справедливости. Пристыженные темные силы навсегда улетают в тартатары…

Седьмой Ангел вострубил,
и раздались на небе громкие
голоса, говорящие: царство мира
сделалось царством Господа
нашего Христа и
будет царствовать во веки веков.

Откровение Иоанна Богослова

Дым есть житие сие, пар, персть и пепел…
Нил Сорский, ученик Кирилла Белозерского


Однажды звезды, все до единой, обратили внимание на то, как изменился полет ангела над пересеченной местностью. Каким - то он стал необычным и торопливым что ли. Но сам ангел свои ночные полеты считал рутинным занятием и ничего в этом особенного не видел. Просто на одну ночь он уступал собственное место на флюгере западной башни монастыря Второму ангелу, своему двойнику, откованному на случай бури кузнецом Кирилло-Белозерской обители, и отправлялся в небесный полет.
Совершая прогулки, ангел спешил: северные ночи летом так коротки и прозрачны. Он опасался быть замеченным кем - либо из глазастых ратников с крепостной стены или любопытных пекарей, которые всю ночь трудились над выпечкою свежего хлеба и, запарившись, часто выбегали из поваренной кельи подышать прохладным ночным воздухом. Зимой в полете ангельские крылья и одежда покрывались тяжелыми чешуйками льда и мешали незаметно парить в низком небе, сплошь покрытом толстыми и колючими от смерзшегося снега темными тучами. Другое дело летом, в начале июня, когда на заповедной горе Мауре зацветали красавицы ели, и пахучая взвесь цветения тонкой пеленой окутывала макушки деревьев, наполняя легкие ангела живительным ароматом северного леса.
Только следовало быть осторожнее, чтобы никто из здешних обитателей не раскрыл его важного секрета.
Надо сказать, что всякий раз, улетая, ангел сильно рисковал: накануне он мог ничего не почувствовать и прогулять Час Божьего Суда. В отлучке нечаянно отвлечься от своих прямых служебных обязанностей и не вострубить. Тогда Сатана взял бы в свои руки инициативу и попытался бы поменять местами праведников с грешниками. Позже Господь, конечно, разобрался бы. Но время было бы безвозвратно потеряно. При этом кто-то мог незамеченным проскочить в рай, а кому-то удалось бы на время ускользнуть из ада. Хуже всего было бы то, что какой-нибудь праведник мог по ошибке оказаться в Геенне Огненной, давая возликовать Антихристу. Цена ошибки была очень высока. За такой промах ангел сам рисковал оказаться в кипящей смоле.
Но и не летать он не мог. Люди нуждались в его помощи, и каждый раз в тяжкое время, усердно молясь, призывали ангела к себе.
Выход нашелся. Длинными, зимними ночами, когда прочный лед намертво сковывал своим броневым панцирем волны маленького Сиверского озера, ангел терпеливо обучал своего младшего помощника высокому искусству трубача Судного Дня. Но как  ангел ни старался, он так и не смог научить своего двойника без всякого фальцета правильно и легко трубить на инструменте Господа Бога. Первые звуки у бедняги кое-как еще получались, но дальше было совсем худо: губы двойника прилипали к отмерзшему мундштуку медной трубы. Щеки раздувались как две тыквы, на глаза накатывались крупные, почти с вологодскую брусничную ягоду слезы и ни одной музыкальной ноты, только утробное мычанье удавалось извлечь в результате долгих тренировок. Не сразу ангел определил причину неудачного обучения, а когда постиг, то пожалел беднягу: тот просто до смерти боялся репетировать трубить о конце всего мира.
 - Не старайся, брат, - отложив трубу в сторону, сказал ангелу его вконец измученный двойник, - мне еще с детства медведь на ухо наступил.
 - Кто тебе это сказал? – удивился ангел, любовно поглаживая сияющий медью небесный инструмент.
 - Все говорили. Отец с матерью, сестры, а еще архангел Гавриил. Они все тогда, как в воду, смотрели. Нет у меня музыкального слуха и все тут. Ничего, видно, брат, не поделать.
  Назвавший ангела братом понуро опустил голову. Подумал. Распрямился и попытался успокоить напарника: - Но ты не сумлевайся. В нужный момент, если на ничего не получится на трубе, так я голосом буду оповещать о Судном Часе, а там и ты, даст Бог, подоспеешь и затрубишь, как положено.
 - Спасибо, тебе, братишка! – ангел обнял своего честного помощника и, крепко поблагодарив, сказал: - А давай еще попробуем.
И они всю долгую январскую ночь, запершись в поварской при церкви Иоанна Предтечи, стараясь никого не разбудить, тихонько разучивали ноты Всесветной побудки.
Изразцовая стена полукруглой печи дышала малиновым жаром. Сквозь крохотные слюдяные окошки пробивался мертвенный, жиденький свет луны, вышедшей из-за лилово-черных туч, и торопливыми зайчиками бегал по благородству белого металла ангельской трубы.
 - Брат, не ровен час, заметят служки пустой флюгер и накляузничают архимандриту, - испуганно произнес двойник, - пойду я, повращаюсь, а ты отправляйся по своим делам. С Богом, брат!
Старший ангел оценил заботу и поблагодарил своего неискушенного младшего товарища. После недолгого чаепития оба ангела неторопливо вышли в пустующий двор монастыря.
Красота вокруг была неописуемая. Под снежным покровом весь монастырь казался сошедшим с небес сказочным градом. Низкие облака, высвеченные луной, нехотя цеплялись рваными клочками за чернеющие кресты церквей и макушки высоких деревьев, отбрасывая живые тени на светлые стены монастырских строений и обширное пространство внутри монастыря. Мороз заметно крепчал, и оттого снег так резко и сердито поскрипывал у ангелов под ногами и даже от легкого ветерка сыпался им за вороты черных монашеских одеяний с огромных столетних лип.
Дойдя до церкви Преображения, оба ангела разом, как по команде, воспарили в стылое ночное небо и удалились: каждый по своему и только ему предназначенному пути.
Первый и он же Старший ангел решил этой же ночью слетать в Ферапонтов монастырь. Маленькой братии лесного монастыря особенно тяжело приходилось. Из щедрой государевой казны на житие выделялись жалкие крохи, да и те усердно переполовинивались в управлении Новгородской епархии и, дойдя до Бородаевского озера, уже ничем не напоминали казенный кошт, способный одеть, накормить и согреть насельников забытого Богом края лесных болот и рек.
Ангел и сам когда-то в юности воспитывался и постигал Божию премудрость в одном из крохотных монастырей, разбросанных по островам Эгейского моря. Но там был совсем другой – благодатный средиземноморский климат и зимы стояли гораздо более теплые, чем лето в северных землях. То  памятное  путешествие на заре христианства ангел совершил с апостолом Павлом на остров Мелит (старинное название острова Мальты). Тогда совсем недалеко от мелитского берега христианская экспедиция неожиданно потерпела кораблекрушение. Утлое суденышко налетевшим ураганом было внезапно заброшено на прибрежные рифы. Деревянная обшивка старенького эллинского парусника не выдержала такого бурного натиска. Корпус треснул ниже предельной черты оснастки старого судна и огромная каменная статуя Христа, изготовленная умелыми Родосскими каменотесами, земляками апостола Павла, пошла ко дну. Пассажиры судна каким-то чудом спаслись.
Ангел совсем недавно, в самые унылые северные ноябрьские ночи, летал на остров Мальту согреться на теплом южном солнышке и развеять тоску. Проследовал над тем злополучным местом, где до сих пор в морской пучине, спустя тысячу лет, так и стоит каменное изваяние Христа на тяжелом мраморном основании.
Печальный ангел сумел разглядеть только легкую рябь над воздетыми кверху руками Спасителя: море умело хранить свои сокровенные тайны. Чуть поодаль от места крушения он легко узнал мрачную темницу и место казни святого апостола Павла. И как тогда, тысячу лет назад, услышал слова своего наставника: «Праведный верою да жив будет… Гнев Божий открывается с неба на всякое нечестие и неправду человеков, подавляющих небесную истину своею неправдою…. И как эти люди не позаботились иметь Бога в своем разуме, то предал их Господь до скончания веку делать содомные непотребства… Скорбь и теснота всякой душе человека, делающего злое. Напротив, слава, честь и мир всякому, делающему доброе. Похвала за деяния должна исходить не от людей, но от Бога…»
Наш ангел, сопровождая апостола в его путешествиях, часто беседовал со святым. Апостол любил повторять свои слова из послания к римлянам: «Бог верен, а всякий человек лжив…».  Лжив до корней души.
Ангел задумался и не сразу решился задать вопрос апостолу, почитая нескромным лишний раз беспокоить Павла. Святой, понимая нерешительность молодого спутника, поощрительно посмотрел ангелу в глаза и кивнул седой копной волос на крупной голове, приглашая к разговору.
 - Отче, а если верность Божья возвышается моею неверностью к славе Божьей, за что же меня судить, как грешника?
 - Сын мой, - степенно ответствовал апостол Павел, - Господь не нуждается в подтверждении Божьей истины. Это лишь наша ложь жаждет оправдания. Ибо написано: нет праведного ни одного, нет разумевающего, никто не ищет бога, нет делающего добро. Гортань их – открытый гроб. Они языком своим обманывают, яд аспидов кипит на губах их.
 - Отче, Вы имеете ввиду грех творящих?
 - Воистину, сын мой. И грех творящих тоже. Хотя и не только.
 - Отче, а разве наши прегрешения не являются источником Божьего гнева?
 - Ты прав, сын мой. Являются.
 - Отче, представим, что все праведники. Нет источника гнева. Как Богу судить мир?
 - На то есть воля Божья.
 - А не делать ли нам зло, чтобы вышло добро, как некоторые грешники злословят Вас, отче, и говорят, будто апостол Павел так учит нас?
 - Вот-вот, так оно и происходит в мире, когда, блюдя мирской закон, заграждаются людские уста и весь мир законников становится виновен пред Богом.
 - Почему же так, отче, ведь наш закон взыскует исключительно к порядку и благости?
 - Делами закона, сын мой, никакая плоть не может оправдаться пред Господом.
 - Значит ли это, что людским законом познается всякий грех?
 - Это так не так. Ныне, независимо от мирского закона, явилась миру правда Божья через веру в Иисуса Христа во всех и на всех верующих.
 - Почему во всех и на всех, отче?
 - Потому что все согрешили и лишены славы Божьей.
 - Что же они должны дать Господу в обмен?
 - Ничего.
 - Ничего? В обмен на оправдание и искупление?
 - Вот именно. Все получают оправдание и искупление даром, по благодати Божьей через страдания нашего Иисуса Христа.
 - Отче, насколько же велико долготерпение Божье?
- Оно беспредельно, сын мой…
 - А как же конец Света?
 - Я давно ждал от тебя этого вопроса. Настало время поведать тебе тайну тайн. Но не надейся на скорый и полный ответ. Тысячи лет пройдут, прежде чем Истина откроется тебе и миру.
 - Я весь внимание, отче.
 - Тебе уготована священная миссия.
 - Достоин ли я отче?
 - Вот это и предстоит тебе доказать своим служением Господу. А служба твоя будет заключаться в поисках шести недостающих нот.
 - Шести?
 - Ну да.
 - Значит, одна уже есть.
 - Есть.
 - И где она?
 - В сердце твоем, сын мой.
 - Те шесть тоже в чьих-то сердцах?
 - Воистину так. В шести ангелах, которые, снизойдя на землю, растворились в людских душах.
 - Для чего мне искать их, отче?
 - Чтобы всем вместе на флейтах водосточных труб сыграть ноктюрн.
 - На флейтах…труб водосточных… ноктюрн? Вы разыгрываете меня, святой отец?
 - Бог с тобою, сын мой. Это все очень серьезно.
 - Но я хочу знать для чего все это нужно!
 - Всему свое время, отрок всполошный.



Глава преуспевающей коммерческой корпорации Ириней готовился к выборам в Государственную Думу. Штаб сколотил вроде бы неплохой, но на душе было неспокойно. Предпринимателя в партию власти пригласил лично сам первый сопредседатель Политсовета. Заверил, что такие люди, как Ириней, в настоящее нелегкое время крайне нужны России. Что у него есть хорошие шансы быть избранным по партийному списку. Ему у них в партии даже место в одном из комитетов Думы приготовлено.
Все это, конечно, так. Но Ириней знал и другое: предстоящая избирательная кампания обещает быть как никогда жесткой и бескомпромиссной. Причин тут несколько. Главная же заключалась в том, что в России надвигалась самая решительная стадия приватизации национальных ресурсов. Первые волны дикого капитализма вынесли наверх много пены в виде новоявленных нуворишей – олигархов, разбогатевших на галопирующей инфляции начала девяностых, спешном и бездумном вывозе капитала и природных богатств за границу, укрывательстве и уклонении от налогов при помощи многочисленных фондов и оффшорных зон. Олигархи, предчувствуя наступление на них властных структур, сами кинулись во власть, больше не доверяя ее никаким представителям. В ход пошли огромные деньги российского делового мира. Пресловутые пиар – технологии превратились в своего рода слаломное искусство. Оболванивание электората достигло небывалых размеров. Срочно мобилизовались все имеющиеся в наличии средства коммуникации. Телевидение, радио и пресса кинулись в священный бой за избирателя. И кто не интересовался политикой, рисковал тем, что политика заинтересуется им.
Нельзя было, не рискуя собой, стоять на обочине событий, когда грузы национальных ценностей шли плотным потоком по магистралям социальных и экономических реформ. Надо было в поте лица рыскать по дебрям капитализма в поисках добычи. Валить конкурентов на бок. Перехватывать инициативу. Первым вскакивать в лодку нового бизнес-плана, ставить парус инициативы и править руль предприятия в бушующих волнах свободного экономического рынка. Но и этого мало. Надо было породниться с могучим братством чиновников, а еще лучше принять личину одного из них. И оттуда, изнутри бюрократического кокона, используя власть, дергать за многочисленные ниточки общественных отношений по поводу распределения денежных знаков. Ах, какое это упоительное занятие, когда все в твоих руках. Сплошная Шехерезада. Тысяча и еще одна тысяча ночей. Точно так, как женщина надевает чулок на ногу, удав набрасывается на кролика, червь нанизывается на пищу, корыстолюбие натягивает свою алчную пасть на движимое и недвижимое имущество, не зная пресыщения и усталости, получая подпитку из самого процесса насыщения. Спешат создаваться и регистрироваться юридические лица. Шустрые холдинги в погоне за контрольным пакетом акций наступают на пятки зазевавшимся колсантингам. Ненасытные риэлторы препарируют полоротых собственников недвижимости. Компьютерные брокеры разоряют держателей ценных бумаг. Коррумпированные судебные приставы потрошат незадачливых банкротов. Оборотистые внешние управляющие вывозят многочленные семьи на Обетованную землю или в Лондон.
Черные рейдеры с обэповскими пенсионными удостоверениями выходят на большую дорогу и потрошат зазевавшийся бизнес. Коллекторы порошат незадачливых должников и их близких родственников, не обращая внимания на иконы в святом углу.
Ириней точно не знал, сколько раз можно испытывать судьбу, но смутно догадывался, что запасы собственной энергии он уже давно исчерпал. Ему все больше и больше казалось, что как-то незаметно для себя и окружающих он перешел в какое-то иное измерение и оттуда правил своим бизнесом. Урывками приезжал повидаться с семьей после очередного трудного сражения с конкурентами. Вставал утром с постели, подходил к зеркалу в ванной комнате. Внимательно всматривался в свое отражение и вздыхал: как все в этой жизни надоело. Каждый божий день одно и то же. Опять это серое утро. Снова эти необходимые движения по обиходу самого себя. И заботы. Просто миллион забот о том, как заработать и удержать деньги в руках. Как решить проблемы во взаимоотношениях с женой, которая все чаще и чаще пилит по самому пустяковому поводу. Вот вчера, например, задержался на банкете с немецкими друзьями. Ну и что! Ведь это же работа. Надо было, как следует расположить партнеров к себе и постараться добиться от самодовольных бюргеров максимальных уступок в договоре. Нормальная повседневная практика. Так все делают. Но жена Карина вечно создает проблемы на ровном месте. Ей мерещатся на каждом углу молодые длинноногие соперницы в коротких кожаных юбках, едва прикрывающих причинное место. Ни к одному голосу по телефону не остается равнодушной. Кто да кто звонит тебе, постоянно допытывается у Иринея. Или хуже того: молчит часами, уставившись, как чокнутая, в одну точку. Дети тоже не сахар. Старший, Артем, надумал жениться на девице, которая старше его минимум на пяток лет и уехать в Москву. Младший, Олег, почти забросил учебу и дело чуть не дошло до исключения из университета. Послать бы все это подальше и уйти в старообрядческий скит на берегу Белого моря! Устал он от всего до такой степени, что просто нет больше сил терпеть и жизнь такая ему не мила. Подумал так и тут же устыдился своей временной слабости и мысленно попросил у Господа прощения. Нет, правда, жизнь хороша даже со всеми ее сюрпризами и репризами. Надо только сказать себе в трудную минуту: «Не робей, Ириней» и все или почти все наладится в твоей жизни.
 - Ты что там застрял? – голос жены вывел его из праздной задумчивости.
 - Кто? - откликнулся Ириней.
 - Звонят из твоего штаба.
 - Иду! – Иреней поспешил закончить с туалетом.
Звонила секретарша Эльвира. Почти детским голосом, волнуясь и запинаясь, она сообщила о том, что прислали очень неприятный факс из Анкары по поводу инвестиций под новый проект фирмы. Зарубежные партнеры требовали твердых гарантий безопасности своего бизнеса в России и больших льгот по налогообложению.
 - Что им ответить, Ириней Михалыч? – спросила Эльвира.
 - Да погоди ты, дай подумать.
 - И еще. Пришла вам телефонограмма из министерства сельского хозяйства. С молнией.
 - Почему сразу об этом не сказала?
 - Я, я…, - голос секретарши задрожал.
 - Ладно, - смягчился Ириней. - Сейчас буду. Вышли машину.
Наскоро позавтравкав, Ириней выбежал из подъезда. Вышколенный водитель Слава уже был наготове и держал распахнутой дверцу черного мерседеса.
Несмотря на раннее утро, южный город давно пробудился. Центральные улицы успели обработать поливальными машинами. По булочным развозили свежий хлеб. Ириней представил свежий запах горячих батонов и у него легко и привычно от радостных ощущений закружилась голова. Площадь у городского рынка была забита фурами с овощами и фруктами. Смуглые люди суетливо разгружали зелень и оживленно общались между собой. Они жестикулировали и разговаривали так непринужденно, словно были одни на всем бел свете. Живо отреагировали на мерседес Иринея, сопроводив его кивками и полупоклонами. Эти бестии хорошо разбирались в местном бомонде и знали Иринея еще по работе в горисполкоме, где он при советской власти занимал хоть и небольшой, но очень важный для сферы торговли пост. Как давно это было! Какие были славные времена! Комсомольская юность. Партийная молодость. Что поделать? Такая была жизнь. Как из старой песни слова не выкинуть, так и той жизни не забыть. Но при всей щемящей красоте ностальгии возвращаться в недалекое прошлое не хотелось. Это как добровольно второй раз вернуться к собственным срамным пеленкам или устремиться на Голгофу.
Зазвонил мобильный телефон.
 - Да! – С готовностью откликнулся Ириней на звонок, - помню, конечно, Георгий Власыч. В пятнадцать ноль - ноль на освящение храма. Буду непременно. До встречи.
 - Ириней Михалыч, сразу в контору? – спросил водитель.
 - По дороге надо к отцу в больницу заскочить, Слава.
 - Понятно.
Михаил Васильевич, отец Иринея, был совсем плох. Врачи уже никаких прогнозов не давали: ни плохих, ни хороших. Только разводили руками и говорили, что надежда только на Бога. Старик слаб и не выдержит оперативного вмешательства. Иреней дружил с ведущим хирургом областного НИИ экспериментальной медицины, но и тот не советовал прибегать к операции. Он так и сказал, что при операции для старика остается один шанс из тысячи. Ириней не хотел брать греха на душу и согласился с доводами эскулапов. Жизнь отца искусственно поддерживали в хорошей клинике областного центра – бывшей обкомовской лечебнице.
Ириней грустно подумал, что наконец-то войне после стольких лет удалось достать старого фронтовика своими костлявыми руками и тут уже ничего не поделать. Оставалось только молиться и просить Господа прислать им с отцом ангела – утешителя, дабы укрепил в вере и дал силы выстоять в тяжких испытаниях.
В раздумье Ириней не заметил, как они подъехали к больнице. Персонал узнавал его и вежливо приветствовал. На втором этаже выдали халат и проводили к отцу. В одноместной палате, оборудованной всем необходимым и сверх того, на больничной койке лежал какой-то незнакомый изможденный дед, в котором Ириней не сразу признал отца. Вот что сделала болезнь с отцом.
Старик, несмотря на слабость, понял неловкое замешательство сына и, едва заметно усмехнувшись, тихо спросил: «Что не узнал меня, сынок?»
 - Что ты, отец! – попробовал возразить Ириней.
 - Не оправдывайся, сынок. Я все понимаю. – Помолчав, отец добавил: «Я уже готов».
 - К чему, отец? Что ты такое говоришь. Врачи говорят, что ты совсем скоро пойдешь на поправку, что самое тяжелое уже позади. Тебя скоро выпишут.
 - Последнему верю, - опять усмехнулся отец.
 - Почему последнему?
 - Не догадываешься, сынок?
 - Нет, - искренне ответил Ириней.
 - Я считал тебя сообразительным. – Отец замолк и отвернулся к стене. Ириней тронул его за плечо: «Ты не ответил, папа».
Отец не отвечал. И только тут Ириней заметил, что плечи старика слегка вздрагивали. Он плакал, чего за ним до болезни никогда не водилось. Ириней понял, что это действительно конец: отец не станет рыдать по пустякам.
Сзади как-то крадучись и незаметно подошел лечащий врач и попросил выйти из палаты. Ириней, было, вспылил, но потом взял себя в руки и тут, словно услышал рядом и чуть выше больничного светильника голос: «Возьми себя в руки и доверься Господу нашему Иисусу Христу».
 - Кто ты? – удивился Ириней.
 - Твой Ангел - хранитель, - ответили сверху.
 - Чем докажешь? – не растерялся Ириней.
Мне этого не требуется, но если тебе надо, пожалуйста, и ты  убедишься в моем присутствии, во-первых. Во-вторых, ты скоро встретишь своих братьев.
 - Как это? – еще больше удивился Ириней.
 - Узнаешь. Наберись терпения.
Иринею оставалось только ждать…





Безденежье довело Сильвестра до крайнего отчаяния. С основной работы на оборонном предприятии его уволили по причине конверсии лет десять назад – точнее трудно было припомнить. С тех пор он перебивался разными случайными заработками. Одно время даже работал гицелем – вылавливал по дворам бродячих кошек и собак. Ему выдали добротную, как в МЧС, спецодежду. Вручили огромный сачок наподобие рыбного. К нему в придачу – специальную удавку в виде больших щипцов для колки исполинского сахара.
Бригада гицелей выезжала на работу глубокой ночью. Ловцы старались не шокировать население. Иногда поселяне сами приносили живодерам слепых щенков. Сильвестр, нарушая трудовой договор, тайком от начальства устраивал мелких собачат по хорошим людям.
Согласно строгой служебной инструкции мужики должны были в первую очередь отлавливать одичавших и злобных старых кобелей. Но разве при таких ограничениях можно выполнить план и прилично заработать? В результате ловили всех попавшихся на глаза собак, не взирая на пол и возраст. Доверчивую псину коварно приманивали копченой колбасой и щипцами давили за вертлявое лохматое горло. Сильвестр видел, как собаки плакали карими глазами , и рыдал вместе с ними.
Иногда владельцы покойных собак ловили этих гицелей и били смертным боем, стараясь попасть по почкам или в голову.
Сильвестр стал замечать, что звереет на такой работе. Другое, более благородное занятие в их маленьком городке найти было не то что трудно, но и невозможно.
Временами Сильвестр пробовал уходить в запой. Загуливал-запивал и вся жизнь как - будто менялась. Никаких тебе проблем. Одно безоблачное шатание по пивнушкам с разными случайными знакомыми. Глотнешь с утра теплой водочки или противного до спазмов желудка самогона и ни вечера, ни утра не помнишь. Вся жизнь сливается в сплошной пестрый ряд событий и фактов, которые перестают доставать. Одна маета – где найти выпить. Сильвестр допился до того, что родные почки стали отказывать. С затхлой мочой пошла яркая кровь. Но хуже всего были приступы белой горячки, когда во время сна или пьяного забытья Сильвестр неожиданно вскакивал со своего холостяцкого лежбища и бежал на сходившую к приморскому лиману улицу, где он мог запросто угодить под машину или свалиться в котлован от заброшенного строительства.
Мудрый Боцман да сказал, что реанимация и часовня по нему, Сильвестру, уже давно плачут. Сильвестр с ним согласился и тогда они втроем - он, Боцман и Панкрат - решили строить ковчег, чтобы спастись от Страшного Суда. Приятели долго - сначала по Библии, а потом по журналу «Конструктор флота» восстанавливали чертежи библейского плавсредства. Запасали строевой лес и под навесом тщательно сушили длинные, изгибающиеся при высыхании доски. При помощи старых деревянных лекал из городского краеведческого музея вычерчивали гордые формы священного судна. Сооружали стапели. По дощечке и бревнышку ладили ковчег от кормы до носовой мачты. Тщательно мостили палубу просмоленным ливанским кедром с полузатонувшего турецкого сухогруза. На паруса пустили прочный тент КамАза – халтурки Сильвестра еще по работе в советской автомастерской. Каюты украсили картинами на библейские темы, написанными Боцманом по памяти долгими зимними ночами.
Рано или поздно подошло время, когда ковчег почти достроили. Оставалось кое-где обшить, осмолить корпус и отделать трюмное пространство, но в стране как всегда неожиданно случился дефолт. Цены на строительные материалы так взлетели, что доводку ковчега пришлось отложить. Недостроенный корабль горбатился неудобным и странным для тихого провинциального городка предметом в глубине вишневого сада, занимая лучшее место бывшей барской усадьбы. Однажды компаньоны  надумали его продать. Нашли покупателей среди новых русских. Почти оформили все необходимые документы. Но накануне дня продажи на удивление всем поселянам ковчег взмыл в сторону низкой облачности и там продержался до тех пор, пока не вышли все сроки для оформления покупки. Новые русские в лице поселкового бензинового короля по кличке Чиж даже пригласили настоятеля местной церкви - Храма Святителя Николая на Соколиной горе – отца Феодосия. Окропили осиротевшие стапели улетевшего ковчега. Справили молебен во славу Всех Святых. Не помогло. Ковчег не хотел возвращаться на грешную землю. Даже на День Воздушного Флота ковчег, подвергая опасности принимавшие участие в воздушном параде самолеты и вертолеты военной авиации, вслед за летчиками умело совершал фигуры высшего пилотажа. Только бочки у ковчега оказывались объемнее, чем у юрких истребителей. Из мертвой петли ковчег выходил довольно поздно – почти у самой земли, рискуя пересчитать все свои ребра, еще не прикрытые обшивкой по случаю экономического кризиса. Лучше всего ковчегу удавались полеты с конвейера, когда он серьезным лайнером заходил на полосу военного аэродрома и, не закончив пробег, увеличивал обороты двигателя до максимала и, разбежавшись по бетонке, с грозным ревом скрывался в стороне полуденного солнца, словно отрабатывая элементы воздушного боя. Зрители внизу дружно аплодировали пилотному искусству ковчега. Сам отец Феодосий не удержался и показал небесам большой палец со следами фиолетовой гематомы от удара молотка, полученного при ремонте храма. Следуя примеру пастыря, прихожане кричали: «Давай – давай!» Ковчег так старался, что своими аэродинамическими характеристиками превзошел все современные летательные аппараты и летным мастерством затмил всех российских ассов, в том числе Героя России генерала Харчевского.
Сильвестр стоял на пустыре за санаторием нефтяников и раздумывал. «Полететь вслед за ковчегом? Ну, нет. Так далеко Сильвестру еще рано было забираться». В редких паузах похмелья теплый ветерок с лимана приятно радовал легкой прохладцей истерзанную кожу отпетого алкоголика.
Розовый горизонт нарождающегося дня со стороны моря сулил надежду. Голые и круглые коленки курортниц еще были в состоянии что-то пошевелить в старом греховоднике.
Тогда на пустыре он решил кардинально изменить свою жизнь. Легко сказать «изменить», а как это реализовать? И кому он, синюшный забулдыга, нужен в этой жизни? Помог случай. Как – то Сильвестр сдавал стеклянную тару и в длинной очереди разговорился с одним компанейским типом. Тот назвал знакомую фамилию и сказал, что они с тем человеком собираются в очень интересную и денежную экспедицию. У них уже почти подобралась подходящая компания. Осталось уладить кой - какие технические формальности и айда в путь. «Да и еще, - спохватившись, незнакомец признался, - нам, как воздуха, не хватает хорошего повара. Просто позарез не хватает! Не обладает ли он, Сильвестр, кулинарными способностями, и не желает последовать с ними?» На что Сильвестр, не долго думая, согласился. Признался, что еще в армии служил поваром на пограничной заставе, которая располагалась на персидской границе, и попросил хорошей выпивки с плотной закуской. Человек запротестовал и сказал, что с алкоголем придется завязать до самого конца предприятия. Купил Сильвестру безалкогольного пива и оставил адрес на газетном клочке бумаги: «С этим не тяни. Приходи в течение недели. Карл лишнего ждать не будет». Сильвестр хотел спросить кто такой этот Карл, но передумал. Спрятался под старою вишней в заброшенном саду и с наслаждением выпил бутылочку пива. Потом затянулся сигаретой. На августовской жаре его неудержимо клонило в сон. Мысли принимали совершенно необустроенный и хаотический характер. Ну, абсолютно ничего путного ему не приходило в голову. Зачем он так легко поддается на уговоры? Не так давно хорошую бочку из нержавейки пропил всего за две бутылки хлебного самогона. Та злосчастная бочка давно стояла в семейном алычевом саду и никому не мешала. В засушливую пору даже пользу приносила, когда отдавала последние капли воды пережженной на южном солнцепеке земле, победно сверкая великолепным белым металлом.
Бочка это еще что! На днях к лучшему другу детства привел какого-то афериста в форме милиционера, который обещал за пару сотен баксов вернуть отобранные ГИБДД права на автомобиль. Где он с этим проходимцем познакомился, Сильвестр не помнил. Вот только после этого случая друг пообещал прибить Сильвестра, так как милиционер бесследно исчез вместе с баксами. От друга детства пришлось прятаться в осиротевшем крольчатнике, а входную дверь убежища оборудовать мощным крючком.
По ночам Сильвестра сковывал страх. Темнота ночи наполнялась непонятными образами, которые загораживали луну и пускали длинные тени по дорожкам сада. Иногда говорили на непонятном наречии. Среди слов Сильвестр только и мог разобрать свое имя и «люди твоя». Что бы это значило, он не знал. От теней таинственных образов и от их разговора становилось жутко. Сильвестр не мог спать. Он густо заваривал чай и всю ночь под сигарету пил похожий на тюремный чефир напиток, время от времени встряхивая лохматой головой, словно в ней завелись тараканы. Сам, не замечая того, сидя засыпал.
Снилось детство. Сильвестру три года. С дедом Трофимом они сопровождают корову Майку пастись на выгон. На выгоне много луговой травы. Раздольно. Можно побегать по мягким песчаным косам неглубокой речушки и побросать камешки в многочисленные старицы. Послушать пение лягушек. Найти красивую камышинку и постучать ею по лепесткам многочисленных лилий.
Солнце только – только взошло. Еще прохладно. От коровы остро пахнет свежескошенной травой и навозом. Дед заботливо ведет внука за руку по пыльной дороге. Вот через какое-то время они оба устали. Присаживаются на ближайшую лавочку. Дед поднимает внука на колени и поет: «Ото-то-то, оно-но-но. / Девка лучше, чем парнек. / Девка хату приберет / И водицы принесет…» Руки у деда шершавые от столетней работы. Длинная полосатая рубаха не заправлена в брюки и пропиталась едким старческим потом. Песня затихает и Сильвестру становится неуютно сидеть на коленях у задремавшего старика. Он дергает спящего за рукав: «Де-да, де-да…» Старик не просыпается. Сон взрослого Сильвестра сливается со сном умершего еще в январе шестьдесят седьмого года деда Трофима, которому сначала снится немецкая оккупация времен Второй империалистической… Зашли германцы в городок плотным строем. Первым делом развесили свои черно-красные с пауком флаги по штабам и комендатурам. Потом евреев и комиссаров по столбам и деревьям. Тех, кому не хватило столбов и деревьев, постреляли из вороненых вальтеров и побросали по змеиным балкам. Дотошные немцы настроены были серьезно и шуток не шутили. Согнали со дворов всех мужчин призывного возраста и разместили в железнодорожных пакгаузах. С помощью доносчиков выяснили причастность захваченных к власти. Составили длинные списки. Отделили одних от других аки зерна от плевел и под охраной автоматчиков повели на расстрел в ближайшие приазовские плавни, густо поросшие камышом. Много людей погнали за горизонт. Трофиму уже тогда было за семьдесят. У большевиков он не служил. В партии не состоял и его не тронули. Сына его, Петра, мастера железнодорожных мастерских, забрали. Трофим видел в огромной толпе его согбенные плечи и ничем не мог помочь. Только молил Ангела-хранителя вступиться за Петра перед Господом. Ангел не оставил без внимания просьбы Трофима. Когда скорбная процессия сравнялась с камышами ближайших плавней, то Петр и еще несколько человек, выбив автоматы из рук конвоиров, бежали в непроходимые топи. По ним рассерженный германец открыл беспорядочную стрельбу. Многих поубивал беглым огнем, но несколько смельчаков в суматохе скрылись. Срезав камышинки, беглецы затаились на дне темных ериков с холодной осенней водой. Переждали до наступления ночи и благополучно подались в строну Азова. Ушел с ними и сын Трофима, отец Сильвестра.
Потом Трофиму приснился белый южнорусский хуторок на Кубани. Мазанные глиной и побеленные мелом с известью хатки стоят под камышовыми крышами в необъятных степных просторах, и только в редком шевелении похожих на женские волосы ветвей плакучих ив чувствуется размеренная крестьянская жизнь. Над степью, как проклятье, зависло марево зноя. Второй год на юге России свирепствуют коллективизация и неурожай. Хлеба пожухли под палящими лучами июльского солнца. Даже докучливые оводы и слепни не могут насытиться кровью отощавшей от бескормицы скотины. Хозяева спустили с цепи своих отощавших кабыздохов. Да и всю прочую оставшуюся живность предоставили Божьей милости. По заросшей ковылями степи шныряют ленивые толпы голодных и вооруженных маузерами продотрядчиков. Сутулые и мрачные фигуры скрыты добротными телячьими кожанками, как доисторические животные мощной броневой кожей. Головки у продразверстчиков тоже маленькие на тощих и давно не мытых шеях. Глаза красных кавалеров вертятся из стороны в сторону, выхватывая из ландшафта справное подворье или резвого кабанчика. Руки комиссаров, покрытые жесткой рыжей шерстью, тут же перехватывают несчастное порося за вздрагивающие копытца. Валят на подстилку из сухой соломки. Мастерски и где-то виртуозно режут именными сабельками визжащее горло хрюшки от уха до уха. Поспешно осмаливают ворохами сырой соломы. Наскоро свежуют тушу, разворачивая розовые внутренности как лепестки тюльпана. Жарят парное с каплями крови мясо на огромных языческих сковородах и трапезничают, урча от удовольствия, как голодные щенки, не забывая о самогоне и немногочисленных, еще не околевших от голода хуторских девках. Потом за околицей у полузасохшего пруда, пахнущего гниющими на солнце устрицами и отдающего сероводородом тины, поют революционные песни, рыкая, аки зверь на кусты чертополоха явно, по их мнению, контрреволюционного происхождения. Ветер далеко - далече разносит по истерзанной классовыми битвами и азиатской засухой кубанской степи языческое, почти горловое пение, внушая животный страх в предчувствии новых ужасов завтрашнего дня попрятавшимся по хаткам хуторянам.
И только в молитвах верующим является поддержка спустившегося с небес ангела: «Крепитесь. Час спасения близок!» Крупная одинокая слеза горечи прочерчивает щеку то ли деда Трофима, то ли Сильвестра. Дедовы и внуковы слезы встречаются в одном потоке и уже не различить где чьи.
Получалось так, что если не чужие, так свои изводили под корень славянскую нацию. Трофим помнил себя парубком, когда отец Иван, сирота - беженец из Северного Причерноморья, брал его на степ присмотреть за скотиной. Еще тогда он получил важный урок человеческого общежития, коим всегда так кичилась имперская Россия, ставшая то ли тюрьмой народов по определению Ленина, то ли страной, в которой со слов сталинской пропаганды вольнее всех в мире дышит человек.
Как им, вынужденным переселенцам  с Украйны, дышалось на вольном Дону, Трофим запомнил с раннего детства. В тот знойный июльский день они с отцом только что и успевали подвозить колодезную воду на самое дальнее степное стойбище. Дожди не шли уже больше двух месяцев. Трава пожелтела и высохла. Горькая полынь заполонила все овражки и ерики, оставшиеся без капли воды. Речки и озерца пересохли. Карась зарылся под толстые слои придонного ила и пытался как-то выжить. Сварившиеся в кипящей муляке на дне озерков раки оказались на поверхности водоемов и хуторские парубки запросто ловили их шапками. Хуже всего страдали кони и коровы. Молодняк на такой жаре уже был не в состоянии передвигаться. Лошаков, молодых жеребят, телков и телочек поливали колодезной водой, ставшей такой драгоценной, из огромных деревянных бочек. Несмотря на это подростков беспощадно косило. Массовый падеж скота для многодетной семьи означал голодную зиму и самые мрачные перспективы на будущее. К тому же на хуторской стороне степи старые колодцы истощились и уже ничего, кроме жидкой глины, из них нельзя было зачерпнуть. Не хватало воды и людям, изнывающим от жажды.
Трофим помнил, как отец решился ехать по воду за казацкую сторону. Зная нрав казаков-станичников, хуторяне понимали опасность своей затеи, но делать было нечего. Выбор-то был не велик: казачьи пики или поголовный падеж скота, а затем голодная смерть самих хуторян. Трофим не вмешивался в действия отца, но внутренне весь сжался, когда их арба, запряженная пожилыми, серыми волами, поскрипывая на ухабах, пересекла межу, разделявшую земли Войска Донского и ногайской, почти вольной стороны. Колодец с журавлем и добротной цибаркой из оцинкованного железа они обнаружили сразу за ближней Цукоровой балкой. Отец остановил волов. Приказал Трофиму придержать норовистых животных, почуявших прохладную воду. Сам стал ловко черпать ведром живительную влагу из довольно глубокого колодца. Ведерко, сладко постукивая по осклизлым бревенчатым стенкам колодца, опускалось на длинной цепи в черную глубину и возвращалось полное до краев студеной воды. Работа шла споро. Трофим с отцом в пылу занятий не заметили как к ним приблизился конный казачий разъезд, состоящий из двух молодых казаков - худого с усами и толстого без усов. Казаки были вооружены длинными калмыцкими пиками. Под казаками взбивали копытами степную пыль резвые дончаки.
 - Балуете, хохлы! Ры! Ры! Ры! – Зарыготал с высоты жеребца худой. И, посуровев совсем еще юным лицом, грозно спросил: - Пошто, шароварные, самочинно чужой колодезь пользуетя?
Отец Трофима не ответил и даже бровью не повел, продолжая наполнять до краев почти полные бочки.
Толстый без усов подал коня поближе к арбе. На доступном расстоянии легко ширнул пикой старика под ребро.
 - Нэ замай, хлопэц! – лениво, как от надоедливой мухи, отмахнулся дед Иван.
 - Так он ишшо бунтуеть! – хохотнул толстый. – В цугундер захотел, дядя?
Трофим, зная суровый нрав отца, сжался и ждал скорой развязки. Но отец не спешил прерывать занятие, неспешно доливая бочку, словно никаких казаков и не было в помине. Нетерпеливые станичники, решив проучить настырного хохла, направили своих похожих на диких зверей жеребцов прямо на упертого хуторянина.
 - Батько, бросьтэ цэ дило! - взмолился не на шутку обеспокоенный Трофим. И повернулся к казакам: - Господа казаки, мий батько старый да глухый. Вин вас нэ чуе. Дайтэ трохи водычки добраты, бо скотына дохнэ и мы уiдымо до дому.
 - Ах ты, байстрюк! – рявкнул на Трофима толстый. – Старого бунтаря выгораживаешь! - И до такой степени пнул парня острием боевой пики, что тот взревел от боли.
Тут дед Иван не стерпел. Медленно развернулся и приподнялся на арбе так, что оказался на одном уровне с казачьими головами. Схватил их за развесистые чубы, резко рванул на себя, стащил с коней и легко, как котят, сунул в колодец. – Казав жэ, нэ замайтэ, хлопци!
Но видно, что ангел не оставил казаков. Дед Иван сжалился и на отчаянные просьбы служивых спустил в колодец цибарку на спасительной цепи. Взяв с них клятву никогда не докучать хуторянам в засуху и «нэ ховать бильшэ воду», вытащил на свет божий. С тех пор вся казачья округа крепко зауважала деда Ивана и казаки уже беспрепятственно пропускали хохлов через свои земли по воду и другим неотложным делам.
«Вот бы и меня так уважали», - подумал во сне Сильвестр и радостно улыбнулся.
Спящего в глубине алычевого сада Сильвестра неизвестные крепко связали и погрузили в багажник белого «ауди». На ходу, ударившись о крышку багажника, он проснулся.




Будимир наконец-то ушел с военной службы на пенсию. Хороша ли она, коротка ли, но рано или поздно, как и все на этом свете, служба в армии тоже заканчивается. Все было бы прекрасно, но под конец немалого календарного срока он вдрызг разругался с начальством. Причина была простая и сложная одновременно. Правдолюб и правдоискатель, Будимир при аттестации личного состава вверенной ему мотострелковой бригады выдвинул по согласованию с отделом кадров армии на свое место первого заместителя. Но неожиданно выяснилось, что наверху в штабе совсем иной расклад карточной игры. Документы подтасовали и скрыли до поры до времени. История была грязная и путанная. Как и все, что происходило и происходит в стране в годы перемен. Будь прокляты те перемены, считал Будимир, даже и в том случае, если ведут к благоденствию и процветанию. Уважаемый и авторитетный офицер вляпался в такое дерьмо, что пришлось долго отмываться.
Начальник кричал ему по телефону: - Товарищ полковник, как вы посмели обращаться через мою голову в Москву? – Будимир не менее официально отвечал: - Закон, товарищ полковник!
Смешно все это выглядело бы, если бы не было так серьезно. Какой тут «Поединок» Куприна? Будимир знал, что начальство таких книжек не читало и после гадких дел спокойно засыпало.
Будимир по глупости хотел обратиться к командующему армии, но понимал, что все это бесполезно и никто никогда не встанет на его сторону, если наверху все решено. Если там подбирают не по деловым качествам, не по морали, а по усердию прислуживать: «Чего изволите-с?», то все его старания бесполезны и со стороны даже как-то смешно выглядят. Начальник, презрев нравственную подоплеку происходящего, уперся в букву устава и последние месяцы службы поедом ел Будимира.
В таком режиме они общались целое лето. Начальник хоть и был толстый и страдал гипертонией второй стадии, но не сдавался. Искал случая расквитаться, но старый служака Будимир не поддавался ни на какие провокации. Каждый свой шаг обязан был докладывать по минутам. И докладывал. Самое неприятное заключалось в том, что подчиненные сразу сообразили, куда дует ветер и большею частью молчаливо заняли сторону нечистоплотного протеже вышестоящего штаба. На работу стало ходить как на каторгу. Прихватывало сердце. Вспоминался классик: «Служить бы рад, прислуживаться – тошно!»
Сам Господь Бог разрешил спор.
В тот злополучный день Будимир готовился передавать дела и должность. Неожиданно позвонили по межгороду.
Алло! – Будимир снял трубку. – Слушаю вас.
 - Это воинская часть? – спросили и назвали номер части. Вы командир?
 - Да-да, - ответил Будимир и представился. – С кем имею честь?
 - Старший лейтенант Семенов. Дежурный дорожной патрульной службы Новокузнецкого поста ГИБДД Гниловского района Лупецкой области. – После этого он назвал фамилию зама. – Ваш офицер?
 - Наш. - Дурное предчувствие кольнуло под сердце. Случилось что?
 - Случилось. Дорожно-транспортное происшествие. Его автомобиль столкнулся с вышедшим на встречную полосу Ауди – 100. Пассажирами получены травмы, не совместимые с жизнью.
 - Что? – Будимир побледнел. - Насмерть?
 - Да. Скончался через полтора часа в районной больнице.
 - А жена? - Ведь они вместе должны были возвращаться из отпуска.
 - Оба погибли. Он еще минут пять был в сознании и давал показания. О себе не думал. Просил жену спасти. Но женщина умерла, не приходя в сознание. Он не успел об этом узнать. Вы меня слышите?
 - Слышу…
Будимир зажал трубку так, что пальцы правой руки посинели. Дальше милиционер говорил о каких-то подробностях. Но это уже было лишним. Главное заключалось в том, что погибла целая семья и двое детей остались круглыми сиротами. Арсентий и его жена Милена навечно ушли к холодным звездам. На закате службы он получил вот такой «подарок» судьбы. Но не о себе была речь. Арсентий для него стал младшим братом, которого в части, как и во всякой дружной семье, все любили за мягкий и веселый нрав и, нарушая субординацию, называли не по званию и даже часто не по имени-отчеству, а только по имени: Сеня.
Как же так случилось, что Господь забрал к себе человека, прошедшего через кошмар Афгана, честно служившего России и допустил назначить на место Будимира проходимца, который и мизинца его зама не стоил? Этому не было ответа. Скорее всего, что ангел – хранитель отвлекся на время аварии и допустил непоправимую ошибку.
С этим надо было смиряться и продолжать жить… Будимир не одну смерть повидал на войне. Но в мирной обстановке ранняя гибель всегда воспринимается непрошеной гостьей. Приходит неожиданно и забирает близкого человека нежданно-негаданно. Как произошло с его замом. Знать была на то Божья воля, раз Господь допустил такое. Были какие-то подспудные причины, которые толкали человека в мир иной. Значит, сработали невидимые миру тайные пружины и вытолкнули на небеса две мученических души. Об этом Будимир узнает позднее и еще раз подивится прозорливости того, кто впервые высказал догадку: «Если Бог хочет наказать человека, то он, прежде всего, отнимает у него разум». Вот разумом все объясняется, но попробуй, успокой свое больное сердце тогда, когда оно ни за что не желает смиряться с потерей, протестует и не готово к примирению с действительностью.
Они с Арсентием были из одного города. За всю службу Будимир никогда не встречал своих земляков. А тут неожиданно в боях на Северном Кавказе встретился не просто земляк, а односум и сосед. Целых полтора года воевали бок о бок. Прикрывались одной шинелью и ели кашу из одного котелка. В придонском городе их улицы примыкали к одному району обувной фабрики имени Микояна. Через огороды текла одна маленькая речка без названия. Больше того: матушка Будимира и бабушка Арсентия были прихожанками одной церкви и во время богослужений часто встречались и хорошо знали друг друга. Обе почти одновременно ушли из жизни и были похоронены на одном кладбище. Бывало, присядет Будимир с Арсентием на досуге и давай за бутылочкой пива делиться воспоминаниями о родном городе. Сентиментально, скажете. Конечно, но наши истоки всегда идут от такого тонкого ручейка, что порой и неосторожного дыхания достаточно для того, чтобы вызвать волну и загасить слабый огонек на берегу жизни. Там, в детстве, в городе юности остаются наши надежды и несбывшиеся мечты. Именно там находится то самое сокровенное, приобщение к которому вдохновляет нас, наполняет мудростью и радостью существования. Недаром мифические герои древности свою легендарную силу черпали от родной земли, одно прикосновение к которой заставляло совершать библейские подвиги. Земля делала их непобедимыми и бессмертными. Но она же их и забирала, словно возвращая долг за оказанные услуги.
Так и они рассуждали с Арсентием, когда возвращались с очередного боевого задания на отдых зализывать раны. Много говорили о будущем. Мечтали о том, как отслужат свой срок в армии и переедут на родину. Построят домики на левом берегу Дона и займутся разведением страусов. На рыбалку будут ходить каждое утро, а по выходным отдыхать на Соленом озере…. Не случилось. Не довелось.
Надо было выполнить тяжкую миссию и сообщить родителям в его родной город. Что может сравниться с горем матери, узнавшей о гибели сына? На войнах кровавых выжил, а тут…. О, Господи, не доведи больше испытывать в жизни того, что Будимир испытал, сообщая родным о смерти своих сослуживцев.
В первые мгновения никто не соглашается с фактом и не желает верить в случившееся, словно оттягивая время и выторговывая право на ошибку. Как бы хотелось, чтобы все так и было, но, увы. Смерть родного человека - правда. Горькая и единственная правда, с которой надо будет продолжать жить.
Когда он набрал телефонный номер и услышал голос матери Арсентия на том конце провода, сердце словно остановилось. Он еще тянул секунды. Но вот все лимиты времени были исчерпаны. Оставалось только передать это горькое известие. А мать, почуяв недоброе, спросила сама: «Сеня с Милой в аварию попали? Да?» - Да, - выдавил Будимир. – Попали. – Не насмерть? – голос матери в надежде не на самое страшное дрогнул. – Насмерть. – Оба? – Оба. – В трубке заголосили так, как голосили на Руси тысячу лет, получая скорбные сообщения. Нашел в себе силы подойти к телефону отец. После первых слов и он заплакал. «Господи, - взмолился тогда Будимир, дай старикам силы пережить это горе»…
«Время лечит». Не раз Будимир слышал эту фразу. В трудные минуты он всегда говорил себе, что пройдет немного времени и все будет в порядке. Раны затянутся. Отболит душа. Он обязательно придет в себя и встанет с колен. Во что бы то ни было, непременно встанет! Надо только пережить состояние побитой собаки. Собраться в позе эмбриона, подтянув колени к подбородку, переждать, преодолеть кризис. Как бы тяжело ни было, но надо пройти подъем и добраться, пусть и тяжелой ценой, до вершины. Там уже будет легче. Там откроются новые горизонты и горный воздух очистит легкие от дыма пожарищ. Наполнит паруса свежим ветром и даст крыльям опору…
Гражданки Будимир не боялся. Перед уходом на пенсию он между делом закончил исторический факультет. Душа его, как и души миллионов сограждан, изболелась историей России. В поисках ответов на извечные вопросы о виновных в наших бедах и выходе из тупика метались в начале перестроечных лет пресса и искусство, публика и политика. Граждане и апатриды, роясь на свалке истории, откапывали корни пресловутых Рюриков, Синеусов и Труворв. Строили генеалогию княжеских родов. Вглядывались в вырожденческие лица конунгов, монархов, монархинь с потомством тож и ужасались легкомысленности и даже безалаберности престарелой тетушки Клио: нашла, кому вручить судьбу многочисленных, суровых нравом и нечистых на руку народов, населявших огромное географическое пространство за Гиперборейскими горами. Будимир находил что-то общее между чтением детективов и изучением истории, интрижка и сюжеты в которой иной раз были закручены почище комиксов, а уж действующие лица встречались такие, что не снились самым искусным мастерам криминального жанра. Но история была для души. На хлеб надо было зарабатывать чем-то другим. Приближался дембельский возраст и надо было подумать о новой профессии. Искусство киллера или сторожа Будимира не прельщало. Он настрелялся в армии и насторожил границу. Его тошнило от одного запаха пороховых газов. Профессии хотелось мирной и созидательной. С этой целью к историческому он дополнительно получил юридическое образование, добросовестно изучив весь курс уголовного и гражданского права. Некоторые преподаватели по возрасту в дети ему годились. С недоумением смотрели, как пожилой полковник бегает на занятия, готовит контрольные, сдает зачеты и экзамены. Ставили его в пример вчерашним школьникам.
По окончании юридического факультета пригласили преподавать в том же университете, где он учился. Преподавать было нелегко, но интересно и Будимир разработал свою систему преподавания. На лекциях по уголовному праву умудрялся поговорить с ребятами обо всем на свете. Он спешил передать им все то, чем овладел сам не только за годы учебы, но и на протяжении своей жизни. Ребятам нравился такой подход и они тянулись к Будимиру. Нелегким был преподавательский хлеб, но Будимир давно дал себе зарок, что никогда и ни при каких обстоятельствах после ухода в запас не упадет духом. И он сдержал свое слово. Даже засел за диссертацию по проблемам назначения уголовного наказания. Оставалось только приобрести практический опыт и он, набрав положенный юридический стаж, решил податься в адвокаты, чтобы поработать в суде присяжных которые только-только возобновили в России свою деятельность после почти столетнего перерыва, оставаясь все под тем же огнем чиновничьей артиллерии. А толчком послужило знакомство с литературными трудами Анатолия Федоровича Кони. Замечательным человечищем, по выражению Ленина, был Кони. Ни до него, ни после в России не было такого блестящего юриста-практика, ученого-правоведа и литератора. Восемь томов наблюдений, опыта и мудрости оставил он своим продолжателям. Высочайшего ранга чиновник, верный слуга царю и отечеству, Анатолий Федорович Кони весь свой талант и знания посвятил воспеванию остающейся на протяжении вот уже почти полтораста лет в России спорной и самой справедливой формой судопроизводства – суда присяжных заседателей. Только камень мог остаться безучастным к хвалебным песням судьям факта в исполнении академика изящной словесности. И Будимир не устоял. Оставалось выбрать юридическую коллегию и написать заявление о приеме.




Продолжая на следующий день вчерашнюю дискуссию, ангел спросил у апостола Павла:
 - Насколько беспредельно терпение Творца, отче?
 - Настолько, насколько беспредельно законное беззаконие неверующих законников.
 - Не уразумел. Поясните, отче.
 - Сын мой, чем уничтожается мирская скверна? Чем сдерживаются пороки и злодеяния? Скажи мне.
 - Нравами, отче.
 - Но нравы переменчивы и мораль неустойчива. Человек слаб и поддается соблазнам. Тогда чем удержать зло?
 - Законами, отче.
 - Законами? Возможно и законами, но какими?
 - Праведными…
 - А кто их устанавливает?
 - Человек, конечно… Люди.
 - Верно. Но человек слаб…. Люди несовершенны…
 - Отче, я пытаюсь понять…. Но мне…
 - Я подскажу тебе, – прервал апостол, ты, прежде всего мне ответь: могут ли законы дел наших быть выше закона веры в Господа?
 - Не-е-ет, - неуверенно ответил ангел. – Но если законы праведные, отче?
 - Это второй вопрос. Сначала ответь мне на первый. Так могут или нет?
 - Не могут.
 - Конечно, не могут.
 - Но законы могут быть и праведными. Тогда как?
Апостол помолчал. После недолгого раздумья ответил ангелу: Если праведные, говоришь…. Все равно не могут. – С твердостью в голосе ответил Павел. - Ибо мы признаем, что человек оправдывается верою в Единого Творца, независимо от дел закона.
 - Отче, но тогда выходит, что Бог иудеев является Богом и для язычников?
 - Воистину так, сын мой.
 - Отче, язычники веруют в своих богов и не знают веры в Бога Праведного. Как же они могут быть детьми Бога?
 - Сын мой, скажи, зачерпнув морской воды из следа копытца дикого зверя, не зачерпнул ли при этом ты разом и с океана?
 - Понимаю, отче. Капля из реки – это и есть сама река. Все люди в мире и есть паства Божия, ибо Бог един.
 - Так, так, - одобрительно подтвердил Павел.
 - Но как же нам, грешным, быть с законом? Не уничтожаем ли мы своею верою закон?
 - Ни в коей мере. Ты сам сказал, что Бог один для всех. Бог, который оправдывает обрезанных по вере и необрезанных через веру. То есть через веру мы не только не уничтожаем, но укрепляем закон…
 - А как же наш праотец Авраам? Он ведь делами оправдался?
 - Если Авраам оправдался, как ты говоришь, делами, он имеет похвалу, но эта похвала не перед Богом.
 - Перед кем же она тогда?
 - Она есть лишь откровение перед родом человеческим.
 - За что же Бог так щедро вознаградил праотца нашего Авраама?
 - Сын мой, Авраам, свершив дела, был признан по долгу. Уверовав в Бога, он снискал милость Вседержителя. Именно это вменилось нашему праотцу в праведность.
 - А что же тогда получается, что на его дела Бог никакого внимания не обратил и не отметил заслуги Авраама?
 - Это не совсем так. И обратил и отметил, как ты говоришь. Понимаешь, сын мой, воздаяние делающему вменяется не по милости.
 - Не по милости? – удивился ангел.
 - Не по милости.
 - Но как, если не по милости?
 - Не по милости, но по долгу. Я тебе об этом только что говорил.
 - А не творящему особых дел, но верующему в Того, кто оправдывает нечестивого, вера его вменяется в праведность?
Павел в знак согласия быстро склонил долу свою непокрытую, седую голову. Ангел тихо продолжал спрашивать:
 - Блаженны, чьи беззакония прощены и чьи грехи покрыты?
 - Ты ропщешь?
 - Нет, отче. Просто стараюсь понять, как это грешникам прощаются грехи. Они грешили и они же блаженны?
 - Так, сын мой, но не совсем. Грешники блаженны не потому, что грешили, а потому, что прощены.
 - Они прощены и они же еще и блаженны? Выходит, что грешники дважды поощрены за свой грех? Как это может быть?
 - Сын мой, пойми простую истину: блажен тот человек, которому Господь не вменит греха, а не тот, который не совершит греха.
 - Значит ли это, что законы бессильны удержать от греха?
 - Такова истина, сын мой, ибо не законом даровано человеку обетование на грешной земле – быть наследником мира, но праведностью веры. Надо жить по вере, поступать по - милости. Тогда и закон не нужен будет.
 - Отче, а как удержать от преступлений, если нет закона?
 - Только верой и милостью, ибо закон производит гнев, а гнев порождает гордыню гневающегося. Гордыня, сын мой, и есть суть бесчестия и немилости.
 - Вследствие неприятия закона или по причине отсутствия милости?
 - В силу первородности греха и его искупления через тот же самый грех.
 - Но от греха содеянного и до его искупления или Божия прощения иногда проходит целая вечность. Не придется ли нам на этом промежутке жизненного пути жить без милости и без закона?
 - Ты прав, сын мой. Я внушал в своем послании римлянам о том, что там, где нет закона, нет и преступления. Но я не говорил о том, что при этом должна отсутствовать вера.
 - Конечно, если нет закона и нет веры, то зло непременно найдет выход и поглотит добро. Если есть закон, но нет веры, то закон, не сдерживаемый милостью, будет производить гнев и плодить зло. Когда же в мире будут править вера и милость, то в законах не станет особой надобности и они отпадут сами по себе или хотя бы отойдут на второй план… - Апостол замолкает, устало склонив свою породистую голову с длинными прядями седых волос…. Задумался ангел.
Сколько лет прошло, но, как и тогда слышит ангел ровное дыхание Павла и его легкий храп: жара и море склонили пророка в сон...
Ангел все перепробовал, чтобы спасти апостола Павла от смертного приговора, но так и не смог как не старался. Он не мог понять – почему. Тайна сия открывалась ему позже в посланиях Павла к коринфянам.
В главе двенадцатой второго послания апостол восклицает: «Трижды молил я Господа, чтобы удалил он от меня ангела сатаны». На что Господь ответил Павлу: «Довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи». Оттого, догадался ангел, апостол хвалился своими немощами, чтобы возобладала в нем сила Христова.
В главе второй первого послания к коринфянам Павел соотносит душевного человека (материальное) и Дух Божий (духовное) между собой как параллельные и никогда не пересекающиеся миры. «Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь, потому что о сем надо судить духовно. Но духовный судит о всем, а о нем судить никто не может. Ибо кто познал ум Господен, чтобы мог судить его?». Человеку этого не дано, а значит дух и духовные сферы выше обыденного, выше человеческого разума и не доступны его суждению.
В поисках ответа на мучившие его вопросы ангел прилежно засел за тексты посланий Павла.
В стихах 18-19-м главы третьей первого послания коринфянам сказано: «Никто не обольщай самого себя: если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие перед Богом, как написано: «уловляет мудрых в лукавстве их».
В стихах 22 и 23-м того же послания, обращаясь к братии, апостол утверждает: «…мир, или жизнь, или смерть, или настоящее, или будущее, - все наше. Вы же – Христовы, а Христос – Божий». В такой последовательности просматривается цепочка – классификация «индивид - подвид – вид – род». От человека через апостолов Христовых и самого Христа путь веры ведет к Всемогущему Богу. А Вседержитель и есть Вселенная Царства Божия. Апостол проповедовал жизнь во Христе и Царство Небесное после смерти и воскрешения.
Сам же Павел свою миссию понимал как вскрытие пороков человеческих. Он себя считал одним из последних посланников, которых Бог судил быть приговоренными к смерти из-за того, что пророки как бы «сделались позорищем для мира, для Ангелов и человеков».
Апостол принял смертный приговор с благодарностью, ибо он должен был умереть, как Христос, за всех грешных.
Ангел не раз был свидетелем, когда пророк говорил, что благодаря именно человеку в мир пришла смерть, но и через него же явилось во Христе миру воскрешение из мертвых: «Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут».
Ангел знал, что люди часто спрашивали пророка, в каком же обличье мертвые воскреснут и что будет с живыми в Час Страшного Суда. На что он отвечал:
 - Не всякая плоть такая же плоть; но иная плоть у человеков, иная плоть у скотов, иная у рыб, иная у птиц.
 - Отче, а в чем же разница?» - интересовалась паства.
 - Есть тела небесные и тела земные: но иная слава небесных, иная земных.
 - Как это, объясни нам, отче.
 - Иная слава солнца, иная слава луны, иная звезд: и звезда от звезды разнится в славе своей.
 - Но, а плоть здесь причем?
 - Понимаете, братия, так и при воскресении мертвых: сеется в тлении, восстает в нетлении.
 - Отче, разве сеется для праха?
 - Сеется в уничтожении. Что верно, то верно.
 - А как же восстает, если в уничтожении?
 - Восстает из праха в славе. Сеется в немощи, восстает в силе.
 - Поясни, отче. В чем же разница между сеянием и сбором плодов, кроме уже хорошо известного нам? Ведь и семя, и плоды его – промысел Божий?
 - Сеется, чада мои, тело душевное. Восстает же из тлена тело духовное.
 - Так что появилось первым: духовное или душевное?
 - Прежде душевное, а потом – духовное.
 - А как же Слово, которое было вначале?
 - Сам Иисус сказал: «Если Я не творю дел Отца Моего, не верьте Мне, а если творю, то, когда не верите Мне, верьте делам Моим» То есть верьте не словам, а делам, учил нас Господь.
 - Значит ли это, что вначале было Дело?
 - Воистину, братия. Вначале было Дело Бога Нашего.
 - Так почему же, отче, Царствие Небесное будет воплощением Духа, а не плоти, то есть возобладает духовное и его мы познаем через Слово… Так ли это?
 - Так, братия. Именно Слово Божие возобладает в Царстве Бога.
 - А как же плоть, ей не суждено воскреснуть?
 - На то отвечу вам, братия, что плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия, и тление не наследует тления.
 - Означает ли это, апостол Павел, что если праведники и воскреснут для новой жизни, то не в прежнем обличье?
 - Да. Это так. Братия, открою вам великую тайну: не все мы умрем, но все изменимся в Час Суда.
 - Как это будет, отче?
 - Произойдет все это вдруг, в мгновение ока, при последней трубе запевной. Ибо ангелы вострубят, и мертвые воскреснут нетленными, а мы все изменимся.
 - Нетленными, значит, бестелесными? Не душевными, но духовными, так, отче?
 - Воистину так. Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему, то есть живым праведникам на Час Суда, будет удостоено облечься в бессмертие и обрести жизнь вечную на Небесах Обетованных.
 - Это и будет та самая победа над смертью?
 - Именно.
 - Благодарение Богу!
 - Да будет так!
 - И сбудутся слова Христа.
 - Да. Тогда и воплотится написанное: «поглощена смерть сия победою духа». И мы можем вопросить: «Смерть! Где твое острое жало? Ад! Где твоя победа?».





В конторе Иринея встретила заплаканная секретарша. Юное, почти детское, слегка скуластенькое личико Эльвиры прочертили две вертикальные черные полоски косметической туши.
 - Это еще что такое?
Эльвира потупила личико и тихо произнесла: - Она был здесь. – Ириней без лишних объяснений все понял.
 - Карина? Какого черта ей надо?
 - А вы не знаете, Ириней Михалыч?
 - Поговорили?
 - Еще как! – Эльвира повернулась к нему правым боком и показала разодранную блузку и крупный синяк под правым глазом.
 - Вы дрались? Говори, дрались? – Ириней крепко взял ее за предплечье.
 - Вот еще! – фыркнула Эльвира. – Я и слова не успела сказать, как она мне физиономию испортила.
 - Значит, уже все знает.
 - А ты думал? – Эльвира перешла на ты. Ее голос дрожал от обиды : – Весь город знает.
Ириней почесал затылок: так скоро это в его планы не входило. Но раз жена устроила публичный скандал, то дальше откладывать некуда. Надо определяться. Или не спешить? Пусть хоть с сыновьями утрясется. Это, во-первых. Во – вторых, в бизнесе критический момент. На фирму кавказцы наехали и просят свою долю, а он еще с местными не рассчитался. В - третьих, отец при смерти. Не сегодня – завтра, по всему видно, умрет старик. Не время разводы устраивать.
 - Так что же мне делать? - Эльвира заревела пуще прежнего. – Нет сил больше терпеть, Ириней.
 - Потерпи чуток. Вот разберусь с делами.
 - Всегда ты так. – Эльвира обиженно надула губки. – Уеду к маме.
 - К маме, в Ташкент?
 - А хоть бы и в Ташкент, тебе-то что?
 - Жить на что будешь, рева-корова? –
 - Проживу, не переживай…
 - Проживешь? - Ириней в приступе нежности облапил свою молодую пассию и опрокинул на офисный диван.
 - Пусти, ненормальный, люди могут войти.
 - Ну и пусть, - огрызнулся Ириней, поспешно раздевая Эльвиру. Он знал, что охрана никого не пустит на второй этаж, пока не получит от хозяина условный сигнал.
Минут тридцать-сорок им было так хорошо, как бывает только во сне. Стареющий ловелас еще мог умело распоряжаться с молоденькими женщинами. При случае и хорошем настроении он мог даже продемонстрировать «удар быка» и долго-долго потом смотреть в удивленные и слегка напуганные женские глаза с расширившимися от страсти зрачками.
 - Ну ты и даешь! – не сразу придя в себя и собравшись с силами, выдохнула Эльвира. – Как только у тебя получается, Ринуша? Сколько раз ты вытворяешь это, но я никак не могу привыкнуть. Ну, гигант, ну кобель ты, Ирик! Скажи, со сколькими бабами ты вытворял это? Скотина ведь ты форменная, а вот люблю тебя, окаянного…. За что, сама толком не знаю?
Ириней, откинувшись на подушки дивана, долго молчит и только медленно шевелит широкими крыльями ноздрей. В такие минуты ему ни о чем не хочется ни думать, ни говорить. И так все ясно.
Эльвира всегда старается воспользоваться такими минутами, чтобы добиться своего. Вот и в этот раз она, прижимаясь тугими сосками к потной груди Иринея, сначала проникает кончиком языка в правое ухо, а потом ласково нашептывает свои просьбы о том, «что пора бы им уже определиться со своим положением. И ему легче станет, когда он, наконец, примет решение. Она его хорошо понимает, но на двух стульях, как ни старайся, не усидеть. Она понимает, что ему жаль своих сыновей, но они уже взрослые, особенно старший. Что же касается Карины, то здесь особый случай. Вы ведь давно горшки побили, а битая любовь, как и посуда, в обращении неприятна и неудобна. Так же, милый?».
 - Так, так, - машинально отвечает Ириней, вспомнив, что его в три часа дня ждут на освящение храма.
 - Как только я заикаюсь о нас, то ты уводишь разговор в сторону. Сколько же это будет продолжаться, милый? – с недетской серьезностью спрашивает девица.
 - Эльвирчик, давай отложим наш разговор до вечера. Мне спешить надо. Ты же знаешь, что Георгий Власыч ждет.
 - И я хочу с тобой.
 - Родная, но ведь там все будут с законными женами…
Лучше бы он этого не говорил. Эльвира, как была голышом, так и соскочила с дивана, подхватив в охапку свою одежду. Только и сверкнула розовой попкой.
 - Ты моей гибели хочешь! – Карие глаза Эльвиры налились кровью. – За кого ты меня держишь – за дешевую проститутку, девку подзаборную, подстилку хозяйскую? За кого?
 - Нет и еще раз нет, - попробовал возразить Ириней. Но куда там! Джин уже был выпущен из бутылки и не только не собирался выполнять желания, но вполне мог разорвать Иринея на части и испепелить огнем ненависти.
 - Нет! – Эльвира залилась истерическим смехом – Нет, а я говорю – да! Держишь и пользуешь меня по своему хренову усмотрению. Не могу я больше так! Не могу и не хочу! Ты меня слышишь. Последний раз: я или она? Выбирай! - Рассвирепевшая секретарша встала в такую боевую позу, что все в Иринее, что до этого так охотно задирало нос к небу, безнадежно и бесповоротно опустилось и уныло повисло между ног.
 - Вот тебе, бабушка и Иринеев день, - только и смог присвистнуть Ириней, так как едва уклонился от тяжелой лампады из чистого серебра, припасенной в качестве дара для новой церкви. – Не дури, мусульманка! Жаль, что бабам не делают обрезания, а то я тебе кое-что с бо-о-льш и им удовольствием обрезал бы.
 - Сволочь! – завыла Эльвира, запуская в Иринея цепью от храмового светильника.
 - Это я сволочь? – увернувшись от цепи, завопил Ириней, а кто транжирит деньги фирмы налево и направо? Кто так выкобеливается, будучи нулем без палочки в моей жизни?
 - Ну, знаешь, при таком раскладе ищи меня в Ташкенте. – Эльвира с этими словами выскользнула через запасной выход в коридор, едва прикрыв себя первыми попавшимися в руки тряпками.
Ириней смачно сплюнул на ковер: - Ну и черт с тобою, узбечка косоглазая. Я без тебя проживу, а вот, сколько ты без меня протянешь, это еще вопрос и бо-о-льшой…
К открытию храма он немного опоздал. Пришлось заехать за женой. Та сначала не хотела ехать, но, узнав, что сам губернатор своим присутствием почтит освящение храма, согласилась.
Всем сакральным мероприятием руководил Георгий Власыч, старый партнер Иринея по бизнесу. Когда-то, в партийные времена, Георгий Власыч был его непосредственным начальником. Опекал даровитых комсомольцев, вроде Иринея. Устраивал творческие выставки молодых художников. На одной такой выставке они и подружились. Уже в те времена раннего советского ренессанса власть начинала заигрывать с христианством. Сначала через мистику и дьяволиаду, опубликовав «Мастера и Маргариту», власть коммунаров, как и положено, шла к Христу от противного. От антипода и вечного оппонента Господа – Антихриста. Потом, как бы спохватившись, вспомнила о тысячелетии Крещения Руси и стала выводить конюшни и овощные базы из монастырских стен. Поощряла обращение умеренных мастеров кисти и пера к библейским мифам, в общем, и наиболее пассионарных кудесников к подвигам Черной сотни Архангела Гавриила, в частности.
Ириней, проникнувшись духом откровения, писал талантливые картины на мистические сюжеты и довольно часто выставлялся на городских вернисажах. Менее образованное и начитанное руководство из старшего поколения, по велению моды и страха ко всему недоступному для их понимания с крестьянским уважением воспринимало художественный дар Иринея и поощряло молодого сотрудника на творческий подвиг.
Но, как известно, роман самого читающего общества в мире с чистым искусством длился недолго. Скоро пустые прилавки магазинов заставили забыть о музе и обратиться к прозе кооперации. Пустые желудки и неприкрытые задницы граждан оказались сильнее татаро - монголов, немцев, американцев и всех вместе взятых врагов России. Империя затрещала по швам. В это самое время Георгий Власыч ушел на повышение в Москву. Дослужился там до больших высот по цековской линии и вскоре был сметен лавиной «бархатной революции». Простым пенсионером вернулся в родной город. Тут-то его и пригрел Ириней: старая дружба не ржавеет. У Иринея к тому времени уже был свой небольшой бизнес в рекламе. Георгий Власыч раскрутился быстро. Чувствовалась профессиональная хватка и старые номенклатурные связи. Со временем они стали равноправными компаньонами и оставались ими до тех пор, пока Георгий Власыч не организовал свое самостоятельное дело в сфере оптовой торговли и не превратился в одного из самых влиятельных людей в городе, способных жертвовать миллионы на чечивичную похлебку и храмы. От этого их дружба с Иринеем не только не пострадала, но стала крепче. Помимо всего прочего Георгий Власыч, старый сатир, был в курсе всех сердечных дел Иринея, окружая друга молодыми, но опытными и хваткими телочками…
К прибытию Иринея владыка Гавриллиан уже выступал с благодарственной речью в адрес мирян, пожертвовавших свои средства на строительство здания храма.
Прихожане стояли вокруг иерарха двумя небольшими и очень похожими группами, но не смешивались. В группе справа преобладали молодые люди с очень короткой стрижкой и с расстегнутыми воротами рубах. В группе слева были в основном люди старше среднего и пожилого возраста, при синих сорочках, одинаковых галстуках в полоску или горошек и просто короткими стрижками. Все остальное у обеих групп, даже выражение сытых лиц, было очень схожим и давало повод считать их единомышленниками в деле укрепления православия в пореформенной постсоветской Руси.
Представительный Гавриллиан говорил вкрадчиво и красиво. Его речь в меру изобиловала евангелическими откровениями Иисуса Христа и он, как сам Господь, учил мирян, говоря: «Братия, блаженны нищие духом, ибо им дано унаследовать Царство Небесное. Блаженны горько плачущие, ибо наконец они утешатся. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся вдоволь. Блаженны добрые сердцем, ибо они пом