Пятница
Итак, пятница. Прихожу на работу пораньше – не первый, но в числе первых. Так получилось: сын купил шкаф-купе, и мы его накануне вечером собрали, а упаковку выбросить сил уже не было. Поэтому, я встал пораньше, отнёс на помойку этот картон и бегом на работу. Словом прихожу, включаю компьютер – ехал в метро, стих сочинил – думаю, сразу наберу пока ещё в памяти держится – всегда так делаю. Набрал, поставил точку, сижу, перечитываю, переживаю лирическое состояние… подходит Толик Писарев:
- Опять сочиняешь?..
- Да, за тебя отдуваюсь – ты у нас Писарев, ты и должен писать…
- Бог не дал таланта…
- А ты пробовал?
- Пробовал – срифмовать срифмую, а чувствую, поэзии нет… но я к тебе по другому поводу подошёл – ты знаешь, что сегодня праздник?
- Какой?
- Вот то-то и оно – какой? Это мне простительно не знать, а ты человек церковный…
- Оставь, Толя… говори прямо…
- День святого благоверного князя Александра Невского…
- А ты его особо почитаешь?
- А как же – он защитник отечества… а ты знаешь, что в схиме он Алексий?
- Нет – не знал…
- Ну, ты даёшь… вот мы значит какие, церковнички-то… – и криво так, с ехидцёй усмехнулся. А мне сердце пробило, и подумалось: ой-ой-ой – что-то сегодня будет… Господи помилуй…
Всё началось буквально через полчаса, когда пришёл Гена Рюмин, гружёный тяжеленными сумками.
- Вот, мужики, юбилейная моя вам простава… – и водрузил угощение на трапезный стол.
Воцарилась неловкая тишина – все потупили взоры – как же так, денег на подарок никто не дал, а есть-пить значит будем. Первым не снёс гнетущего затишья Толик Писарев – он вообще у нас очень чувствительный – судимый даже.
- Да что же это такое получается, мужики – что мы индерасты суетные что ли? – в спокойном состоянии его судимость никак не проявляется, если на руки не смотреть – само обаяние и культура речи, но стоит ему чуть занервничать или выпить. – Короче, пацаны, если не по пятьсот, то давайте хотя бы по триста! – и пошёл с шапкой по кругу.
- Три танкиста выпили по триста… – пропел Дима Драгунский, бросая в шапку свои измятые три сотни.
Собрав деньги и пересчитав, он аккуратно вложил в конверт и подошёл к юбиляру.
- Вот, Геночка, мы поздравляем тебя с полтасом…
- Пийсят пять, Толя…
- Да ты что?.. А выглядишь на пятьдесят…
Все га-га-га, и стали накрывать стол. Я встревожился:
- А не рановато ли?
- Да ладно тебе – мы же не собираемся упиваться – так, по соточке – для производительности труда…
- А может лучше в шахматишки или в преф?..
- Нет, ты, Илюша, не уводи – сперва тост за виновника, а потом уж и всё остальное…
Ладно, думаю, будь, что будет.
Стол получился роскошный: картошечка отварная рассыпчатая, лучком посыпанная и политая постным маслицем, селёдочка лёгкого посола, маринованные опята – свои, помидорчики, огурчики, буженинка, колбаска сырокопчёная, жареные куриные окорочка, сыр, брынза… и, главное, трёхлитровая бутыль Смирноффской водки, с помпой. И что интересно, никто такой бутыли никогда не видел, и помпой такой никогда не пользовались… Прикрутили, значит, эту помпу, даванули, а она как брызнет, аж через два стола и прямо в клавиатуру Вени Сахарова…
- О, и моя Клава опохмелилась заодно…
- А что она у тебя в запое?..
- То-то я смотрю у него таблицы кривые идут, и по три-четыре ошибки на абзац…
Все опять га-га-га… А я подумал: ну всё – не то, чтобы высокой производительности – труда сегодня вообще не будет… Так оно и получилось – соточкой, как водится, ограничиться не удалось – и пошло, и поскакало, и поехало… Толя почти не закусывает и его развозит быстро: он сперва, взялся истолковывать значение наколок, а потом пошёл по коридорам к женщинам приставать – там его и накрыли – и к генеральному отвели… Вызвали и меня, как руководителя отдела…
Генеральный у нас добряк, в сердце раненый – сам выпить не дурак, понимает нашего брата – припугнул Толика увольнением если ещё раз такое повторится – а сегодня по случаю окончания трудовой недели и юбилея сотрудника, так уж и быть, говорит, прощаю тебя, но к женщинам чтобы не приставал… Идём обратно, Толик рычит:
- Нет, ты мне скажи, Илья, какая индерастня меня вломила?!
- Ты сам себя вломил – вылез на Красную площадь и давай домогаться жён членов политбюро…
- Не надо таких метафор – что я волчара линялый, чтобы сам себя вламывать?!. Не, ща разборка будет конкретная – наверняка, кто-то из наших…
Мы вошли в кабинет, он сразу налил себе смирновки, молча проглотил, и к своему столу – выхватывает нож с гербом Советского Союза на рукоятке и давай махать во все стороны, да с истерическим воплем:
- А ну колитесь индеррасты суетные, кто меня вломил – иначе всех порешу!?..
Ну, мужики у нас крепкие – особо не размашешься – заломили руки, обезоружили, усадили в его же рабочее кресло, привязали удлиннителем, нашли в интернете эротику – он, когда выпьет, любит такое смотреть – она его успокаивает и убаюкивает... Нет, он, конечно, ещё покричал, поугрожал, но потом, видимо поняв, что всё напрасно, смирился, всмотрелся в милые сердцу черты, и захрапел…
- Да-а-а, дурён, однако…
- Нервы… но специалист классный…
- Пить надо меньше, а закусывать больше…
- Кстати, генеральный сказал, что раз такое дело, можно расходиться по домам сразу по окончании застолья – всё равно от вас уже никакого проку нет…
- Вот душа человек, а…
- Ещё бы зарплату платил нормальную, и тогда точно цены бы ему не было…
- Ну, господа, в таком случае, продолжим…
- Решительно…
- Никого не боясь, и ничего не тая…
Допили, доели, стали потихоньку собираться… И вдруг ко мне подходит наш тихоня, нежный ландыш, Серёжа Рощин, падает передо мной на колени, берёт мои руки, и, плача в ладони, говорит:
- Илюша, батюшка, ты наш…
- Встань, Серёжа, встань – не позорь меня – какой я тебе батюшка – я грешнее всех вас вместе взятых…
- Нет, Илюша, нет – я сердцем чувствую, от тебя благодать исходит… я исповедаться тебе хочу, покаяться – не могу так больше жить, не могу – всё у меня плохо, всё – и с женой плохо, и с детьми…
- Богу надо исповедоваться, Серёженька, через священника – на то ему и хиротония была, дорогой ты мой человек…
- Нет, не могу я – попов не люблю…
- Нелюбовь к священникам от гордости…
- Погоди, Серёга, а чо ты за всех так решил? – я, например, тоже чувствую… особенно, когда мы с ним в шахматы режемся…
- Мужики, а давайте шкафами угол огородим, два стула поставим и поисповедаемся по-человечески… икона вон у нас есть…
- Да что же вы со мной делаете? – это же кощунство!
- Не противься народу, Илья…
- Да кому сказать – это же ужас…
- А ты никому не говори…
- А я вот о чём подумал, друзья, а вдруг Бог так управит, что он и в самом деле станет священником…
- Вот когда стану, тогда и приходите!
- А ты пока упражняйся на нас – и тебе польза, и нам облегчение…
- Верно! И угол не надо огораживать – можно в серверной – закрылись двое на ключ – вот тебе и тайна исповеди…
Я ехал в метро и скулил, пряча слёзы под шапкой – благо колёса стучат и не слышно… Я пытался понять, отчего эти слёзы – отчего на сердце такая щемящая маета – не от нечаянной ли этой доверительности – они доверяют мне – мне, который так часто нехорошо думал о них, осуждал – верят в то, что через меня, грешнейшего из грешников, их покаяние будет услышано Богом – грехи им будут прощены и судьбы изменятся к лучшему… непостижимое таинство, Господи, непостижимое…
- Что с тобой? – спросила жена.
- Снегу в глаза намело…
- Ужин разогревать?
- Нет – сразу начну готовиться к исповеди и причащению…
- Но мы же в прошлое воскресенье причащались…
- А мне уже опять надо…
- Да ты никак выпил?..
- Скорее надышался… всё – прости – начинаю…
Я заперся в спальне, затеплил лампадку и стал молиться… Когда читал покаянный канон пришла мысль: надо сбрить бороду, чтобы людей не смущать… Прочитав каноны и «Последование ко святому Причащению», я подошёл к зеркалу и стал разглядывать себя, пытаясь представить, каким будет моё лицо без бороды, но не смог. Тогда я взял фотоальбомы и нашёл там себя безбородого – и не понравился я себе – да и плохо я жил в те годы – распутно…
07.12.13
16:46
Свидетельство о публикации №113120710693