Наша проза. Михаил Кострикин

Оборотень

                Есть у меня необыкновенно красивый когда-то в молодости, но теперь довольно невзрачный пёс восточно-европейской породы по кличке - Шай­тан. Назвал я его так потому, что со щенячьих своих лет был он вертлявым, непоседливым и проказливым псом, к тому же, абсолютно чёрной масти. И, несмотря на свой нынешний преклонный возраст, Шайтан оставался прежним шалуном, а с годами у него ещё и развил ось такое качество как любопытство, из-за которого он чуть было не поплатился жизнью.
                В тот вечер, о котором здесь пойдёт речь, я, как обычно, выпустил Шайтана со двора на улицу: побегать, погулять, травку пощипать. Пёс с огромной радостью на не менее огромной морде перескочил через порог калитки и в мгновение ока скрылся из виду. Я не стал ждать гуляку на ули­це, а, оставив открытой нараспашку калитку и, проскочив на одной обутой ноге через весь двор, влетел в глубину дома. Через полчаса я снова вы­шел на улицу, дабы призвать разгулявшегося пса к дисциплине, загнать его во двор, но он так и не появился в моём поле зрения. Я забеспокоился и понял, что с ним что-то случилось.
                Оставив калитку открытой, я пошёл по переулку в ту сторону, куда полчаса назад побежал мой пёс, и, пройдя его весь до конца, свернул по улице на соседний. Так я дошёл до остановки, выполненной в стиле «а-ля совок», обратив внимание на толпу выпивох у грязной и вонючей забега­ловки, что находилась через дорогу от остановки и живописно дополняла идиллическую картину тёплого летнего вечера.
                И тут мне послышалась некая возня позади варварски искорёжен­ной железной брони остановки. Я зашёл за неё и увидел очень глубокий котлован метра полтора-два диаметром в форме небрежно-круглого пе­ревёрнутого конуса. Я присел на корточки и, посветив фонариком вниз, увидал пса в котловане, вырытом явно для аварийно-водопроводных работ. В нём валялись большие кучи всевозможного бытового мусора, сваливаемого обитателями соседних частных домов. Там было всё: от объедков до строительного мусора, и только нигде не наблюдалось остат­ков совести и иной человеческой добродетели. Вот в этом-то котловане, в куче затхлого мусора, барахтался, безуспешно пытаясь выбраться, мой чрезмерно любопытный пёс Шайтан.
                Едва завидев меня, то ли от обиды, мол, где тебя носило, то ли от ощущения наконец-то пришедшего спасения, пёс, глубоко вобрав в свои лёгкие воздух, протяжно, даже как-то по-волчьи, завыл.
                Я чуть отпрянул от неожиданности от котлована, моментально выпря­мился, а затем резко сиганул вниз, в кучу мусора, спасать своего друга.
                Но что я только ни предпринимал, а всё напрасно: пса никак невозможно было заставить выскочить наверх. Во-первых, было достаточно высоко; во-вторых, Шайтан не был учёным псом И не умел ходить по до­ске, с помощью которой я пытался его вытащить.
                Из последних сил поднял я над своей головой тридцатикилограммо­вога пса и просто выкинул его из котлована. Дело было сделано: друг на свободе! Сверху донеслись радостное ликование пса, тревожный мат со стороны пивнухи И звуки отъезжающих автомашин.
                Я же кое-как выбрался из котлована и, удивившись внезапной пустоте, пошёл со своим четвероногим другом в сторону дома...
                На том история бы и закончилась, если бы по посёлку не поползли не­вероятные слухи. Один из них вскоре я и услышал, совершенно случайно проходя мимо захмелевшей компании местных забулдыг. Возле неболь­шого деревца сидели мужики и некто по имени Шурян, активно жестику­лируя руками, рассказывал остальным свою историю.
                Шуряну правда никто из друзей-собутыльников сразу не поверил, ког­да он рассказал об оборотне. Но впоследствии нашёлся не один человек, который подтвердил достоверность его рассказа. Так в «пивных кругах» родил ась легенда о ростовском оборотне, которого видело в тот вечер множество корешей.
                «Дело было так, - рассказывал корешам Шурян. - Мы С Павлухой тог­да с работы решили на часик в тошниловку заглянуть, ну, ту, что на углу Нерусской и переулка Твердыцкого. Взяли по кружке «Очакора», честно заплатили, ну, конечно, «старочкой» развели, всё, как положено: чин-чи­нарём. Рыбка на газеточке аккуратненько разложена. Мужики вокруг суе­тятся - алкаши алкашами. Ну, только мы, значит, с Павлухой-то кружки ко рту поднесли, гляжу, мужик к яме глубокой, что за остановкой, подходит, а сам подозрительно на нас через дорогу смотрит, как-то так необычно, у меня даже холодок по спине пробежал. А мы к тому же недавно пе­ред сном с моей дурой ужастиков по видику насмотрелись. Мужик этот, значит, вдруг, ни с того ни с сего, как завоет, прямо так: по-волчьи; как выгнется, и в яму по-звериному как сиганёт! Ну, думаю, допился! Уже и черти мерещатся! Пора, думаю, бросать пить, пока в алкоголика не пре­вратился! Потом фильм вспомнил, так вообще мне жутко сделалось. И тут подумалось: во дурак! Сам уже накрутил Бог знает что! Какой такой мужик? Привиделось что ли? И вдруг раздались из ямы резкие звуки и тя­жело так выскочил оттуда огромный пёс, каких и в природе-то не бывает. Выскочил это он, значит, заверещал дико и давай бежать в нашу сторону. Ну мы с Павлухой в машину кое-как запрыгнули, за нами ещё мужики поп­рыгали в свои машины. Кто-то в чужие пытался влезть, а когда понял, что безрезультатно, бросился бежать по улице с неестественными криками, размахивая руками и, видимо, сразу же протрезвев. Может кого и догнал оборотень - не знаю, только я больше в эту тошниловку - ни ногой! Да и вообще, пора завязывать с пьянкой: гнилое это дело, мужики!»