Оскар Уайльд. Преданный друг

O. Wilde. The devoted Friend

Однажды утром старая Водяная Крыса высунула голову из своей норы. У неё были выпуклые, блестящие глаза, жёсткие, седые усы, а хвост был похож на кусок жгута из чёрного каучука. В пруду, словно жёлтые канарейки, плавали утята со своей мамой Уткой, которая была исключительно белой с красными лапками, – она старалась научить утят, как стоять в воде вниз головой.
 – Вам никогда не быть в высшем обществе, если вы не можете стоять в воде вниз головой, – твердила она утятам и всякий раз показывала, как это делается. Но утята почти не обращали на неё внимания. Были они так юны, что не знали, как это важно – быть в высшем обществе.
  – Что за непослушные дети, – ворчала старая Водяная Крыса, – они заслуживают того, чтобы их утопить.
  – Ничего подобного, – возражала Утка, – каждый должен когда-то начинать, а родители обязаны быть терпеливыми.
  – Ах! я ничего не знаю о родительских чувствах, – сказала Водяная Крыса, – у меня нет мужа, фактически я никогда не выходила замуж и не собираюсь выходить. Любовь по-своему хороша, но дружба гораздо выше. На самом деле, я не знаю ничего на свете, что было бы более благородным, более ценным, чем дружба.
  – Скажи на милость, а каковы твои мысли насчёт обязанностей настоящего друга? – вмешалась зелёная Коноплянка, которая сидела поблизости на иве и слушала разговор.
  – Да, это как раз то, что я хотела бы знать, – сказала Утка, поплыла в конец пруда, и перевернулась в воде вниз головой, чтобы показать своим деткам ещё один пример.
  – Что за глупый вопрос! – воскликнула Водяная Крыса, – я полагаю, что мой друг будет искренне честен со мной.
  – А что ты сделаешь, если будет наоборот? – спросила маленькая Коноплянка, качаясь на серебристой веточке и трепеща крылышками.
  – Я не понимаю тебя, – ответила Водяная Крыса.
  – Позволь, я расскажу по этому поводу одну историю, – сказала Коноплянка.
  – Эта история обо мне? – спросила Водяная Крыса, – если да, то я послушаю её. Я обожаю приключенческие истории.
  – Это касается и тебя, – отвечала птичка, спорхнула на берег и повела рассказ о настоящем друге.
  – Давным-давно, – начала Коноплянка, – жил-был честный, скромный парень невысокого роста по имени Ханс.
  – Было в нём что-то особо выдающееся? – тут же перебила Водяная Крыса.
  – Нет, – ответила Коноплянка, – ничего особенного, разве что его доброе сердце и круглое добродушное лицо. Он жил в крошечном домике совсем один и каждый день работал в своём саду. По всей окрестности не было сада, более ухоженного. Здесь росли турецкие гвоздики и левкои, пастушья сумка и французские цветы, здесь были дамасские и жёлтые розы, лиловые и золотые крокусы, фиалки синие и белые. Сердечник луговой и водосбор, майоран и базилик, ирисы и примула, нарциссы и садовая гвоздика распускались и цвели месяцами в надлежащем порядке – один цветок уступал место другому так, что сад всегда выглядел красиво, издавая приятный аромат.
У маленького Ханса было много друзей, но самым близким из них был здоровяк Мельник. И действительно, богатый Мельник был так близок с маленьким Хансом, что никогда не проходил мимо его сада, чтобы не нарвать, наклонившись через изгородь, большой букет цветов, петрушки, укропа, набить карманы сливами или вишней, когда был сезон фруктов.
  – У настоящих друзей всё должно быть общим, – обыкновенно изрекал Мельник,
а маленький Ханс кивал и улыбался. Он гордился тем, что у него есть друг с такими возвышенными принципами.
   Иногда соседям казалось странным, что богатый Мельник, в свою очередь, ничего не даёт маленькому Хансу, хотя имеет сотню мешков муки в амбаре, шесть молочных коров, большое стадо овец. Но Ханс никогда не задумывался о таких вещах, и ничто не доставляло ему большего удовольствия,  чем слушать все эти замечательные слова о бескорыстной дружбе, которые Мельник  имел обыкновение высказывать. Дни напролёт Ханс работал в своём саду. Весной, летом и осенью он был счастлив, но пришла зима, а у него не было ни фруктов, ни цветов, чтобы отвезти на рынок, он сильно страдал от холода и голода и часто ложился спать, поужинав только парой сухих груш да несколькими твёрдыми орехами. Зимой он очень страдал от одиночества, а Мельник не навещал его.
– Без толку ходить к нему, пока лежит снег, – обычно говорил Мельник жене, – и если человек озабочен своими бедами, надо оставить его в покое и не обременять визитами. Таковы мои представления о дружбе и я уверен, что прав. Поэтому, я подожду, когда придёт весна, и нанесу ему визит, а он может дать мне большую корзину примул, и это сделает его счастливым.
  – Ты, действительно, много думаешь о других, – отвечала жена, сидевшая в удобном кресле у огня, – очень заботишься, правда. Истинное удовольствие – слушать твои рассуждения о дружбе. Уверена, что сам пастор не сумеет сказать такие красивые слова, как твои, хотя живет в трёхэтажном доме и носит золотое кольцо на мизинце.
  – Но ведь мы можем позвать маленького Ханса сюда? – заговорил младший сын Мельника, – если бедный Ханс в нужде, я отдам ему половину порции моей каши
и покажу моих белых кроликов.
  – Что ты за глупый мальчик! – закричал Мельник, – я не понимаю, что толку было – посылать тебя в школу, ты, кажется, ничему не научился. Если маленький Ханс придёт сюда, увидит наш огонь в очаге, наш хороший ужин, наш большой бочонок красного вина, он станет завидовать, а зависть – самая ужасная вещь, она портит натуру человека, и я не позволю портить натуру Ханса. Я его лучший друг, и я всегда слежу, чтобы он не подвергался какому-нибудь соблазну. Кроме того, если Ханс придёт сюда, он может попросить меня, дать ему взаймы муки. Мука – это одно дело, а дружба – совсем другое, их не следует путать, потому что слова произносятся по-разному и означают разное –  каждый должен это понимать.
  – Как ты хорошо говоришь! – восхищалась жена Мельника, наливая тёплый эль в свой большой стакан, – это меня успокаивает, как будто я – в церкви.
  – Многие люди поступают хорошо, – отвечал Мельник, – но лишь немногие хорошо говорят, а это показывает, что умение говорить – дело более сложное и более тонкое из этих двух. И он победно взглянул на младшего сына, который опустил голову и ронял слёзы в стакан с чаем; хотя мальчик был так юн, что его можно было простить.
  – И это конец всей истории? – спросила Водяная Крыса.
  – Конечно, нет, – отвечала Коноплянка, – это только начало.
  – Тогда ты довольно старомодна, – сказала Водяная Крыса, – в наше время хороший рассказчик начинает с конца, затем возвращается к началу и заканчивает серединой. Это новый метод, о нём я слышала от критика, который прогуливался у пруда с молодым человеком. Он долго говорил об этом, и я уверена, что он прав, так как у него были синие очки и лысая голова, и когда молодой человек вставлял в разговор свои замечания, он всегда говорил: «Чушь!» Но прошу тебя продолжить рассказ. Мне чрезвычайно нравится Мельник.
У меня самой масса красивых чувств, так что я испытываю к нему симпатию.
  – Хорошо, – сказала Коноплянка, переминаясь с одной ножки на другую.
  Как только кончилась зима, и примулы стали распускать свои жёлтые звёздочки, Мельник сказал своей жене, что пойдёт навестить маленького Ханса.
  – Ах! какое у тебя доброе сердце, – воскликнула жена, – ты всегда думаешь о других. Не забудь взять с собой большую корзину для цветов.
Мельник закрепил крылья своей ветряной мельницы крепкой железной цепью и с корзиной в руках спустился по холму.
  – Доброе утро, маленький Ханс, – говорил Мельник.
  – Доброе утро, – отвечал Ханс, кланяясь и улыбаясь от уха до уха.
  – И как тебе жилось зимой? – поинтересовался Мельник.
  – Хорошо! – воскликнул Ханс, – так любезно с твоей стороны, что ты спрашиваешь об этом, в самом деле, очень любезно. У меня, кажется, были трудные времена, но теперь пришла весна, и я счастлив, что с моими цветами всё в порядке.
  – Мы часто вспоминали о тебе зимой, – сообщил Мельник, – прекрасно, что у тебя всё в порядке.
  – Это так мило с вашей стороны, – отвечал Ханс, – а я было подумал, что вы забыли меня.
  – Ханс, ты меня удивляешь, – сказал Мельник, – дружба никогда не забывает. Всё это замечательно, но боюсь, ты не понимаешь поэзии жизни. Кстати, как хороши твои примулы!
  – Действительно, они прекрасны, – сказал Ханс, – это удача, что у меня их так много. Я собираюсь отвести их на рынок, чтобы продать дочери Бургомистра, а на вырученные деньги выкупить назад мою садовую тачку.
  – Выкупить назад свою тачку? Ты не говорил, что продал её. Что за глупость ты сделал!
  – В общем, да, – согласился Ханс, – но я вынужден был сделать это. Видишь ли, зима была очень тяжёлой, у меня совсем не стало денег, чтобы купить хлеба. Сначала я продал серебряные пуговицы от моего выходного пальто, затем – серебряную цепочку, потом – мою большую курительную трубку и, наконец, продал садовую тачку. Но я собираюсь всё это выкупить назад.
  – Ханс, – заговорил опять Мельник, – я отдам тебе мою садовую тачку. Она требует починки, фактически у неё нет одного борта и что-то с колёсами, но, не смотря на это, я отдам её тебе. Знаю, что это великодушно с моей стороны, и многие люди посчитают меня глупцом за то, что я расстаюсь с ней, но я не такой, как другие. Думаю, что великодушие и есть основа дружбы. Кстати, для самого себя у меня есть новая тачка, и ты можешь быть спокоен, я отдам тебе старую.
  – Да, это действительно великодушно с твоей стороны, – сказал маленький Ханс, и его круглое лицо засияло от удовольствия, – я легко починю тачку,
так как у меня есть доска.
  – Доска! – обрадовался Мельник,– это как раз то, что нужно для ремонта крыши моего амбара. В ней большая дыра, и зерно может подмокнуть. Как хорошо, что ты напомнил мне об этом! Вот так одно хорошее дело рождает другое. Я отдаю тебе мою тачку, а ты даёшь мне свою доску. Хотя тачка дороже, чем доска, но настоящая дружба не обращает внимания на подобные мелочи. Принеси доску, и я сегодня же буду работать в амбаре.
  – Конечно! – воскликнул маленький Ханс, сбегал в сарай и принёс оттуда доску.
  – Доска не очень длинная, – заметил Мельник, осматривая её, – боюсь, что после того, как я починю крышу амбара, тебе ничего не останется для ремонта тачки, но это уже не моя вина. И ещё, поскольку я отдаю тебе тачку, уверен, что ты дашь мне цветов взамен. Вот корзина, и наполни её доверху.
  – Доверху? – переспросил маленький Ханс, слегка опечаленно, потому что корзина была очень большой, и он знал, что, если он наполнит её,  то у него не останется цветов, чтобы увезти их на рынок, а ему так хотелось выкупить назад свои серебряные пуговицы.
  – Ну, да, – ответил Мельник, – поскольку я отдаю тебе мою тачку, то не думаю, что прошу слишком много. Я могу ошибаться, но полагаю, что дружба, настоящая дружба, свободна от всякого рода эгоизма.
  – Мой друг, мой дорогой друг! – закричал маленький Ханс, – к твоим услугам все цветы в моём саду, мне дороже твоё мнение, чем мои серебряные пуговицы. И он помчался в сад, сорвал все свои чудесные примулы и наполнил ими корзину Мельника.
  – До свидания, маленький Ханс, – сказал Мельник и стал подниматься по склону холма с доской на плече и большой корзиной в руках.
  – До свидания, – попрощался с ним маленький Ханс и с воодушевлением начал работать в саду: так он был доволен мыслями о тачке.
   На следующий день он возился с жимолостью у крыльца, когда услышал голос Мельника, окликающий его с дороги. Ханс спрыгнул с лестницы, пробежал по саду к изгороди и выглянул на улицу. Это был Мельник с большим мешком муки на спине.
  – Дорогой Ханс, – обратился к нему Мельник, – ты не возьмёшься ли продать для меня этот мешок муки на рынке?
  – О, мне жаль, но я сегодня очень занят, – отвечал Ханс, – мне нужно подвязать все мои вьющиеся растения, полить цветы, выкосить траву.
  – Ну, дорогой, – сказал Мельник, – учитывая, что я отдаю тебе мою садовую тачку, было бы очень недружественно с твоей стороны отказывать мне.
  – О, не говори так! – выкрикнул маленький Ханс, – честное слово, я не буду недружественным. Он сбегал домой за шляпой и вскоре уже тащился по дороге с огромным мешком на плечах.Был жаркий день, дорога была ужасно пыльной,
и прежде чем Ханс достиг столба, обозначающего шестую милю, он так устал, что должен был сидеть и отдыхать. Всё же он отважно шёл дальше и, наконец, добрался до рынка. Проведя какое-то время в ожидании, Ханс продал муку за хорошую цену и решил сразу же возвращаться домой. Он боялся, что если задержится, то будет слишком поздно, и его на дороге могут встретить грабители.
  – Это был тяжёлый день, – признался себе Ханс, отправляясь спать, – но я рад, что не отказал Мельнику, он же мой лучший друг, и, кроме того, он собирается отдать мне свою садовую тачку.
Ранним утром следующего дня Мельник пришёл, чтобы получить деньги за свой мешок муки, но маленький Ханс так устал, что ещё был в постели.
  – Честное слово, – заговорил Мельник, – ты очень ленив. Зная, что я намерен отдать тебе мою тачку, ты мог бы трудиться упорнее. Праздность – большой грех, и я не люблю праздных или медлительных людей. Не обижайся на то, что я прямо говорю тебе об этом.  Конечно, я бы и не думал поступать так, не будь ты моим другом. Но какая польза от дружбы, если кто-то не может высказать то, что думает? Любой может сказать приятное, стараясь доставить другому удовольствие или польстить, но только настоящий друг всегда говорит неприятные вещи, не обращая внимания, что причиняет боль. А тот, кто и есть настоящий друг, предпочитает делать именно так, поскольку знает, что поступает правильно.
  – Прости, – сказал маленький Ханс, протирая глаза и стягивая с головы ночной колпак, – но я так устал, что позволил себе немного полежать в постели, чтобы послушать пение птиц. Знаешь, мне работается лучше после того, как я послушаю пение птиц.
  – Ну, рад слышать это, – говорил Мельник, похлопывая маленького Ханса по плечу, – потому что я хотел, чтобы ты оделся и починил мне крышу амбара.
Бедный маленький Ханс собирался поработать в своём саду, так как его цветы два дня не поливались, но ему не хотелось отказывать Мельнику, который был ему таким хорошим другом.
  – Как ты думаешь, это будет недружественным, если я скажу, что занят? – робким голосом осведомился он.
  – Естественно, – отвечал Мельник, – я и не намеревался упрашивать тебя, имея в виду, что отдаю тебе мою тачку, но если ты откажешь, я пойду и сделаю всё сам.
  – О! нет, нет, – запротестовал маленький Ханс, выпрыгнул из постели, оделся и направился к амбару. Он работал там весь день, до вечера, а на закате дня пришёл Мельник, узнать, как же он справился.
  – Ты заделал дыру в крыше, маленький Ханс?! – радостно закричал Мельник.
  – Она заделана, – спускаясь с лестницы,  доложил маленький Ханс.
  – Да, нет работы лучше той, что один человек делает для другого, –
сказал Мельник.
  – Это большая честь – слушать твои речи, – отвечал Ханс, присаживаясь и вытирая пот со лба, – большая честь. Боюсь, что у меня никогда не будет таких красивых мыслей, как у тебя.
  – О! они обязательно придут к тебе, – заверил его Мельник, – тебе нужно только больше терпения. Сейчас у тебя только практика дружбы, но когда-то добавится и теория.
  – Ты действительно так думаешь? – спросил маленький Ханс.
  – Не сомневаюсь в этом! – провозгласил Мельник, – теперь, когда ты починил крышу, тебе лучше идти домой и отдохнуть, потому что я хочу, чтоб завтра ты отогнал моих овец в горы.
Бедный маленький Ханс боялся возразить ему; и ранним утром, когда Мельник привёл овец к его дому, погнал их в горы. Весь день ушёл на дорогу туда и обратно, и Ханс так устал, что, вернувшись к себе домой, уснул в кресле и проснулся, когда новый день был уже в разгаре.
  – Как славно я поработаю  в саду, – подумал Ханс и направился в сад.
Но получилось так, что он совсем не смог поухаживать за своими цветами, так как приходил его друг Мельник и посылал надолго по своим поручениям или брал его помочь на мельнице. Временами маленький Ханс очень расстраивался, боясь, что его цветы подумают: «Он нас совсем забыл», – но Ханс утешал себя, вспоминая, что Мельник – его лучший друг.
  – Кроме того, – привычно повторял он, – Мельник обещал отдать мне свою тачку, а это – истинное великодушие.
Так маленький Ханс работал для Мельника, а Мельник высказывал красивые мысли о дружбе, которые Ханс записывал в блокнот, а ночью перечитывал записи, поскольку был он очень прилежным учеником.
И вот, как-то ночью маленький Ханс сидел возле печи, когда раздался громкий стук в дверь. Ночь была ужасной, дикий ветер с рёвом носился вокруг дома, и в первую секунду Ханс подумал, что это был звук бури. Но стук повторился, затем ещё, уже более громкий.
  – Это какой-нибудь несчастный путешественник, – решил Ханс и бросился к двери.
Там стоял Мельник с фонарём в одной руке и увесистой палкой в другой.
  – Дорогой Ханс! – закричал он, – я в большой беде. Мой маленький мальчик упал с лестницы, что-то повредил себе, и мне нужно вызвать Доктора. Но он живёт так далеко, а ночь так ужасна, что мне пришла в голову мысль, послать тебя вместо себя. Ты же знаешь, что я хочу отдать тебе мою тачку,
а ты взамен должен что-то сделать для меня.
  – Конечно! – воскликнул маленький Ханс, – это хорошо, что ты пришёл именно ко мне, я сейчас же отправлюсь в путь, но одолжи мне свой фонарь, ведь ночь такая тёмная, что я боюсь упасть в какую-нибудь канаву.
  – Мне жаль, – отвечал Мельник, – но это – мой новый фонарь, и для меня будет большой утратой, если с ним что-то случится.
  – Ну, хорошо, – сказал маленький Ханс, надел свой полушубок, тёплую шапку, обмотал шею шарфом и пошёл.
Какой страшной была буря! Ночь была так темна, что маленький Ханс едва видел, куда идти, ветер – такой силы, что порой почти останавливал его. Он, однако, мужественно двигался так около трёх часов, добрался до дома Доктора и постучал в дверь.
  – Кто там? – крикнул Доктор, высовывая голову из окна спальни.
  – Это маленький Ханс, Доктор!
  – Что случилось, Ханс?
  – Сын Мельника упал с лестницы, что-то повредил себе, и Мельник хочет, чтобы Вы немедленно прибыли.
  – Ладно, – сказал Доктор, велел подать ему лошадь, высокие сапоги и фонарь, затем спустился вниз и поскакал в сторону дома Мельника, и маленький Ханс поплёлся за ним.
   А буря становилась сильнее и сильнее, дождь лил как из ведра, и маленький Ханс не мог понять, куда идти вслед за лошадью. В конце концов, он совсем потерял направление и шёл по торфянику, который очень опасен тем, что в нём было много глубоких ям, и бедный маленький Ханс утонул в одной из них. Утром  следующего дня тело маленького Ханса нашли и отнесли в его домик. На похороны пришли все, потому что его любили, а Мельник был как близкий родственник усопшего.
  – Я был его лучшим другом, – говорил Мельник, – поэтому должен занять лучшее место, – и он шёл во главе похоронной процессии в длинном чёрном плаще, поминутно вытирая глаза большим носовым платком.
  – Маленький Ханс – это большая потеря для всех, – говорил Кузнец, когда похороны закончились, и все комфортно расположились на постоялом дворе, попивая вино и закусывая сладким печеньем.
  – Огромная потеря для меня, в особенности, – откликнулся Мельник, – поскольку я был так добр, что хотел отдать ему мою садовую тачку, а теперь не знаю, что и делать с ней. Она занимает у меня место в доме, совсем сломана, я ничего не выручу, если попытаюсь её продать. И, конечно, теперь я ничего никому не буду отдавать. Всегда страдает тот, кто великодушен.

  – Ну, и что? – спросила Водяная Крыса после долгой паузы.
  – Ничего, это – конец, – отвечала Коноплянка.
  – А что же стало с Мельником? – поинтересовалась Водяная Крыса.
  – О! я не знаю, – сказала Коноплянка, – по-моему, это неважно.
  – Это свидетельство того, что интересоваться – не в твоём характере.
  – Боюсь, что ты не поняла морали этой истории.
  – Чего не поняла? – проскрипела Водяная Крыса.
  – Морали.
  – Ты хочешь сказать, что в этой истории есть мораль?
  – Определённо, – ответила Коноплянка.
  – Ну и ну! – процедила Водяная Крыса очень злобно, - ты бы могла сообщить это перед тем, как начинать рассказ. Если бы ты сделала так, я, конечно же, не стала бы слушать, а сказала бы: «Чушь!», – как тот критик, хотя могу сделать это и  сейчас. Она крикнула: «Чушь!», взмахнула хвостом и скрылась в своей норе.
  – Как тебе понравилась Водяная Крыса?– спросила Утка, которая, подгребая лапками, приплыла, несколько минут спустя. У неё много хороших взглядов, но у меня – материнские чувства, и я не могу без слёз смотреть на убеждённых холостяков.
  – Боюсь, что я ей надоела, – отвечала Коноплянка, – дело в том, что я рассказала историю с моралью.
  – Это всегда очень опасно делать, – сказала Утка.

   И я полностью с ней согласен.

**************************************************