История одного безумства

Когда упрекать устанет беспутную Галатею
Её сотворивший Мастер и даст ей уйти в рассвет,
С орбиты сойдут планеты, зажжённые только ею.
И он осознает: мало Вселенной без тех планет.

Он вспомнит её прозрачный, не ставший холодным, мрамор.
Он дал ей вуаль на сердце - она её порвала,
Когда он холодной ночью привёл её к стенам храма,
Зовущегося Любовью. Сказала: "Гореть дотла!"

Она не была похожа на прочих знакомых женщин:
Он делал её по сердцу, не слушая никого.
И вот она стала взрослой, и стало намного меньше
На мраморе поцелуев и нежности от него.

Она наполнялась кровью, она расцветала ярко,
Ещё становясь прекрасней от внутренних новых сил.
Горела дотла - истлела до крохотного огарка.
И вновь возродилась, хоть и никто о том не просил.

И сердце уже - не камень. И мрамор теперь горячий.
Но главное неизменно: гореть - так сгореть дотла.
А он наконец-то понял, что всё это может значить,
Как вычернит болью сердце цвет ночи, что так светла.

Он пьёт - ему мало водки. Он сломлен, почти на грани.
"Была" - это слово ранит - да что там - взрывает мозг.
- Ты, "вышедшая из пены", останься в моём стакане,
Безумная Афродита - не мрамор, а жгучий воск!

Пылающим ярким светом была ты не так давно ведь -
Не стань моей тьмою, сжалься, не рви золотую нить!
Заставив тебя не видеть, ты не запретишь мне помнить -
Молчаньем сердечных комнат беззвучно тебя любить.

И долго искал покоя и не находил ответа.
И долго луна смеялась беззубым своим лицом.
И думала Галатея, что спросят с неё за это,
Когда она пред Всевышним предстанет на суд Отцом.

- Губить не учили, Отче! Не ведаю зла и ныне.
Но крылья болят - не мрамор - а крылья моей души.
И Бог отвечал ей: "Кайся: лихое тебя покинет.
Останется только правда. По ней ты и будешь жить."

И тихим рассветным часом (мир спал, даже пьяный Мастер)
Ком в горле заставил вскрикнуть, и треснули зеркала.
Лихое, покинув душу, разбило её на части.
Осталась с ней только правда. И с ней она и ушла.