С тех пор, мой друг, прошли года

С тех пор, мой друг, прошли года,
Как я не видывал причин,
Проститься с детством навсегда,
И сделать первый шаг мужчины.

Да до кого не доведись,
Тот шаг никто не забывает.
И после шага того, вниз,
Всяк уж по своему шагает.

Один женился и живёт,
Завёл хозяйство, ребятишек,
С зарёй уйдёт, с зарёй придёт,
И так живёт среди людишек.

Другой, внимая наставлению,
Не так уж бедного отца,
Пошёл дорогой просвященья,
И будет толк из молодца.

А третий, самый молодой,
Не ставя в участь брата,
Был смыт губительной волной,
И опустился в трюм разврата.

И мой удел тебе известен,
С тобой мы старые друзья,
Тому он будет интересен,
Кто не был там где ты да я.

Кто не был, может быть и будет,
Хлебнёт и горя и тоски,
А кто хлебнёт тот не забудет,
До самой гробовой доски.

Тебе, как другу по несчастью,
Намерен буду рассказать
В какой стране, при какой власти
Жила она, ты должен знать.

В пример преступному народу
Я знаю жизнь как дважды два,
Лет тридцать семь от роду,
Жила богатая вдова…

И я секрета не раскрою,
Был муж её большим жлобом,
Но вот забрать не смог с собою,
Что нажил не своим трудом.

И, белотелая супруга,
Купалась в роскоши своей.
А большинство как я, в потугах,
Заглядывали в окна ей.

Тогда мне было восемнадцать,
Я был уже здоровый лоб,
Неплох лицом, умел и драться,
И девок походя уж ёб.

В пруду раз вечером купался,
Под лето близилась весна,
И с ней случайно повстречался,
Плыла на лодочке она.

Я поднырнул весьма некстати,
Она задумчиво гребла,
Но как бы ни было, мне Катя
Веслом по маковке дала.

Я возмутившись в борт вцепился,
Она растеряно: «Прости»,
Глаза я поднял и… влюбился,
Как мало надо для любви.

Вздувалась шишка на макушке,
Я утопал в её глазах,
И был созревшею игрушкой
Блондинки в пышных волосах.

Но тут нога уж дна коснулась
Я руку её сойти подал,
И тут же страсть во мне проснулась,
И куй интригой юной встал.

Она, меня окинув взглядом:
«Ты больно голову ушиб?
Мне обработать рану надо,
Гляди, какой вон лезет гриб.

Не стой столбом, иди за мною.
Тебя не гонят на насест?».
Сирень вечернею порою
Благоухала вся окрест.

По цветом залитой аллее
За ней, покорный как щенок,
Весь в непонятном чувстве млея
И, под собой не чуя ног.

А у бассейна: «Окунитесь.
Там на шезлонге есть халат,
И постарайтесь уж дождитесь,
Пока я возвращусь назад».

Нырнул я в воду как в спасенье
Смыл с ног остатки от реки,
Весь в необычном возбуждении
Лишь от касания руки.

И как то мне не доходило,
Откуда тапочки, халат,
Меня тихонько колотило
И убежать тянуло в сад.

Который нежился в закате
И яблонями расцветал,
Но тут пришла из дома Катя,
С её я вида приторчал.

Уже в другое вся одета,
По телу чуть прозрачный шёлк,
Проколотый закатным светом,
Во мне с телком боролся волк.

Намазала мне чем-то шишку,
К грудям своим прижав мой лоб,
Мне столько впечатлений слишком
Её в охапку жадно сгрёб.

«Ах юноша, Вы так спешите? -
Мне улыбнулась алым ртом:
Ну подождите, подождите,
Пройдёмте для начала в дом».

И вверх неспешно по ступеням
В гостиную меня ввела,
За ней покорным я тюленем,
И на диван полу-легла.

«На барной стойке там бокалы,
Налей, мне хочется испить».
Я в них плеснул напиток алый
Подстёгивающий любить.

Присел на пол прохладный рядом,
Заката луч светил в окно,
Я гладил её нежным взглядом
И пил прекрасное вино.

А Катя мило улыбаясь,
Вихры пушила мне рукой,
А я как пёс с цепи срываясь
Весь трепетал уж, сам не свой.

Вот всё что налито, допито
И я её уже молю:
«Творенье страсти, Афродита,
Пусти меня в постель свою».

А вот и спальня, мы в кровати
Уже в подушках, без одежд:
«Ты верх моих желаний Катя,
Мечтаний жизни и надежд…»

…Всю ночь не мог я насладиться,
Такое было мне впервой,
Она в любви искусстве львица
А я лишь юноша босой…

С лучами первыми рассвета
Тихонько убежал домой,
В день наступающего лета,
От ощущений сам не свой…

Потом изрядно закрутило...
Хавиру* взял не по уму,
Пришлось вихрить*, вокруг мне вилы*
И будущее всё в дыму.

И гастролёром* делал ноги,
Чтобы совсем не заскучать*,
Где подмести*, так по дороге,
Так что пришлось мне поскакать*.

Когда вернулся через время,
В стране уже другой режим,
В усадьбе уж иное племя,
Насаженное Им самим.

Узнал лишь только, что родила
Девчонку, Верой назвала,
А вот куда она свалила
Сказать прислуга не смогла.   

А после взят был на мокрухе*,
Прошёл венец* и в крытой* я,
И годы зрелые в непрухе,
И под вопросом жизнь моя.

А жил ли я, и что я видел?
Скажу чтоб воду не толочь,
Пол  жизни и не в лучшем  виде,
А помнится одна лишь ночь…

P. S.
Я страшно люблю ночь,
Люблю её, как любят Родину
Или любовницу, глубокой,
Инстинктивной, непобедимой любовью.