Крепостная актриса

Корни этой необыкновенной, почти сказочной истории уходят в расцвет царствования «царицы престрашного зраку» - императрицы Анны Иоанновны. В 1743 году в Москве состоялась, как бы сейчас сказали, «свадьба века». Богатейшая невеста России, Варвара, дочь канцлера Алексея Черкасского, любимца императрицы, почти в тридцатилетнем возрасте наконец-то пошла под венец. Капризная и своенравная Варвара перебрала чуть ли не всех боле или менее подходящих женихов, и то ли от равнодушия, то ли от страха оказаться безнадежной старой девой, выбрала, наконец графа Петра Борисовича Шереметева, ничем особо не отличавшимся.
Впрочем, он был ненамного беднее своей невесты. Сын первого русского графа и героя Полтавской битвы, был владельцем колоссального состояния, а теперь ему в приданое за супругой перешли громадные владения Черкасских, в том числе Марьина роща, земли близ Троицкого тракта на Сухаревке («Черкасские огороды») и Останкино, когда-то подаренное Иваном Грозным своей жене Анне Колтовской, а затем пожалованное Черкасским первым царем Романовым. А еще в приданое к Шереметеву перешли многие крепостные Черкасских.

После свадьбы молодые выбрали для своего основного жительства родовое имение Шереметевых Кусково, где граф, окончательно потерявший счет деньгам, через несколько лет решил создать великолепный театр, дабы затмить им всех остальных вельмож. Страшное время Анны Иоанновны миновало, на престол взошла «веселая царица Елисавет», обожавшая танцы и маскарады, а среди аристократов зародилась мода на собственные театры, где все – от мебели до занавеса - было сделано руками крепостных умельцев, и играли на сцене тоже крепостные.
Подобного в Европе не было никогда — наоборот, актерские труппы, как цыганские таборы, скитались по городам и весям и являлись символами творческой свободы. В столичных театрах пели и танцевали приглашенные за бешеные деньги иностранные гастролеры, в основном, итальянцы. Репертуар «домашних театров» мало чем отличался от столичного, но зато с актерами можно было не церемониться.
Крепостных актеров обычно держали под строгим надзором, в любой момент их могли послать работать на конюшню или поставить на запятки кареты, а то и продать. Днем – лакей или конюх, вечером – Гамлет или Цезарь. Судьба актрис была тоже непростой: любая могла стать как фавориткой хозяина, так и простой скотницей. Все зависело от барского настроения. И все-таки доля крепостных актеров считалась завидной, любая крестьянская семья мечтала, чтобы хоть один ребенок оказался наделен талантом танцора или красивым голосом.
Но пока Шереметеву было не до театра: он рачительно и любовно обустраивал свою любимую усадьбу – Кусково. Построил в 1749 году Голландский домик – в память об эпохе Петра I и его увлечении Голландией, приказал выкопать затейливой формы пруды, понастроил беседок. Так своеобразно утешал себя тем, что первенцем оказалась девочка, получившая при крещении имя Анна, а не мальчик – наследник почти королевских богатств.
Мальчика пришлось ждать долгих семь лет, и когда в 1751 году Николай Шереметев появился на свет, радости отца-графа не было предела. Супруге, у которой и без того все было, подарил «шкатулку с драгоценностями» - Итальянский домик с гротом и оранжереями в Кусково. Такого Россия еще не видывала. И приказал приступать к сооружению театра на манер столичных, только пышнее, богаче. Ведь зрителями в нем должны были быть только самые-самые, только избранные.
Сын тем временем делал обычную для высшей аристократии того времени карьеру. С детства был записан в Преображенский полк сержантом, не выходя из детской, стал прапорщиком, к совершеннолетию получил чин поручика. В семнадцать лет был переведен на придворную службу в чине камер-юнкера.
Придворная карьера его, впрочем, не очень прельщала: через два года отпросился учиться за границу, учился в Лейденском университете, а попутно очень близко познакомился с театральной жизнью Англии, Голландии, Швейцарии. Учился игре на виолончели у парижского музыканта Ивара. Волочился за модными европейскими красавицами… И совершенно не стремился назад в Россию, где его – он это точно знал! – ждал устроенный родителями выгодный брак с особой высокого происхождения и всячески монаршьи милости: шел блистательный екатерининский век.
Но Николай Петрович оказался плохим наследником своих напыщенных и честолюбивых предков. От звона оружия и рева медных труб у него болела голова. По характеру он был добрым и скромным человеком. Как-то раз он сказал:
- Чувствую, что нет моих никаких заслуг, я уже и сам позабыл, что предки наши делали.
Его старшая сестра, Анна, стала последней жертвой оспы в России: после того как молодая фрейлина императрицы Екатерины, завидная невеста, красавица в двадцать лет покинула этот мир, императрица распорядилась прививать оспу. Младшая сестра, достигнув подходящего возраста, была выдана замуж за Алексея Разумовского – племянника фаворита императрицы Елизаветы. Варвара Петровна принесла супругу огромное приданое и родила двух дочерей, но счастья в семейной жизни так и не обрела.
Не спешил жениться и Николай Петрович, хотя ему пошел уже четвертый десяток: возраст по тем временам солидный. Он не отказывался от своих несметных богатств, но был убежден в их суетности и непрочности, поэтому не стремился «расширить и преумножить» свои владения удачной женитьбой.
При Екатерине II в течение десяти лет служил директором Московского Дворянского банка, в 1784 году был избран предводителем Московского Уездного дворянства, с 1786 по 1794 годы был  сенатором, тайным советником. Даже непредсказуемый наследник благоволил к нему, ценил его мнение, искал его общества. А Николай Петрович все больше и больше увлекался… театром.
Вообще время Екатерины II стало эпохой расцвета крепостного театра — таких театров насчитывалось более 200! Французский архитектор Шарль де Вальи построил в и в кусковском парке театр в итальянском стиле: старый граф следил за модой, да и привык к тому, что у него – все самое лучшее и дорогое. Сама императрица изволила пару раз посетить Кусково и послушать итальянскую оперу в исполнении русских крепостных актеров. Правда, Екатерина музыку не жаловала, про себя считала ее просто «несносным шумом», но не признаваться же в этом своим европейским корреспондентам, да и вообще кому бы то ни было.
Поэтому сидела в главной ложе вместе с давним сердечным другом – Станиславом Понятовским, королем Польши, и только делала вид, что наслаждается спектаклем «Браки Самнитян». А главную героиню, между тем, играла молодая примадонна кусковского театра Прасковья Жемчугова (по прихоти хозяина актёрам давали фамилии по названиям драгоценных камней).
Кстати, нашел эту «жемчужину» молодой граф – Николай Петрович. Легенд об их первой встрече существует превеликое множество, равно как и версий о месте рождения будущей примадонны. Самой распространенной является знакомство знатного барина-охотника с юной пастушкой, которая гнала стадо домой. Существует даже песня, авторство которой традиционно приписывается Прасковье Жемчуговой:
 «Вечор поздно из лесочку
Я коров домой гнала…».
Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона даже называет Прасковью Ивановну «первой русской поэтессой из крестьянства». Песня была чрезвычайно популярна в XIX веке, включалась во многие песенники и сборники фольклора на протяжении двух веков. До настоящего времени входит в репертуар популярных исполнителей как народная. Только, к сожалению, ничего общего с действительностью она не имеет.
Родившаяся в 1768 году в одном из многочисленных имений Шереметевых где-то в Ярославской губернии в семье крепостного кузнеца, девочка Прасковья была семи лет взята в Кусково – специальные «агенты» графа, занятые поиском новых дарований для его театра, обнаружили у миловидной девчушки незаурядные музыкальные способности. Действительно, взятая в Кусково Прасковья Ковалева обладала красивым лирико-драматическим сопрано, научилась прекрасно играть на клавесине и арфе, освоила французский и итальянский языки.
Она мечтала о том дне, когда сама выйдет на сцену, и тоже будет петь на глазах «у благородных». Сцена грезилась ей высшим счастьем. И когда из Европы вернулся молодой граф Николай Петрович Шереметев, то, впервые увидев Прасковью, был потрясен ее голосом.
 «Если бы ангел сошел с небес, если гром и молния ударили разом, я был бы менее поражен», - писал он в одном из писем.
Ей было тогда всего восемь или девять лет, ему – 22 года. Так что ни о какой любви с первого и даже со второго взгляда и речи быть не могло. Угадав в девочке незаурядный талант, почувствовав в ней будущую приму фамильного театра, Шереметев-младший загорелся желанием поскорее вывести ее на сцену и дать лучшие роли. И ее мечта сбылась.
22 июня 1779 года, когда Прасковье было всего 11 лет, она дебютировала в маленькой роли служанки в опере Гретри «Опыт дружбы». Но опять же ни о какой любви говорить не приходилось: у молодого (сравнительно) графа не было недостатка в красивых наложницах-актрисах более подходящего возраста.
А на следующий год она впервые вышла на сцену Жемчуговой – по преданию граф нарек так юную актрису за нежный, жемчужный голос. По другому преданию псевдоним она получила в честь подаренного ей наследником-цесаревичем огромной жемчужины.
Так или иначе, молодой граф все больше интересовался этой жемчужиной своего театра. Хрупкая, болезненная, застенчивая, с глубоким, острым взглядом больших и ясных глаз, она отличалась утонченными манерами, вовсе не присущими ее сословию. Скоро Прасковья обратила на себя внимание графа и как женщина – получила пресловутый платочек, который должна была ночью вернуть графу в его опочивальне. Не она первая…
А в 1787 году настал триумф – 19- летняя Прасковья выступила в своей знаменитой роли в опере «Самнитские браки». Сама императрица Екатерина II пришла в восхищение от ее мастерства и пожаловала крепостной актрисе бриллиантовый перстень со своей руки. Так она стала примой шереметевского театра – и главной фавориткой графа. Быть бы все по обычному для таких историй сценарию, как вдруг все вышло иначе.
В 1788 году умер старый Шереметев. Убитый горем наследник пустился во все тяжкие и горько запил, забросив все дела. И тут Прасковья проявила себя с совсем неожиданной стороны. Она не только взяла в свои руки все дела по театру – она единственная сумела вытащить графа из запоя, заставила вернуться к жизни и с тех пор имела на него сильнейшее влияние. Почувствовав в своей избраннице настоящую опору – одно из бесценных качеств любви, он с тех пор боготворил ее и на правах хозяина зажил с Прасковьей в Кусково в уединенном домике.
Иногда граф делился с ней страхами, что ему придется жениться «на равной», чего ему вовсе не хотелось. Иногда проводил одну или две ночи в обществе какой-нибудь молоденькой актрисы, точь-в-точь как султан в своем гареме. Прасковья не упрекала его, только молилась и плакала, оставшись одна.
Граф все-таки сумел оценить душевные качества своей бессменной фаворитки, и позднее вспоминал, что нашел в ней «украшенный добродетелью разум, искренность и человеколюбие, постоянство и верность, и усерднейшее богопочитание», признаваясь, что эти душевные качества пленили его больше, чем ее красота. Красавиц-то вокруг было не счесть – и знатных невест, и крепостных девок. Но таких душевных и умных, как Прасковья, не было.
В самом начале их романа она попросила графа устроить в Москве больницу для бедняков, странников, нищих, не имеющих денег на лечение, и он отдал под богоугодное заведение свои Черкасские огороды. 28 июня 1792 году в день рождения графа был заложен Странноприимный дом (ныне это НИИ скорой помощи им. Склифосовского). И позже была равнодушна к дорогим подаркам, наряжаясь и надевая драгоценности лишь по желанию графа.
Все замечали сходство Прасковьи с ее героинями. В сценический образ она вносила свою личную трагедию и покоряла искренностью исполнения роли – будто сама жила жизнью своей героини. Ей особенно удавались роли сильных женщин, страдающих от невозможной любви. Она пела почти двадцать лет – до переезда Шереметева из Кусково в Останкино, где граф построил «русский Версаль», ставший его прощальным подарком актрисе. Деревянный дворец бледно-розового цвета - «цвет нимфы во время зари» или «аполлонов цвет» в тон восхода солнца.
Решение о женитьбе на Прасковье графом уже было принято, но императрица Екатерина очень резко отреагировала на робкий намек о возможности такого союза. В декабре 1796 года влюбленные воспрянули духом: на престол взошел Павел I, делавший все по-своему, стремившийся побыстрее «вышибить екатерининский дух». И вот пришла монаршая милость – Павел I соблаговолил посетить Останкино весной 1797 года.
Результат этого визита был не совсем такой, на который рассчитывал граф: император пожаловав ему звание обер-гофмаршала и потребовал его присутствия в Петербурге. Шереметев переехал в северную столицу вместе с Жемчуговой: благосклонность Павла к этой странной паре как бы узаконивала их связь. Но в сыром климате Петербурга у Прасковьи обострился туберкулез и навсегда пропал голос. Чтобы утешить подругу, граф дал ей, наконец, вольную.
Шереметев закрыл свой театр, по просьбе примы назначив актрисам приданое. И, наконец, решился на обман. Он тайно приказал изготовить документы, свидетельствующие о происхождении Прасковьи из рода польских дворян Ковалевских: будто ее предок Якуб в конце XVII века попал к русским в плен и стал крепостным Шереметевых.
Теперь Прасковья Ивановна была не крепостной актрисой, а свободной женщиной дворянского происхождения. Граф несколько раз пытался просить у императора разрешения на официальный брак, но хорошо зная взбалмошный характер друга, так и не решился. Шереметев стал одним из последних, видевших Павла накануне его смерти – по преданию, он даже ужинал с ним в тот трагический вечер в Михайловском замке и даже завел разговор о браке. Павел обещал подумать…
По преданию, на стороне отчаявшегося Шереметева оказался сам митрополит Платон, уважавший его за учреждение Странноприимного дома, который и дал благословение на брак с любимой женщиной.
Готовясь к свадьбе в Москве – подальше от столичного света, граф купил уютное зимнее гнездышко на Воздвиженке. Оттого нынешний Романов переулок прежде назывался Шереметевым. И угловой дом с колоннадой, по преданию, построенный Василием Баженовым помнит Прасковью Жемчугову.
Тайное венчание состоялось 6 ноября 1801 года в храме Симеона Столпника на Поварской, поблизости от их нового дома. Венчал чету духовник графа, протоиерей Федор Малиновский. Сын священника, известный историк Александр Малиновский был свидетелем жениха, а свидетельницей невесты – актриса Татьяна Шлыкова (Бирюзова). В метрической записи о венчании невеста графа указана как «девица Прасковия Ивановна дочь Ковалевская», без уточнения сословного статуса.
После венчания Шереметевы уехали в Петербург и больше Прасковья в Москву не вернулась.
Была ли счастлива с мужем Параша? Кажется, не особенно. Сам Шереметев писал, что основа их семьи — «двадцатилетняя привычка друг к другу». Брак оставался тайным до самого конца, и Параша так никогда и не вышла к гостям в роли графини Шереметевой, полноправной хозяйкой Фонтанного дома.
Прасковья мечтала стать матерью, мечтала подарить графу сына, но пережитые волнения и поздняя для ее возраста беременность привели к новому обострению туберкулеза. Граф тем временем готовился к дипломатическому шагу: обращению к молодому императору Александру I.
Но когда жена забеременела, Шереметев отложил все дела и заказал своему крепостному художнику Н.Аргунову знаменитый портрет Прасковьи в полосатом капоте – готовясь предать огласке свой брак и рождение законного наследника. Окончен этот портрет был после смерти графини.
3 февраля 1803 года Прасковья родила сына и нарекла его Дмитрием в честь своего любимого святого Димитрия Ростовского. Все двадцать дней жизни, которые ей еще были отпущены судьбой, мать провела в страхе за участь ребенка, боясь, что его выкрадут, отдадут в дворовые, а то и просто убьют – в глазах света граф Шереметев по-прежнему оставался завидным женихом и законный наследник колоссального состояния был совсем некстати.
Граф, чтобы успокоить жену, поставил у колыбели малютки охрану из верных людей, и решился, наконец, уведомить императора о своем венчании и рождении сына. В письме он уверял, что жена получила отличное воспитание и достойна ее нынешнего статуса. Молил высочайшего прощения за то, что женился без дозволения и скрыл брак. Взывая к милости монарха, просил признать сына законным наследником титула и фамильного состояния.
Император ответил через придворного, что «граф Шереметев властен жениться когда угодно и на ком хочет». Да, со времен его августейшей бабки императрицы Екатерины нравы сильно смягчились. Но только для графини Шереметевой все было уже поздно: и воля, и брак с любимым человеком, и рождение сына, и богатство. У нее было все, не было только времени этим наслаждаться.
В ночь на 23 февраля 1803 года Прасковья умерла в Фонтанном доме через три недели после родов. Ее похоронили в фамильном склепе Шереметевых в Александро-Невской Лавре, и когда граф вышел из усыпальницы - рухнул без сознания. В беспамятстве он пробыл несколько дней, а придя в себя, целые дни проводил в парковой беседке, где любила сиживать Прасковья. Там он поставил ей памятник в виде античного мраморного саркофага с эпитафией на французском, где она впервые публично была названа супругой.
А в Москве Шереметев поручил Джакомо Кваренги достроить Странноприимный дом как памятник Жемчуговой, который превратился в настоящий дворец для бедняков.
Остаток жизни – а граф пережил жену на 6 лет - он посвятил памяти любимой супруги, надеясь найти утешение только в богоугодных делах Шереметев появлялся лишь на торжествах в Зимнем дворце по долгу службы и весь отдался благотворительности. И рассказывая в записках сыну о покойной матери, граф напоминал ему, что не знатность и не славу, а лишь благие дела можно взять с собой за двери гроба.
Окончательно подорвав здоровье, он умер от простуды в январе 1809 года. Его похоронили рядом с женой в простом гробу: все деньги, которые пошли бы на подобающее графу Шереметеву погребение, он приказал раздать бедным.
Сироту взяла на попечение вдовствующая императрица Мария Федоровна, в память о дружбе ее венценосного мужа Павла Петровича с графом Шереметевым. В декабре 1825 года Дмитрий Николаевич отказался стрелять в декабристов, сказавшись больным, и попал в опалу к Николаю I, однако со следующим государем он был дружен.
В «Завещательном письме» сыну граф Шереметьев написал о Прасковье Ивановне Жемчуговой:
«…Я питал к ней чувствования самые нежные… наблюдая украшенный добродетелью разум, искренность, человеколюбие, постоянство, верность. Сии качества… заставили меня попрать светское предубеждение в рассуждении знатности рода и избрать ее моею супругою…»
Увы, сказки для взрослых (а именно так можно назвать жизнь крепостной актрисы, ставшей сиятельной графиней) почти всегда бывают с несчастливым концом…