Егорлык

                Продолжение "Исповеди бунтовщицы".

Декабрь 1992 год


       Середина декабря. Морозно и ветрено. Автобус, шурша колёсами, осторожно катится по обледенелой трассе Ростов – Егорлык и везёт меня, если говорить казённым языком, к новому месту службы мужа. Я еду вместе с ним в станицу Егорлыкская. Теперь там базпруется наш, выведенный из Грузии, вертолётный полк. В степи находится военный аэродром. Смотрю в лобовое окно: слева и справа от трассы простирается зимняя донская степь. Чёрная замёрзшая комьями земля кое –где переметена снегом, она уходит вдаль, сливаясь с низким, в жёлтых сполохах небом, образуя серый горизонт. И он неприветливо смотрит на меня.
      Монотонная дорога располагает к раздумьям. Я откидываюсь на спинку сиденья и закрываю глаза. Калейдоскоп воспоминаний мелькает передо мной, вызывая разные чувства.
     Вспомнилось, как с зелёным чемоданчиком и очарованным сердцем я приехала в Грузию к мужу – лейтенанту армейской авиации. Звонко стучали каблучки по бетонным плитам закрытого авиагородка, а в лицо дул свежий морской ветерок. Волнуюсь, немного боюсь, но сколько надежд! Разве я могла подумать тогда, что придётся пережить, переосмыслить заново. Как много произойдёт печального. В тот солнечный сентябрьский  день я отчаянно верила, что должна быть счастливой. Только так и не иначе. Жизнь не может быть суровой со мной, ведь я её так люблю. А влюблённая женщина не видит реальности.
        Мне часто кажется, как правильно и гуманно то, что люди не знают своего будущего. Они просто живут и принимают решения по ходу событий, зачастую не осознавая степень сложности и значимости момента.
     Вот и сейчас…Что меня ждёт? Как сложатся обстоятельства? Время изменилось. Нет Советского Союза. Кто бы мог подумать, предположить ещё хотя бы год назад, что такое может произойти. Как стремительно развивались события.
    Нет, я уже не смотрю в будущее очарованным сердцем, а реально представляю сложности, с которыми придётся столкнуться, и перспектива меня не радует, а напротив, удручает. Но надежда все-таки есть.
          Сложно и трагично проходит вывод вертолётного полка. Наша воинская часть располагается в центральной Грузии, в городке Цулукидзе. Уже целый год, как не действует железная дорога на территории Абхазии и Грузии. В результате военных действий разрушены мосты. Поезда останавливаются в Адлере. Это конечная станция. Автомобильной трассой пользоваться крайне опасно. Да и летать тоже. Наши военные вертолёты садятся на Адлерский  аэродром. Вот только так можно выбраться из Грузии и вернуться обратно. Но это не пассажирский транспорт, который летает по расписанию регулярно, а достаточно спонтанно. И проблем хватает. Я вспоминаю, как однажды нашего борта в Адлере не оказалось, а у военного коменданта всё время была закрыта дверь, и найти его долгое время не удавалось. Только к вечеру я узнала, что вертолёт нужно искать в посёлке Агой, что под Туапсе. Пришлось возвращаться электричкой, заночевать на вокзале и утром выехать в посёлок. Из–за отсутствия связи всё получалось неуклюже и громоздко. Из Агоя я долетела до Гудауты. Там пересела на другой военный борт и на нём добралась до Цулукидзе. Так ездили все: офицеры и их жёны с детьми. Другого пути не существовало.
        Выводить полк при такой ситуации, конечно, сложно и опасно. Перегнать военные борта, вывезти оружие, имущество, документацию и, самое главное, – людей. Три страшные катастрофы произошли одна за одной. На перевале упала в пропасть машина с десантниками.
        Вторая катастрофа. До сих пор никак не могу привыкнуть и смириться, что нет в живых Фёдора Ткачёва, Олега Балдакова, Ольги Габрилян, Володи Пирога и многих других людей, с которыми прожила рядом столько лет. Не знаю я всех военных тайн, но известно, что взлетел Ми -6 с военного аэродрома станицы Егорлык и направлялся в Цулукидзе. Перелёт не близкий, но где–то борт дозаправлялся. Мне о том не ведомо. На борту возвращались к семьям домой в Цулукидзе члены экипажей, которые перегоняли борта в Россию. Были там и женщины с детьми. Всего 37 человек. День выдался туманный. Низкая облачность, плохая видимость. Летели они над Анапой. Есть там место не благоприятное, которое в тот день оказалось роковым.  И умудрённый опытом, прошедший Афган, Виктор Щитенков зацепиться колесом за сопку! Почему он отклонился от курса и полетел туда, где не проходил маршрут? Ошибка штурмана? Экономил топливо? Спешил и сокращал путь? Почему не хватило высоты? Приборы? Это фатальность или небрежность? Законы Земной логики или Божественное провидение? Вопросы...Вопросы..
     Третья … После того, как перегнали борта из Грузии и оставили их на аэродроме в Егорлыке, члены экипажей ушли в станицу искать жильё. Серёга Савин -- общительный и весёлый парень. Снял квартиру и ужинал с хозяевами дома, были там и гости, предложил прокатиться над станицей, сделать кружок. Они сели в жигули и поехали на аэродром. Он открыл борт, посадил гостей, запустился и взлетел. Дежурный по стоянке увидел взлетающий аппарат, решил, что угон и выстелил.
Попал точно в голову пилота. Борт упал и сгорел. В нём было 2 мужчин и 3 женщины.  Савин видимо не знал, что есть дежурный. А стрелявший Зорин, видимо не мог подумать, что это просто прогулка... Вот так нелепо и трагично. Страшно, когда падает и горит авиаборт. Сколько огня!.. 
     Рука мужа мягко легла на мою кисть и легко сжала её. Я почувствовала, что часто и взволнованно дышу от нахлынувшего леденящего душу ужаса. Нет! Надо освобождаться от воспоминаний. Пора думать о реальности. Но и она не радует. Безденежье и неопределённость. Открываю глаза. Через лобовое стекло виднеется серый горизонт и гонимый ветром по трассе снег. И все же, верю… в доброту людей, ведь я - в России. Я – среди своих!
     Через некоторое время вдалеке показались квадратные кирпичные дома под четырёхскатными крышами, голые костлявые ветки садов и высокие металлические заборы. Потянулись длинные улицы однообразного частного сектора. Стало понятно, что в недавнем прошлом станица была не из бедных.
      Автобус останавливается возле большого, пятиэтажного, здания больницы, раздаётся грубоватый мужской голос: «Кто просил остановить у дороги на аэродром? Вот она».
      Мы выходим из автобуса, благодарим водителя. Вдыхаем морозный воздух. Ветер продувает мою шерстяную, вязаную шапочку, как марлевую повязку. Я живо достаю из сумки белый пуховый платок и покрываю им голову поверх неё. Надо привыкать к зиме.
 -- Готова? – тихо спрашивает муж.
 -- Да, - отвечаю я. Смотрю на серый асфальт и задумчиво произношу: «Зачем нужна дорога, если она не ведёт к храму?»
 -- Ну, тогда вперёд, к храму! – оптимистично, желая подбодрить меня, командует муж, и мы направляемся в сторону аэродрома…


               

          Идти стараемся в ногу. Между нами висит парашютная сумка, нагруженная необходимыми на первое время вещами. Каждый держит за одну ручку, свободной рукой прикрывая лицо от ветра. Замерзать стали быстро.
          Вдруг возле нас останавливаются белые «Жигули», так называемая «копейка». Сквозь морозный воздух слышится добродушный мужской голос, с характерным донским выговором: «Садитесь, подвезём, мы в ту сторону едем, мимо аэродрома». Мы внимательно осматриваемся: в машине двое мужчин, их лица веселы и открыты. Охотно соглашаемся. Водитель выходит из салона, открывает багажник, подхватывает у нас сумку, ставит её внутрь и одним щелчком закрывает крышку. Знакомимся. Из разговора выясняется, что мужчины-кумовья и живут на хуторе. Они приглашают нас в гости. Михаил работает трактористом, Паша – механиком. Он сегодня ездил встречать Михаила, возвращавшегося из санатория. Улыбка не сходит с лица Миши, он шутит, весело балагурит, и, смеясь, запросто рассказывает незатейливые курортные байки. Мужчина излучает доброту и безмятежность, всем видом отвлекает меня от мрачных мыслей, за что я внутренне ему благодарна.
          Справа от дороги показались строения. До них метров сто. Паша высаживает нас, наотрез отказавшись взять предложенные деньги. Мы прощаемся и  направляемся к постройкам. Родные, до боли знакомые строения. Это модули, тонкостенные, лёгкие и, конечно, холодные. Справа, самый большой – штаб, рядом – учебный корпус, за ним - лётно-техническая столовая. С краю одиноко примостился ещё один, самый маленький, модуль. Вот в него нас и направил командир второй эскадрильи, встретившийся прямо у штаба. Вода и удобства, насколько я успела заметить, располагаются на улице.
        Входим в модуль. Ощущается мужская атмосфера. В здании накурено и довольно пыльно. Узкий коридор, обитый вагонкой, в разные стороны три двери. Войдя с улицы, кажется, что в нём достаточно тепло. Проходим комнату, в которой рядами стоят столы и стулья. Это класс для занятий. Он проходной, затем открываем следующую тонкую фанерную дверь. Она ведёт в соседнюю комнату. Небольшое помещение, вдоль стен стоят четыре кровати, заправленные синими солдатскими одеялами, на единственном окне – решётка,  посередине потолка на проводке висит лампочка. Неуютно и мрачно. Я снимаю пальто и платок, вешаю их на спинку кровати и сажусь рядом. Надо привыкнуть. Довольно быстро чувствую, что в одном свитере будет холодно. Закутываюсь в пуховый платок. Рядом, через тонкую перегородку, тихо и сдавленно воет женщина. Так плачут из-за мужчины, невольно подумала я. Чужая боль начинает передаваться. Хочется уйти, чтобы освободиться от неё.
       Выхожу в коридор и стучусь в дверь напротив. Мужской сдержанный голос отвечает:«Входите».
 -- Здравствуйте. Здесь живут или работают? – стараясь улыбаться, спрашиваю я.
Мужчина отвечает, что и живут, и работают, и служат.
     Мы знакомы. Мужчину зовут Сергей Иванович, он заместитель командира полка.
    Я сообщаю, что мы будем жить по – соседству, пока не найдём квартиру.
Он не спеша достаёт из верхнего ящика стола затёртый блокнот и зачитывает несколько адресов. Я бегу за сумкой, в которой находится записная книжка.  Быстро раскрываю, и из неё бесшумно падает листок.
      О, совсем забыла … Это талоны для питания в лётной столовой. Когда–то я случайно попала в компанию, где праздновали 8 Марта. И там познакомилась с женщиной, женой десантника, по имени Анжелика. И в знак симпатии она подарила мне упаковку таблеток для очистки воды и эти талоны. Я помню, что отказывалась и не хотела брать, но она настояла, сказав, что, вот увидишь - непременно  пригодятся! Подаю их в руки Сергею Ивановичу и спрашиваю: «Они ещё действительны?» Он, посмотрев, утвердительно кивает головой, потом советует поспешить, а то обед скоро закончится.
       Я всегда стеснялась радоваться еде. Но такой сюрприз несколько развеселил меня. Я мысленно поблагодарила Анжелику. Как ты была права!
       Обед был горячим и вполне вкусным: борщ, пшённая каша и кисель. Уходя,  смотрю на столы - хлебницы пусты.
        Вспоминается одна житейская заповедь. Хлеб после еды должен оставаться на столе. Если хлебница пуста, знай, люди не наелись – так учила меня бабушка.
       В этот день мы много общаемся с однополчанами и они охотно делятся своими  житейскими историями, полными проблем и неурядиц. Из их рассказов выясняется, что найти квартиру нелегко, а  жилой городок начнут строить только весной. Деньги полку ещё не перечислили, зарплату военнослужащим не выдали. Рядом на хуторе экстренно переделывают недостроенный коровник под общежитие. Многие офицеры и прапорщики подали рапорта об увольнении, сознательно сокращаются, некоторые переводятся служить на Украину. Местное население поднимает цену на жильё, пользуясь горячим моментом. Работы в станице нет. Жители сами подолгу не могут найти возможности заработать и готовы взяться за любое дело.
        И вообще, станичники рады тому обстоятельству, что у них расположился полк. Они связывают с ним определённые надежды.
        Разговоры об авариях у всех вызывают глубокое чувство горечи.
Выяснилось, что за перегородкой в модуле, где мы остановились, выла официантка по имени Зоя, у которой муж погиб на той злополучной сопке под Анапой. Она периодически закрывается в каптёрке и рыдает, уткнувшись в старые матрацы.


               

      На следующий день, после утреннего построения, мы пешком отправляемся в станицу на поиски жилья. Осторожно идём по скользкой дороге, обходя по очереди все адреса из моей записной книжки. Но, видимо данные быстро устаревают. В некоторые дома уже заселились наши однополчане, в других -- не оказывалось хозяев. Мы бродим по длинным улицам, продуваемые морозным ветром, стучимся в калитки и слышим отказ за отказом.
       По-разному смотрят на нас местные жители: одни – с интересом и недоверием, другие – равнодушно, чуть с иронией, третьи – явно намереваются поправить семейный бюджет. Мы осматриваем  флигель. Оценив его, я удивляюсь, что он до сих пор никем не занят. Он невелик, но удобен, газифицирован, в нём есть вода. Тепло и чисто. Причина оказалась тривиальной -- расчётливая  хозяйка запрашивает цену, которая составляет два офицерских оклада. Мы прощаемся и уходим. А вот пожилые люди относятся иначе.
       Старики смотрят на нас по-доброму, ласково, по-отечески. Они готовы помочь, чем могут даже за маленькие деньги, практически за символическую плату, чисто из уважения и по воле доброго сердца.
       Мне вспоминается один случай. Во дворе дома я увидела женщину и постучала в калитку.
 -- Здравствуйте. У вас, я вижу, есть флигель. Не хотите сдать жильё? – спрашиваю я её.
Женщина приглашает войти во двор, затем ведёт нас в маленький домик, стоящий возле гаража.
-- Смотри, сможешь здесь жить? Не забоишься? – спрашивает она, посмотрев на меня немного раскосыми калмыцкими глазами. Затем берётся за железное кольцо и поднимает ляду. Перед нами открывается выложенный белой плиткой глубокий подвал. Он полон воды, до перекрытия остаётся меньше чем полметра.
-- Вода прибывает. Слишком близко грунтовые воды, - повторяет хозяйка.
– А может?... Отвести вас к Щегловым? – предполагает она.
Довольно быстро мы дошли до небольшого саманного домика с синими резными наличниками, где жили Щегловы.
      Иван и Настя оказались добрейшими стариками. Они показали свои хоромы, состоящие из двух комнат и кухни. В доме нет ни одной двери. Вместо них висят цветастые льняные занавески. Жить в таком маленьком помещении со стариками  мне не представилось возможным. Я понимаю, что нужно отдельное помещение. Мы извинились перед стариками, поблагодарили и ушли...
           Сил бродить по станице хватало ровно до двух часов дня. К этому времени я успевала вымотаться, замёрзнуть, проголодаться и вконец устать от морозного ветра. Моё лицо начинало горело,а ноги отказывались шагать дальше. По этой причине поиски прекращались и мы возвращались в модуль.
  Прошло четыре дня. Жильё было так и не найдено. Ситуация повторялась изо дня в день, вызывая устойчивое состояние удручённости.



               

      О, эти зимние вечера на аэродроме, я их не забуду никогда.  Жёлтый свет от лампочки на шнурке порождает тоску. После жизни в модуле, неприязнь к лампочкам на шнурках останется на всю жизнь. Первое, что я буду делать при вселение в жильё - это вешать яркую цветную люстру. Холод не даёт расслабиться. Я всё время вынуждена ходить в пальто и в сапогах. Спать ложусь в лётных ползунах, свитере и носках. Как хочется обычной жизни: обуть комнатные тапочки, надеть халат и развалившись на диване или в кресле  бездумно смотреть телевизор или учить уроки с сыном. Но больше всего хочется в горячую ванну! Утром и вечером я умываюсь на улице ледяной водой из колонки.
      На пятый день усталость от переходов накопилась и окончательно ослабила меня. Муж решает идти в станицу один. Я остаюсь в модуле. На меня наваливаются тяжёлые раздумья. Что делать дальше? Может, лучше уехать домой к матери и сыну? Из-за перегородки отчётливо послышалось сдавленное Зоино рыдание. В горле встаёт ком. Нет! Не оставлю мужа одного в такой ситуации. Из-за другой перегородки со стороны учебного класса доносится весёлое оживление. И тут я невольно становлюсь свидетелем  разговора, проходившего в классе, где собралась наша вторая эскадрилья.
        В станице, недалеко от автостанции, среди многочисленных ларьков, заваленных непотребным хламом, расположилось маленькое кафе под названием «Атаман». Его уют и кухню решили оценить «знатоки». Повод всегда найдётся. Посидели, видимо, солидно -- так, что, учинили с местными драку. Причина, конечно же, была серьёзная. Прибывший наряд милиции быстро усмирил «беспокойных» и доставил их в медвытрезвитель. А утром в часть был представлен список тех, кто ночевал там.
Комэска громко зачитывает фамилии: майор Дуц, полковник Вэри… Взрывы дружного хохота раздаются из класса. Сквозь слёзы я засмеялась вместе с ними, так как живо представила техника Валерку Мельникова и инженера АО Серёгу Никашова. Как они, будучи пьяными, представлялись в вытрезвителе своими прозвищами, полученными ещё в училище и которыми сильно гордились. После хохота командир объявил о подготовке к полётам. И ещё, -- добавляет он.
 -- К нам едет телевидение.
        В этот день происходит ещё одно событие,главное, о котором мечталось больше всего. Муж из станицы вернулся скоро. Он бодрым шагом вошёл в комнату, вынул из кармана куртки ключ и вручил его мне.
 -- Вот ключ от дома, - торжественно сообщил он.
 -- Без хозяев? – удивлённо спрашиваю я.
 -- Без них! – твёрдо заявляет он.
Я с изумлением смотрю на неестественно длинный,  из жёлтого металла ключ. Наверное, так смотрел Буратино на золотой ключик, которым открывалась потайная дверца за нарисованным очагом. Это был ключ от счастья.
 -- Наконец–то, - пронеслось в моей голове, - свершилось!
 -- Где этот дом? Как ты его нашёл? Что в нём есть? — я засыпаю мужа вопросами.
 -- Это меня нашли, - начинает свой рассказ муж, - Я шёл по улице, по которой мы проходили каждый день. Слышу, как меня окликает старушка: «Эй! Лётчик, ты ещё не нашёл квартиру?»
 -- Иди сюда, я покажу тебе один дом.
Она сходила домой за ключом и отвела меня в этот дом. Я посмотрел и согласился.
 -- Хозяева живут в посёлке Целина. Отсюда недалеко, - добавил он.
Я возликовала. Мне не терпелось увидеть дом.
 -- Когда поедем, Володя? А  там есть газ?
 -- Нет. Там печка, - ответил муж.
Начальник штаба разрешил взять из модуля на первое время два тюфяка, подушки и одеяла. И мы двинулись в путь на старом КамАзе, который направлялся в станицу за продуктами. На обледенелой дороге машину развернуло поперёк. Но, это меня почти испугало. У меня в сумочке лежал ключ от дома. И мне было радостно и совсем не страшно. Так два раза "ойкнула" и всё. Потеряла чувство реальности. Что ж, иногда бывает...

               


               

   
         Когда–то в детстве мне воочию довелось увидеть декорации к фильму «Снегурочка». После съёмок их не сожгли, а по просьбе местных жителей оставили на берегу реки Костромки. Самым маленьким и неказистым на вид был домик, в котором жила главная героиня. Взглянув на дом, в котором мне предстояло жить,я ощутила себя девочкой Снегурочкой, попавшей по воле случая к берендеям.
        Не буду утруждать читателя увиденным внутри, скажу только, что в моём воображении так бывает в таёжной заимке. Печь вызвала глубокое сомнение в том, что она разгорится. "Наверняка забита сажей? К утру мы погибнем",в замешательстве размышляла я. Беспокойство перерастало в страх.
       Но, глаза боятся, а руки делают. Дрова и немного угля нашлись в сарае. Печь растопили легко и быстро. «Берендейка» начала заполняться теплом. В углу крошечного чулана валялись вёдра, тазы и огрызок веника. Уборка заняла довольно много времени. Чувство брезгливости немного отступило. Беспокойство исчезло. Поужинали бутербродами с плавленными сырками и кофе. Я закрыла окна газетами, и мы устроили долгожданную баню. Стоя в тазу перед открытой духовкой я щедро намыливалась и поливалась горячей водой, которая грелась в кастрюле со сломанной ручкой на плите. Наконец-то раздевшись, легла на кровать, провалилась на растянутой сетке почти до пола и приступила к составлению списка необходимых вещей: телевизор, стиральная машина, утюг, посуда, матрасы, подушки, одежда…
       Но сначала надо выбелить дом, а только потом ехать за вещами. Незаметно уснула. Проснулась от визга и отвратительного скрежета. Догадка осенила сразу -- мыши! Боясь спустить ноги на пол, хлопнула выключателем стоя прямо на кровати. От внезапного вспыхнувшего света мыши бросились врассыпную.В этот момент моё лицо выражает ужас не меньший, чем у княжны Таракановой.
       Муж, не вставая с кровати, поднял ботинок и швырнул им вдогонку. Одна мышка пронзительно взвизгнула , тяжело и редко задышала и в скорости прекратила подавать признаки жизни. Володя надел перчатку, поднял её за хвост и кинул в печь. Кремация дала о себе знать характерным запахом. Спать решили со светом. Но заснуть долго не удавалось.

 
               


       Я уже оделась в пальто и доставала из кармана перчатки, как в дверь постучали.
Первые гости! Интересно, чей визит? Спокойно открываю дверь. На пороге стоят двое мужчин в непривычной для меня форме. Это -- менты. Повисает недолгая пауза.
  -- Можно войти? -- вежливо спрашивает тот, который постарше.
  -- Чем обязана? – удивляюсь я и приглашаю их пройти в дом.
  -- Вы знаете, в этом доме два года назад было совершено убийство,--сообщает один из них.
  -- И сегодня ночью тоже, - тихо добавляю я. – Убита мышь, труп сожжён.
Участковый тихо и спокойно, щадя мою психику, рассказывает о тяжёлом преступлении, совершённом в этом доме. Оказывается, что ранее в нём жил одинокий пожилой мужчина, который был убит топором. После его гибели тут никто не жил, и дом использовался как складское помещение для хранения мешков с зерном. Вот откуда в нём так много мышей. «Им тут раздолье», - догадываюсь я. Мужчины подробно рассказывают мне, где купить яд «Крысобой» и отравленную пшеницу. Ещё советуют и называют адреса организаций, где дешевле купить уголь и дрова. Дают точный расклад цен.
         От услышанного на душе стало скверно. Не буду здесь жить -- решаю я. Лучше бы я этого не знала. Зачем рассказали! Я злюсь и на дом, и на ментов, и на печь, которая так быстро остыла. Сокрушаясь всем сердцем, беру сумку и отправляюсь по хозяйственным делам.
        Зимняя заснеженная станица являлась передо мной в каком - то нереальном свете. Такой свет бывает только зимой в России. Яркий и завораживающий. Я десять лет прожила в Грузии и родная природа мне некоторым образом стала в диковину. В морозном небе кружат  три вертолёта, три «восьмёрки». Значит, это - наши, во второй эскадрильи начались полёты. Интересно, а телевидение приехало или нет? – думаю я. Ветра нет, мороз заметно слабеет. Хоть это радует!
        Я возвращаюсь домой, неся в одной руке сумку с продуктами, в другой -- завязанный пакет с протравленной пшеницей. Вижу, что у калитки меня ожидает ещё один гость -- одетая в старую зелёную куртку и пуховый платок, стоит пожилая женщина.
Возле её ног, обутых в самую актуальную обувь станичников – высокие галоши с пуховыми носками, стоит топор.
         Видимо, я изменилась в лице, потому что женщина засмеялась, глядя на меня.
 -- Здравствуй, хозяйка. Что, захолонуло на душе, как топор увидела? –  спрашивает она. По тому, как она поздоровалась, понятно, что женщина явно не из робкого десятка.
 -- Меня баба Лида звать. Это я вчера твоему мужику ключ от хаты дала.
 -- А как тебя звать? – интересуется баба Лида.
 -- Лариса.
 -- Слухай сюда, Лариса, я научу тебя топить печь. Ты, я вижу, городская. Нужны маленькие чурочки, большие не годятся. Пошли в сарай! Она взяла, рядом стоящий топор и зашагала во двор, как в свой собственный. Не смея возразить,я покорно плетусь за ней, оставив на крыльце сумки.
 -- Баба Лида, а там, в сарае есть топор, я вчера видела. Это не им мужика зарубили?
 -- Нет, не им. Тот - в пакет завернули и увезли в милицию ещё тогда….
 -- А я теперь боюсь в доме жить, -- честно призналась я.
 -- Его не в доме убили, а на крыльце. Так что не бойся. Топор тот тяжёлый, ты его и не подымешь, — со знанием дела поясняет баба Лида.
Она ловко раскалывает два довольно толстых полена. И мне кажется, что я легко справлюсь с этой задачей. Живо расстёгиваю кожаное пальто, беру топор и сильно ударяю по чурке. Удар приходится в самый край, и от неё отвалилась тоненькая щепка. Второй удар приходится прямо в середину чурки, и оставляет отметину. В третий раз я, увы, не попадаю в середину, и снова шаркаю рядом, отколов ещё одну лучину. Баба Лида звонко и заливисто хохочет. Мне было жарко, когда я, наконец, разрубила чурку до нужного состояния.
-- Да, Лариска, тебе дом с газом надо. Ну, потерпи немного, найдём, - обещает баба Лида.
      Дрова в печи уже трещали, когда постучали в дверь. Вежливо отзываюсь: «Входите! Открыто!»
В дом входят высокий мужчина и небольшая строгая женщина в зелёном берете. Они держат корзину, из которой торчат старые газеты, детские рисунки, пакет с мелом и щётка.
 -- Это тебе для растопки и для побелки, - сообщает женщина. Затем она приносит в эмалированной миске бочковых помидоров, немного картошки и луку. Простые и добрые люди оказались моими соседями. Немного суровая, но справедливая баба Лида, говорящая правду -- и непременно только в глаза. Рассудительный, спокойный Николай и заботливая Наташа. На душе теплеет, оттаивает, как всегда бывает при общении с добрыми людьми.
      Вечером за ужином я рассказываю мужу о своих дневных приключениях, смотрю на его серьёзное лицо и понимаю, что его проблемы сложнее моих и всё не так просто, как того бы хотелось. Наученная жизненным опытом,я знаю, что за молчанием мужа и его не весёлостью прячется глубокое раздумье, и что ещё хуже - разочарование. О, хорошо помню выражение его лица после Афганистана – застывший, сосредоточенный, долгий с лёгким прищуром взгляд в одну точку. Взгляд человека, у которого в душе рушится храм. И что встанет на его обломках     -- вопрос?..
 -- Завтра снова полёты. А вот в субботу поедем за вещами, -- строго сообщает он.


               

        Мы стоим на автостанции. Возле нас грудятся вещи: стиральная машина-малютка, телевизор, пластмассовая ванна, коробка с посудой, парашютный мешок с вещами. Ехать довольно далеко и с пересадкой в Ростове. Тяжело пыхтя, к платформе подъезжает старенький синий «Икарус». Водитель, увидев такое количество вещей, зло засверкал никелированными зубами и громогласно заявил, что никуда нас не повезёт. Его мощный голос затих только после того, как в руках зашуршала достойная купюра. После этого вещи аккуратно загрузились в багажный отсек. Этот же эпизод повторился и в Ростове.Но, как всегда, добрались.Слава Богу.
      Домик постепенно приобрёл жилой вид, появились домашность и уют. Я устроилась на работу. Муж часто летал в командировки в Грузию, вывозил оставшееся авиационное имущество из части.
      Среди семей военнослужащих взаимовыручка является как бы само собой разумеющимся. И в моей «берендейке» почти всё время кто–то живёт. Однополчане, которые ищут квартиру, или ожидающие документы для перевода в другую воинскую часть. Мне не в тягость, даже радует это обстоятельство. В заботах  легче жить, чем в одиноких мрачных раздумьях. Вопрос с гостями решается легко. В кухню выносится кровать, на которой ложатся квартиранты. Мне хочется порадовать людей, тем более, что их лица зачастую выражают усталость и грустную задумчивость. Например: чем–нибудь повкуснее угостить. Знаю, что многие любят блины, и я часто пекла их сразу на двух сковородах. Я бы, конечно, могла и на трёх, но на плите не хватало места. В то время зарплата выдавалась чем угодно, только не деньгами.  И потому в углу моей кухоньки на картоне теснятся: мешок муки, мешок сахара, пол-мешка риса и прочая снедь. Молоко и яйца всегда можно купить у соседей.
    Я выросла единственной дочерью. Опыта жизни в большой семье у меня нет. Вот я и набиралась им. Наблюдала, изучал. Удивительно терпеливые люди - наши офицеры. Многое мне в них нравится. Как сдержанно они себя ведут даже в экстремальной ситуации, охотно выполняют любую работу по первому требованию. Сколько интересных диалогов, споров, фактов я услышала. Этот период в моей жизни – особенный, больше такого не было. Сколько судеб и удивительных характеров мне довелось увидеть тогда в Егорлыке.
    Но, есть капля, которая мешает жить: гложет тоска по сыну, который давно живёт отдельно, у бабушки. Не достаёт любимого фортепиано, книг. И ещё тихо томит давняя мечта, не дающая покоя – попасть в Германию. О, как я её лелею...


               

      Суровая зима позади. В Егорлык пришла долгожданная весна. Она пролилась на Донскую землю шумными дождями и щедро поила её. Тёплое солнце бережно согрело. И она задышала теплом, ожила и зазеленела. Теперь донская степь манила и ошеломляла своей первозданной красотой, величием и размахом. Синевой торжествует небо, и горизонт окрасился в ясный лазоревый цвет. А сады...О, как они изменились. Расцвела во всей красе казачья станица. В каждом палисаднике перед домом распустилась сирень. Она цвела необыкновенно пышно и благоухала неповторимым пряным ароматом. А рядом, на земле трогательно качались на тонких ножках нарциссы. Птицы пели звонкие песни. И даже совы, которых в станице пребывало чрезвычайно много, смотрели с веток деревьев как-то по особенному празднично и чинно.
      Станица приготовилась к празднику Победы. Выбелены деревья и бордюры. Чистота. Все ждут начала парада.
      День выдался погожий и солнечный. Кудрявые облака изредка плывут по небу  и только лёгкий ветерок дует в лицо. Жёны офицеров собрались вместе, искренне радуясь встрече. Некоторые женщины пришли с колясками. Это взволновало и обрадовало меня, ведь в это время так мало рождалось детей, и семьи военнослужащих находились в более, чем сложных условиях. Мы негромко переговариваемся и ожидаем, когда пройдут мужья.
      И вот оркестр заиграл "Авиамарш". Заволновались ещё сильнее – наши идут! И все -- стар и млад внимательно смотрели как строем двигался полк. Они шагали поэскадрильно, стараясь идти в лучших традициях -- строго и молодцевато. Шли те, кто не стали "менять кожу" и искать нишу в бизнесе. Те, кто не подались в охранники и не сделались ларёчниками, а остались в Вооружённых Силах, и являли собой реальный «Щит и Меч» страны. Многие прошли Афганистан и Абхазию, и на их груди сверкали боевые награды. Они много пережили и с честью сумели выдержать всё, что свалилось на их долю. Да, я гордилась, и многие женщины гордились своими мужьями. Мы верили в них.Воин -- это свято!
      А впереди... очень скоро нас всех ждала Чечня…