Искушение

В час, когда осколок солнца,
Налитой багровым светом,
Чайкой на воду садится
В синь печальной Брахмапутры, —
На песке у вод священных,
Возле древней смоковницы
Восемь брахманов сидело,
Был девятым садху мудрый.

Бел, как месяц, сух, как корень,
Кожа — дерева темнее,
Дхоти выцвело от солнца,
А глаза — спокойней неба…
«Я полвека жил в пустыне,
У предгорьев Гималаев,
Ел плоды, молился Богу,
Страх души мне ведом не был.

Был я счастлив, счастлив, дети!
Я постиг природы мудрость.
В отрешении от мира
Чуял вечности дыханье.
Страсти сердце не терзали,
Разум  раджей был над чувством…
Ключевой водой я мылся
На опушке утром ранним.

Из души я выгнал злобу,
Зависть, жадность и тревогу.
Думал я о карме мира
И о жизни бесконечной.
На меня сходила благость,
Как роса на нежный лотос,
По ночам шалаш мой тесный
Озарялся светом млечным…

Сон мой был по-детски крепок…
Но однажды, душной ночью,
Когда гром катил колеса
В дальних шапках Гималаев,
Непонятное томленье,
Будто капля горькой крови,
В душу сонную вкатилось,
Словно семя, прорастает, —

И проснулся я в тревоге,
В темноте, в поту холодном,
А во мне звенело что-то,
Словно дальний рокот бубна.
Все яснее, все сильнее…
Я встаю, шатаясь, с ложа.
Разорвалась тьма огнями,
Покатился голос трубный!..

В ночь, в ненастье, в жаркий ветер
Я из хижины помчался,
Как листок в потоке горном,
Позабыв про все на свете.
По корням, сквозь лес железный,
Слыша стоны духов ночи,
Глядя в ночь, как в глыбу камня,
В неизвестность камнем метил…

И — упал на горных тропах.
Надо мной рассвет холодный
Обдавал стеклянным светом
Пики, скалы и долины.
Отрываю от гранита
Я свой лоб, покрытый кровью,
Поднимаюсь… пред собою
Вижу древние морщины.

Вижу осыпи крутые,
Синих сосен вижу лапы,
Вижу пропасть, а над нею —
Ветхий, старый, узкий мостик.
Через мостик легким шагом,
Подобрав свои одежды,
Высока, стройна, изящна,
Тоньше, чем свеча из воска,

Чудо-женщина спешила
В белом сари, словно голубь…
Как смола течет на солнце
По деревьям обомшелым,
Чудо волосы струились
По плечам ее округлым.
В черных прядях красовался
Чудо-лотос, свежий, белый…

Я — за нею. Над провалом,
Где туманы пляшут зыбью,
Я за девушкой прекрасной
Шел, как юноша влюбленный,
Позабыв про годы, дряхлость,
Про седины и обеты,
Что давал я перед Шивой…
Шел и падал, распаленный

Одиночеством голодным
И девичьим телом стройным,
Что под тонким белым сари
Так призывно розовело…
По пустынным, скользким тропам,
По лугам высокогорным,
Там, где цвет рододендронов
Солнце тихо, скупо грело, —

Поднимались мы все выше…
Не хватало мне дыханья,
Кровь алела под ногтями
Тупо боль в ушах гудела,
А она, как легкий призрак,
Шла и часто, обернувшись,
Улыбалась так призывно,
Нежно, ласково смотрела.

У нее дрожали губы,
Словно вишни в непогоду,
Щеки пламенем горели,
Груди были так упруги…
Я взмолился: «О, апсара!
Небожительница! Дэви!
Подожди! Постой мгновенье!
Будь мне верною подругой!..»

Были ноги мои босы,
Кожа рдела на морозе,
А она неумолимо
Ввысь звала меня, к вершине.
Далеко седел над нами
Пик священной Джомолунгмы,
Льды спускались языками,
Глыбы кутал синий иней.

Выше, выше, выше, выше!
Тяжело пасутся тучи,
Щиплют снег с суровых пиков.
Грудь готова разорваться…
Опустившись на колени,
Прошептал я: «О, богиня!
Пожалей! Приди! Приди же!
Дай к груди твоей прижаться!

Все, что хочешь, дам тебе я,
Разум, жизнь отдам, родная!..»
И она остановилась.
Обернулась. Грянул ветер
И отнес, как клубы дыма,
Волосы с ушей девичьих.
А она простерла руки —
Нет прекрасней их на свете…

Гром в ушах моих качнулся,
Лед окутал мозг и сердце…
Под густыми волосами
Были скрыты уши барса,
И на каждом нежном пальце
Загорелых рук апсары
Из колечка черной шерсти
Коготь птичий изгибался.

Наливались очи кровью,
Зубы щелкнули в оскале…
Рухнул я, как пальма в бурю,
Пал, и тьма меня покрыла…
Я очнулся, весь в ознобе,
В шалаше своем укромном.
Ночь. Цикады. Блещут звезды,
Полнят землю тайной силой.

Понял я свое виденье,
Вы его поймете тоже».
Так закончил мудрый старец.
Восемь брахманов склонились
И пронам ему воздали…
Пели волны Брахмапутры,
Надвигалась тьма на землю,
Птицы в воздухе носились.