Симметрия судьбы

СТИХИ ИЗ СБОРНИКА (2004 - 2005)



ОСЕНЬ НА ЛОНГ-АЙЛЕНДЕ

Эта осень не к месту, как местный наркоз для того, кто уже пребывает под общим. Но стоит она круто, надолго, всерьёз - залудив, как на родине, местные рощи.
Каждый день эта осень проводит дознанье. Ты уже к её странным допросам привык, расколовшись на тайные воспоминанья, забывая слова, прикусивши до крови язык.
И когда над тобой пролетает гусиная стая, и летит на восток, на восток, на восток - ты за нею бежишь, оступаясь и воздух хватая, загребая ногами чужой океанский песок.
Вот тогда ты поймёшь, что к чужим берегам не причалить. Что всего - ничего. И судьба удалась не совсем. И по жизни - везло тебе только в начале, а в конце - тебе выпало счастье, как всем.
И твой главный итог, результат, или Бог его знает что - на вечность не тянет и Богом отмечен едва. Уже треснули губы от благотворительных заед и преследует место, где в детстве ловилась плотва.
"Ну вали, - ты услышишь, - откуда приехал. К новогоднему их прислонись январю...". Ну вали... ну вали - повторяет осеннее эхо. Кто такое сказал? Это я себе сам говорю.

...Ну, а осень - повсюду похожа на осень,
там где осень, конечно, где оная есть.
Видно стоило всё-таки родину бросить,
чтоб потом ощутить её кровную месть.


ЧЕРНАЯ ДЫРА

Я в кармане её обнаружу:
ну видна, ну черна, ну дыра.
Но зачем она лезет мне в душу
и уснуть не даёт до утра?
- Что ты, чёрная, хочешь? Послушай,
мне твоя надоела игра.
Ты чего раздираешь мне душу
чернотою своею, дыра?
Чернодушную эту науку,
говоришь, мне освоить пора?
Я с душой тебя вырублю, суку -
ты меня понимаешь, дыра?!
- Понимаю. - И в правую руку
мне кладёт рукоять топора.
Я её вырубаю по кругу -
ещё больше зияет дыра.


МЕЖДУ НАМИ

Он играет в вагоне метро,
а я еду и глухо рыдаю
под испанское болеро -
расслабуха моя дармовая.

Это он в моём детстве играл
возле церкви в Ромнах на майдане,
где завязывал общий астрал
безысходную связь между нами.

Под бандуры его перебор
пятачок мой заначенный звякал -
вот и весь наш немой разговор,
как бродячей собаки с собакой.

Он потом поменяет район,
ну, а я - континент с городами.
И стоит, как случайный перрон,
уже целая жизнь между нами.

И взлетает зелёный, как лист,
мой натруженный доллар под соло,
и круж'ится, и падает ниц
в его шляпу у грязного пола.

Он играет и дышит, как зверь,
и моргает слепыми глазами,
где вагона прозрачная дверь,
как зеркальная суть - между нами.


САКСОФОНИСТ

В Нью Йорке возле Тайм Сквер,
на вкус любой, любой манер,
бродяга, нищий и артист —
в ночном метро саксофонист.

Там, наверху, поверх бровей
горит рекламами Бродвей,
а тут, судьбой опущен вниз —
в ночном метро саксофонист.

Как в фильме «В городе Зеро»,
саксофонист в ночном метро
играет сам себе на бис —
в ночном метро саксофонист.

Нью Йорк. Бродвей. Подземка. Плюс —
саксофонист играет блюз.
И минус — как опавший лист,
в ночном метро сак-со-фо-ниииист...


ВЕЧЕРНИЙ РЕЧИТАТИВ

Мой сосед, бывший рабай, накануне Хэллоуин,
наблюдает в Бруклине лунное затмение -
у него на это своё мнение.
Бывший рабай не верит в Хэллоуин, нечисть и приведения,
а верит в Тору и просвещение. И он такой не один.
Я тоже смотрю на затмение и ловлю себя на мысли,
что жизнь моя уже привыкла к тому,
что каждый год на Хэллоуин луна, как оранжевая тыква.
И, всё же, звоню дочери и спрашиваю:
"Ты где? Посмотри в небо - там лунное затмение".
Она отвечает: "Да, вижу!". И у меня улучшается настроение.
В этот раз затмение во время полнолуния,
но луна не как тыква, а как восковая мумия...
Мой сосед любит говорить со мной на русском -
он знает три слова: "медленно", "постепенно" и "дурак",
разъясняя мне по-английски, что это он о себе так.
И уходит домой читать недельную главу Торы...
А я стою и думаю: вот и Хэллоуин, значит Новый Год скоро,
а там, гляди, весна и лето.
И я приеду домой, пролетев пол света.
И за столом будет полно народу...
Только бы не к лунному затмению через три года.


***

В этом городе одни
самолётные огни
вместо звёзд. Ещё видна
кособокая луна.
В этом городе, всерьёз,
не бывает ночью звёзд.
Я не знаю - может это
неизвестная планета?
Те же люди-человеки:
губы, ноздри, брови, веки...
Но глаза! - глаза, всерьёз,
никогда не видят звёзд.


АСТРОЛОГИЯ

"Открылась бездна звезд полна;
Звездам числа нет, бездне дна."

Михаил Ломоносов


Звезда полей, звезда морей и селищ -
рубин заката, бриллиант зари...
Добывши хлеба, обалдев от зрелищ -
остановись и в небо посмотри.
Стой и смотри, один на целом свете,
не различая бездны этой скоп.
Звезда - сама глаза твои осветит
и по глазам составит гороскоп.


ЧЕЛОВЕК В МАКИНТОШЕ

Там где город подходит впритык к океану,
на прибрежном песке оставляет следы
человек в макинтоше, сутулый и странный,
одиноко бредущий у самой воды.
Бесконечно пустынны осенние пляжи.
Океан продлевает собой небосклон.
Выхожу на причал - нет кораблика даже.
Только он в макинтоше стоит, только он.
Если даже захочешь - не сможет присниться,
как навстречу мне движется с разных сторон
в макинтоше своём человек бледнолицый
и за мною идёт на вокзальный перрон.
Никуда от него не уйти и не скрыться:
открываю купе - он заходит за мной,
в макинтоше потёртом садится, как птица,
и качает прозрачной своей головой.
...Просыпаюсь. Один. Не мешало б побриться.
Но из зеркала смотрит, заросший как бомж,
на меня этот тип и в костлявой деснице
держит бритву у шеи, не сняв макинтош.
Может это маньяк и серийный убийца
увязался за мной в макинтоше своём?
Понимаю: уже от него не отбиться -
так и будем ходить мы по свету вдвоём. 


СКАРАБЕЙ

Кушетка, зеркало, окно,
шкафы, кухонная посуда,
какой-то стол, бокал , вино -
я здесь живу, как ниоткуда.
Но среди этой мишуры -
сухая ветка эвкалипта,
повсюду лампы и шары,
и боги древнего Египта.
Здесь книги все наперечёт
стоят не ради реквизита.
Здесь жизнь Осирису вернёт
"Разоблачённая Изида".
Переплетаясь, как "Улисс"
в замысловатейшем речении,
здесь с потолка свисает вниз
почти разумное растение.
Здесь обращается ко мне,
приметой канувшего века,
немое фото на стене,
похожее на человека.
Здесь образует минерал,
единством форм и многоцветий,
универсальный интеграл
на стыке двух тысячелетий.
Здесь раковины перламутр
хранит "утраченное время",
как в треугольнике Бермуд
хранится ключ от суеверия.
Здесь мачты старых кораблей
скрипят и гнутся до предела...
Здесь выполняет скарабей
ему порученное дело.



КАФЕ  "РЭДЖИО"*

Придумал Нобель динамит —
неплохо для начала...
Давай, пройдём по Мортон Стрит
на Запад, до причала.

Потом придумал этот швед
то, что взрывчатки круче...
Давай зайдём, ему вослед,
в кафе, на всякий случай.

Он здесь заказывал обед
и нарушал обеты
(не швед, конечно же, не швед):
курил, читал газету...

Давай мы выпьем тут вина...
Уже в продаже нету?
...Он допивал бокал до дна,
курил, читал газету...

Тогда закажем — здесь дают —
«экспрессо» с кофеином.
И жизнь продлим на пять минут,
«что оказалась длинной».
 

* кафе «Рэджио» — одно из любимых кафе Иосифа Бродского, расположенное недалеко от его бывшего жилья в Гринвич Виллидж


КАРТИНА1

Висит картина в коридоре:
как море - чёрный кипарис
и это море, это море,
и эти горы сверху вниз.
Живу с картиной этой рядом,
хотя по правилам иным,
но открываются за взглядом
и дом, и родина, и Крым.
Мне это было априори
дано, как первородный грех:
и кипарис, и это море,
и эти горы снизу вверх.


КАРТИНА2

С деревьев листья облетели.
В осеннем парке выходной.
На опустелой карусели
забытый шарик надувной...
Но главный замысел художник
осуществил не в полотне,
а в том, кто рядом, как заложник
жил, расположенный вовне.


***

...Ну, вот и прошлое. Кругом
всё узнаваемо для взгляда.
И всё стоит, как в горле ком -
моя последняя отрада.
Налево, сразу за углом -
плющом увитая ограда
и за оградой этот дом,
в невыносимости надсада.
Калитка ржавая, потом
печаль запущенного сада...
Как на открытый перелом,
смотреть на прошлое не надо.


***

"Коммунизм" на фанерном щите...
Ну чего мне, и впрямь, не хватало
в облупившейся той нищете
межрайонного автовокзала.

Я спешил на автобус, влеком
в этот пригород, загород, поле -
в то, что будет мне сниться потом
и терзать меня будет. Доколе?

Всё останется так на века,
чтобы там ни менялось на свете.
Та же станция. Та же тоска.
Но меня уже здесь не приветят.


***

То же небо и звезда,
тот же воздух и пространство -
возвращаюсь я сюда,
как в сознание из транса.

Или всё наоборот:
надрываясь понапрасну,
я иду, как через брод,
от сознательного к трансу?


ПРО ЛЮБОВЬ

Слёзы. Клятвы. Объятия,
как крест-накрест - углом.
И прощанья распятие
навсегда. А потом -
неумытая, пьяная,
с синяком, босяком
шла любовь окаянная
вслед за мной, дураком.
Догоняла - мне нА смех,
подыхала - всерьёз,
оживала и насмерть
целовала взасос.


***

Я помню зелёное платье
(как будто я сам его шил)
в изгибах, плиссе - без изъятья.
А всё остальное забыл.

Ты падаешь снова в объятья
мои, замирая, без сил.
Я помню зелёное платье.
А всё остальное забыл.

Кто ты - не имею понятья.
Я помню, что сам раздобыл
зелёного платья распятье.
А всё остальное - забыл.


МУЗЫКА

Если есть что-то выше поэзии,
если есть что-то глубже, чем суть -
это музыки тонкое лезвие
проходящее вечностью в грудь.


СВЕТЛАЯ ПТИЦА

В утренних сумерках кружит над полем -
ищет посадку забытую, что ли?
Или какой-то знак подаёт -
кто её, птицу эту, поймёт?

В воздух стреляю - она не боится.
Тёмные сумерки. Светлая птица.
Целую жизнь надо мною летает.
Что она хочет? Бог её знает.


МОЛИТВА ИЕШУА

Не отвергай меня, мой Бог,
когда невнятно или глухо
пою без голоса и слуха.
Не отвергай меня, мой Бог,
как Сына от Святого духа.

Не отвергай меня, мой Бог,
когда твоё не зная имя
иду по жизни, как в пустыне.
Не отвергай меня, мой Бог,
вовеки, присно и отныне.

Не отвергай меня, мой Бог,
когда отказывают ноги
к тебе в чертог на полдороги.
Не отвергай меня, мой Бог,
тебя предавшего, в итоге.

Не отвергай меня, мой Бог,
когда я стал грехоотводом,
распятый собственным народом.
Не отвергай меня, мой Бог,
и приюти под небосводом.

Не отвергай меня, мой Бог,
мои глаза, моё надбровье
и нимб терновый в изголовье.
Не отвергай меня, мой Бог -
твоё убогое подобье.


***

Хотел писать спокойно, без надрыва,
достойно, отрешённо - "на века".
Но при письме и даже в перерывах -
дрожала, как похмельная, рука.

Хотел сказать, что главное - работа
над собственной контуженой душой.
Но кто-то мне подсказывал и что-то
внушало: это - подвиг небольшой.

Хотел прожить по совести. Но совесть
болела так, что, больше не виня,
дописывала жизни этой повесть
день ото дня печальней для меня.