Пришлось вернуться

СКУЧАЮ

Над собой издеваться не буду –
не пойду по пурге в дикий лес,
где звучат обо мне пересуды,
где потерян ко мне интерес

раскудрявой берёзы под горкой
на сухом берегу у ручья.
Я спускаюсь заросшею тропкой.
Стала, видно, тропинка ничья.

Не хожу я по тропке давненько,
но скучаю по местности той,
где скворец мне синицею тенькал,
огонёк где мерцал золотой.

Вот и снова пурга мне пропела
мной забытую песню тоски,
но пора мне вновь браться за дело –
заржавели стальные тиски.

Их разжать я, конечно, сумею –
не забыли ни руки, ни я.
Шевельнуться в просторе не смею –
всё гляжу на кудрявость ручья.


В  ФУФАЙКЕ  ВЕКА

Я вышел из себя однажды –
отправился гулять в луга:
цветочком любовался каждым...
...вокруг меня мела пурга
и вьюга завывала волком,
глядела прямо мне в глаза.
Не понял намерений толком,
как грянула в ночи гроза –
и расцвели ромашки грусти,
на лепестках блестит роса,
а тучи овцами пасутся,
и посреди зимы – весна
с ромашками запела песни,
и превратила луг в ковёр.
Берёзы, словно бы невесты,
кружили ласково простор.
Я по нему шагал достойно
отдельно в вихре вне себя.
Со стороны смотрел спокойно,
как пенилась моя судьба,
наверно, злилась? Очевидно,
меня ругала за талант –
не замечать ни в чём обиды.
"Подумаешь! – сказала, – Франт!"
Я был одет в фуфайку века,
в ушанке-шапке на башке –
не походил на человека –
пришлось вернуться налегке.
Пришёл в себя уже под утро,
не замечая злых времён,
а луг покрыт был перламутром –
контрастом серости ворон
он выглядел во всём просторе,
мне было весело вдвойне.
С улыбкой пахаря во взоре
глядел с весёлостью во мне,
кто выходил на луг вечерний,
и в ночь безнравственных теней
с охапкою стихотворений,
и с чувствами, мечтами в ней.