Старик и озеро

Свечой поминальной сгорает денёк,
Красавица Осень в изломе.
Как только за полдень - темнеет восток,
Фонарь зажигают на доме.

На ельник короткие тени легли
И с каждой минутой длиннее.
А ноги знакомой тропою несли,
Тропа уходила левее.

«Несли» - не то слово для этой тропы,
По ней  ковылял ежедневно.
Он с правой  ногою «справлялся на ты»,
А с левой … с трудом - это верно.

Михалыч на фронте был ранен не раз,
Последствия позже бывают.
И после войны, лет пятнадцать назад,
Повисла нога, как больная.

Её за штанину с собой он волок,
Топтал не одну из тропинок,
Но правой  впечатывал твердо сапог
С ребристой подошвой в суглинок.

Врачи говорили: «Беречься, дедок…»,
Но разве в деревне возможно,
Где день драгоценный прокормит годок,
С надрывом работал, хоть сложно.

И если  себе передышку давал,
То ради единственной цели:
Рыбалку  отдушиной он  называл,
Знал омуты, ямы и  мели.

Бывало, отмашет косой по росе,
И сено пока обсыхает,
В стогу он не дрыхнет, как все мужики,
В протоку блесёнку бросает.

Рыбалка – болезнь, пристаёт на всю жизнь:
Всегда моток лески в кармане.
И даже на фронте, под Вязьмой ловил…
Носил карасей на кукане.

Он в 42-м на «Катюшах» служил,
Весной все  дороги размыло.
Тылы поотстали, и не было сил
Пробиться к полкам - так разлило.

И полк на неделю про каши «забыл»-
Питался водой с сухарями.
В родной батарее неделю  уха
Дымилась в котле с карасями.

Михалыч ту леску как память привёз
И часто показывал сыну.
Хотел пробудить в нем ту страсть рыбака,
Но тот уходил в «половину».

И там занимался, просиживал дни
В чаду канифольного смрада.
Чинил телехлам, что несли пацаны,
Солдаты из  части, что рядом.

Теперь его сын - генерал, что в Москве,
В родительский дом заезжает.
Всегда приглашает его он к себе,
Но тот, как всегда, обещает.

Пока была Лида - жена, милый друг,
Велись разговоры впустую.
Сгорела мгновенно той осенью вдруг,
И начал он жизнь холостую.

Прошло сорок дней, как усопла душа,
И сын всё ж сманил его в город.
Нашёл  для отца он такие слова:
«Мол, годы берут, ты не молод…»

В столице Михалыч чуть-чуть не закис,
Не видел себя он без дела.
И с «нервной» ногой далеко не уйти,
Не мог он решиться так смело.

 До речки, в которой ловилась плотва,
С тремя пересадками ехать.
Да толпы народа - ведь это Москва!
Рыбалка для многих -  потеха.

С приходом весны заскребло на душе-
Тянуло домой, в край родимый.
Он в сквере сидел на скамейке в тоске
Весною, как прежде, ранимый.

Весеннее  небо  нельзя позабыть,
Таким оно в марте бывает.
Февральской метелью, наверно, оно
Очищено и восхищает.

И талые лужи, и те воробьи,
Что кучкой купались  на солнце.
Про «рыбу»  кричали  с соседней скамьи…
И «зайчик» блестел на оконце.

Но видел и слышал другое совсем:
В снегу деревенские избы,
Парок над  рекою и всплески волны-
Родимое место Отчизны.

Собравшийся с духом он сыну сказал:
«В гостях хорошо, дома лучше».
Пожитки в рюкзак он давно уж собрал
И трость-его лучший попутчик.

Михалыч успел по ледку поблеснить-
Подёргать плотву после «спячки».
И щук на жерлицы успел наловить
До той деревенской «горячки».

Картошку… морковь… огурцы… посадил,
Всё лето протопал, как прежде.
А «стукнуло» в грудь лишь под осень его,
В район увезли без надежды.

Уже через день из Москвы прибыл сын,
Ворвался в больницу в халате.
Пакеты и банки, весь склад витаминов
Стояли на страже в палате.

« Я верю! Ты встанешь! И только в Москву!
Играть со здоровьем не нужно.
Давай поправляйся, тебя я люблю!
И жить будем долго и дружно».

И в ночь укатил он в столицу - там дом.
Больничные будни тянулись.
Болезнь уходила…, вставать стал тайком,
И мысли, как прежде, вернулись.

По блёклому небу неслись облака,
Деревья разделись под осень.
Утиные стаи летели  вчера,
Он видел в окно - часов в восемь.

По бабьему лету «пропела» листва,
Шурша, как всегда под ногами.
Михалыч припомнил - жирует плотва,
И щука «стоит»  с камышами.

Налим вылезает из нор по ночам,
Гоняет рыбёшку на мелях.
И снилась озёрная заводь не раз
В туманной своей колыбели.

Палата, пропавшая хлоркой насквозь,
Лекарства - всё так надоело.
Тоска навалилась - хоть волком завой!
И мысль о побеге созрела.

И как-то однажды он всё же решил,
Решил для себя в одночасье.
Собрал все пожитки, домой поспешил,
С попутной машиной на счастье…

Тропа через ельник, и нам он знаком…
Старик не спешил, держал ногу.
Змеящийся корень отбросил пинком,
Себе упрощая дорогу.

А вот и вода…, как мечталось о ней,
На вид  неподвижной, тяжёлой.
Как ртуть, серебрилась на солнце она,
Казалась безжизненной, голой.

Но это обман, и Михалыч всё знал,
Как летом камыш «закипает»:
В него собирается вся мелюзга
И окунь из ям нападает.

На зорях, пугаясь, подходят лини-
На них - потаённая  зависть.
И щука всплывает погреться в те дни,
Налим из травы всех пугает…

В трухлявом пеньке он личинок нашёл…
Забросил две удочки  быстро.
И лёгкий озноб по спине вдруг прошёл,
На руки волнение  вышло.

Рыбалку он с детства любил всей душой,
Но помнил - всегда волновался.
И первый заброс, он всегда был такой,
Себя успокоить старался.

Разжёг костерок меж пологих камней,
Поставил водичку для чая.
Уселся на ворох подсохших ветвей
И так задремал возле «рая»...

Пахнуло дымком на лицо старика,
Он даже слегка прослезился.
Увидел -  кивают  его поплавки.
«Рыбалку проспал»,  – удивился.

Всего две плотвички - улов невелик,
Но мысль рыбака вся в  надежде.
Поймать на живца - в голове план возник.
«Поставлю жерлицы, как прежде.

 На мелочь я время не буду терять,
Поставлю приманки для щуки,
А может налим пожелает их взять»,-
И вытер травой в жилах руки.

Живцов он поставил и снова присел.
Костёр догорал и дымился.
Закат на верхушках деревьев зардел,
Камыш на ветру  шевелился.

Прошло  полчаса… Он опять задремал-
Осеннее солнце пригрело.
«Я что-то сегодня, как видно, устал»,
Пичужка  в кустах песню пела.

И вдруг удилище согнулось дугой
И резко назад отпустило.
Затем потянуло его стороной…
И рыба живца заглотила.

Хотела сорваться, но впился крючок,
И рыба от боли металась.
Михалыч схватил удилище, подсёк,
С воды её вывесть осталось.

Он чувствовал рыбу - большая была,
И леса струной натянулась.
Сначала торпедой на отмель пошла,
Затем в глубину пронырнула.

Он в воду зашёл, чтоб отрезать ей путь-
В коряжник пыталась пробиться.
За лесу он крепко держался рукой:
И как у воды не напиться!

Вываживать начал, споткнулся, упал-
На берег он пятился задом.
По - прежнему леса тянула в завал,
И пот даже выступил градом.

Так, сидя в воде, он её подтянул,
На берег ползком выбирался.
И рыбу волок за собою, как сук,
Так след на песке  и остался.

Спиной прислонившись к осине, сидел…
Все звуки к нему доносились:
То рябчик хрустальною трелью свистел,
То сосны  гудели, басили.

Он слышал и видел… Сгорело внутри,
Душа не давала ответа.
И слёзы рекою из глаз потекли,
Вода не давала совета.

Сегодня в последней я раз приходил,
Он молча воде поклонился.
Рыбалку, действительно, очень любил,
Но с нею, наверно, простился.

Ещё может день а, быть может, и два
Гулять на свободе осталось.
Затем вместо речки мне только Москва,
Он думал, ему так казалось…

За жабры он старую щуку поднял,
Тянула на восемь, чуть боле…
В борьбе познаётся свобода - он знал,
И выпустил щуку на волю!

-2012 -