Мой Боже!

Мой Боже! 

Мой Боже! Я красива. Я умна.
Моя фигура всех с ума свела!
Мужчины с тайным вожделеньем на уме,
Стремятся ближе подойти ко мне.
   Ревнуют жены их, увидев стройность стана,
   От жадных взоров их мужей, в их сердце рана.
   Спокойны женщины, увидев холод мой,
   Они теплы, но мой удел иной.
Тоска и слёзы, горе и печаль,
Невыразима боль, себя мне жаль,
Я так хочу увидеть край родной,
Я так хочу познать, кто милый мой?
   Но стала предо мной скалы стена.
   И бесполезно ждать от мёртвого добра.
   А я всё жду, всё плачу и томлюсь,
   И от тоски за страшное берусь.
Вгрызаюсь в толщу плотной силы слов,
От них желаю получить улов.
И воспылали радостью слова:
«От нашей силы вспухнет голова,
   У этой выскочки, с тоскующей душой,
   Мы ей покажем дом её «родной».
   Теперь она у нас. Тоску её,
   Мы сможем превратить в свое тряпье.
Вставайте в очередь, познайте, что там в ней,
Чего ей не хватает у людей?»
И встали все, и всем им отдалась,
Как пожелала тряпочная страсть.
   И извращений тьму и тему тем,
   Она познала, с каждой из систем.
   И рвали душу, кто и как хотел:
   «Пусть знает выскочка, каков её удел.
Спалим, сотрём, стыдом совьём в комок,
Познает недотрога свой урок,
Мы в клочья разорвём её яйцо,
И не узнает прежнее лицо».
    Когда от дивы не осталось ничего,
Когда последний из козлов презрел её,
Когда напились крови до предела,
Тогда решили, что свершили дело.
   И  успокоились, но вот недоуменье: -
   Да что там в ней! Лишь глупость, и сомненье.
   Фигура, как приманка для глупцов,
   Но нет ни страсти, ни ответа для юнцов.
Мертва, как статуя, и чем её не жги,
Она не  шевельнётся для любви,
И нет в ней проку даже для козлов,
Отправим дуру в мир её отцов.
   И сбросили с презреньем, как тряпьё,
   Когда оставили в ней всё свое гнилье.
   Покойно стало на душе гнилья,
   Нет, наши жёны лучше, чем она.
 Она валялась в прахе и грязи,
   Она молила смерть: «Приди! Приди!
   Избавь от посрамленья, от стыда,
   Хотела мир спасти я, не смогла».
И смерть пришла, но вид её был странный,
Как копия молящей. Те же раны,
Уродлива, и дико страшный вид,
Так не уродовал себя сам царь Давид.
Несчастная  забылась на мгновенье,
Очнулась не она. Отдохновенье.
И стала много краше, чем была.
И силой чистой и умом полна.
   А перед ней стоит её Любовь,
   И мигом возгорелась в сердце кровь,
   Ты мой! Я столько лет Тебя ждала!
   Но любишь ли! Люблю, как никогда!
Люблю всем сердцем, плотью и душой,
Пойдём Любимая спасать наш мир большой.
Пойдём навстречу всем богам земли,
Очистим землю от гнетущей тьмы.
   Дитя Мое! Теперь ты хочешь умереть?
   Нет, милый Боже! Научи терпеть!
   Не отпускай от сердца никогда,
   Пусть от позора не останется следа!
Будет все, как ты захочешь!
Будет мир у ног твоих!
Нет! Не будет так, мой Милый!
Будет мир у Ног двоих!