Комета 1759. Из Виктора Гюго

Назвал он точный срок: воротится звезда.

И сразу на него зашикала вражда.
Пусть бог для вас Ваал, пусть Вишну, пусть Юпитер,
Соединение таинственнейших литер,
Нет, идол в синеве небес без берегов
Всемирный синтез брахм, зевесов, иегов,
Пусть в глубине души, которой свет неведом,
Бог – правда бывшая, затопленная бредом;
Пускай на Сент-Андре вы вслух несете чушь,
И сеете соблазн среди невинных душ;
Скажите, что среди орлов и быстрых чаек
Вы видели полет иных небесных стаек,
Что заселяется архангелами синь,
Скажите, что нагих вы видели богинь,
И тайну грешную лесным вверяя сеням,
Уподоблялись вы затравленным оленям;
Пусть вам является фавн, демон или джинн,
Пусть вам, трепещущим, глаголет Бог с вершин;
Пусть уверяете вы простака-соседа
В том, что от лебедя беременеет Леда;
Пусть уступаете вы зайчику луну,
Египет Апису, а Индию слону;
Пусть было яблоко для смертных ядовито,
Пусть солнце к небесам исхоженным прибито,
Чтоб нанести могли солдаты больше ран;
Измыслите Талмуд, Авесту и Коран,
Обманывайте чернь доверчиво-живую,
Все можно, лишь нельзя вычерчивать кривую,
Прозреньем дополнять привычных знаний гнет,
Особенно когда внезапная сверкнет
Звезда на небесах, взорвав былую веху;
Не полагается вымеривать прореху
В покрове голубом, где, тайный, испокон
Веков над хаосом господствует закон;
Пусть бродит в небесах сей пламенник печальный,
Нельзя исследовать его первоначальный
Путь; хоть сияние сильнее темноты,
Не нужно спрашивать его: откуда ты?
Роиться вкруг него негоже цифрам-пчелам,
Пытливым странницам в познании веселом;
Не будь мыслителем и познавать не смей,
Не то сойдешь с ума; наукою своей
Пространство и число сближая без опаски,
Увидишь, как страшит огонь без мрачной маски;
Так не заглядывай отважно сквозь покров;
За ним, неведомый, прозрачный смысл миров;
И если бы покров откинула наука,
Жизнь оказалась бы там, где таится бука,
А люди пугалом привычным дорожат,
Непостижимое блюдут и сторожат;
И разъясняются в ответ на разъясненье
Ум и безумие в коварном единенье;
Все эти чертежи – дурной, поверьте, тон!
Скорей бы приютил беднягу Шарантон!
Аскет среди своих заумных наблюдений,
Ревнитель строгих цифр и призрачных видений,
Пророк, блуждающий в грядущем и в былом,
Увеличительным вооружен стеклом;
Он смотрит в телескоп, но, мученик науки,
Теряется в толпе, средь ближних близорукий!
На сумасшедшего, конечно же, похож
Тот, кто коснулся тайн, превозмогая дрожь,
Кто в замкнутую глубь темнейшего предмета
Привносит алгеброй своей немного света,
Кто, бесконечное зондируя до дна,
Науку в бездну шлет, где истина видна,
Чтобы жемчужину ныряльщица достала
Оттуда, где звезда во мраке заблистала;
Однако кто найдет невиданный алмаз,
Реальное, и чья рука, чей зоркий глаз,
Не остановлены природою ужасной,
И неуступчивой, и скрытной, и опасной,
Уловят сущее? Что, кроме алтарей,
Взыскательных судов, божественных царей,
Что кроме вечного хранительного храма,
Где длится для толпы возвышенная драма,
Надежно на земле? И странен для людей
Чудак мечтательный, взыскующий идей
Там, где вращаются заоблачные сферы,
В которых разные прочитывались веры,
А некто с безднами вступает в разговор,
Как будто пристальный прослеживает взор
Путь странствующих звезд, а солнце освещает
Ночное логово, где Сириус вещает
Ведя с Плеядами непримиримый спор,
А мудрый со свечой исследует простор...
Безумен ли пигмей в пустыне первозданной?
Конечно же, Гикет и звездочет Кардано
Незаурядностью своею превзошли
Других взирающих во мрак с ночной земли,
Но кто бы предсказал, исследовав приметы,
В грядущем новое пришествие кометы?
Комета – некий мир, блуждающий в огне;
Неуловимая в небесной вышине,
Похожая на меч, комета вне закона.
Где для нее рубеж? Где для нее препона?
Ад, может быть, летит кометою во тьму.
И вы осмелились ключ подобрать к нему?
Как воду под мостом, звезду вы проследили
И на мгновение беглянку пригвоздили;
Вы видели вдали ее ночной чертог,
Исследовали вы размах ее дорог
В паденье роковом и невообразимом,
Едва ли ведомом Христу и херувимам;
То, что не видел Бог, дерзнули вы узреть;
За ней подсматривать намерены и впредь?
Ловя незримый свет, вы здесь на зыбкой кромке
“Добро пожаловать!” сказали незнакомке.
И вы предвидите, как бросит кости Бог?
Комета вас уже не застает врасплох?
Она, по-вашему, грядет, а не блуждает.
Вам ведом час ее, он с вашим совпадает;
Невероятный ритм ночей вам в цифрах дан,
И сей всклокоченный, летающий вулкан,
Дракон, сия гроза Медведицы и Рака,
Изволит ждать от вас условленного знака
И назначает вам во мраке рандеву?
Что? вы безмерное познали наяву,
И, как жена, при вас чудовище смирилось
И вашей алгебре суровой покорилось?
Так вот что чахлое усердие сулит!
Лишь портили глаза себе Гермес, Эвклид
И прочие, но что посулы роковые!
К ней в клетку страшную проникли вы впервые;
Со свитою нулей служило вам число
И за волосы к вам комету привело.
Теперь вам дикие подвластны метеоры,
Вам служат звездные сияющие хоры;
Как до пурпурных вы возноситесь миров,
Так вы за солнцем вслед идете в темный ров!
Что? Небеса для вас, как лира для Орфея,
Как обветшалые листки для грамотея
На набережной, где торгует букинист,
Хоть ветру надоел изрядно каждый лист,
Ах вы, корпускула, зубрила слеподушный,
Безумный при Безу, однакоже послушный,
Вы карлик, но колдун, и мните посему,
Что бесконечность вы упрячете в тюрьму!
Взнуздав гипотезы для вашей колесницы,
Вы сопрягаете закаты и денницы,
В бессмертном времени лазурь перечертив;
Все то, что множится, чем вечный хаос жив,
И Лев, и Волопас, и Пес, и Диоскуры
И встречи странные, и таинства натуры,
Лучистый эмпирей в сиянии веков,
Колодец пустоты с кругами от плевков
Лентяя сатаны, а также вихри Божьи,
Которые в своем всемирном бездорожье
Дерев не милуют и не щадят высот;
Все это, кажется, вмещает ваш блокнот.
Вы проводник светил, небесный чичероне,
При вас Альдебаран волнуется на троне!
Всегда доступны вам Арктур и Орион,
А звезды разные кишат со всех сторон,
Неисчислимые космические астры;
Вы больше знаете, чем эти Зороастры
И Ездры, хоть шумел Мамврийский дуб для них;
Вам повинуются слоны миров иных;
Комету в небесах вам удалось потрогать,
Дерзнули привязать вы ниточку на коготь
Сей птице сумрачной, желая новых встреч;
Вы можете с небес теперь ее совлечь!
Галлей! Бедлам для тех, кто узнавал соседок
Среди небесных звезд; мечтатели, ваш предок -
Сам черный Прометей, возлюбленный скалы,
И вам сердца клюют насмешники-орлы;
На вас все та же цепь, вас каждый презирает,
А ненависть – Кавказ, который вас карает;
Вновь Эмпедокла сжечь вулкан отнюдь не прочь,
И гениев к столбу позорному волочь
Готовы ближние в пылу непримиримом;
Наверняка Галлей  осмеян был бы Римом,
Между эпохами доказывая связь,
Афины тоже бы его втоптали в грязь,
Однако человек средь вековечных боен
Впервые был таких насмешек удостоен;
Педант корил его, над ним глумился фат,
И обличал Его разгневанный прелат
Что? Больше Библии ученый этот знает?
Карикатурами клеймит и раcпинает
Неосторожного глумливая толпа,
Наполнив хохотом пустые черепа,
И сумасшедшим был объявлен бедный гений;
Поруганный среди насмешек и гонений,
От современников он скрылся, наконец;
Безумец или же непризнанный мудрец?
Кто мудрость отличит от своенравной дури?
Известно лишь одно: Галлей не вынес бури;
К знакомым небесам поднять не смел он глаз,
Ходячая мишень мальчишеских проказ;
На каждой улице толпа его дразнила,
Кричала: “Это он!”, сарказмами казнила,
И каждый был готов провидца растерзать,
Посмевшего возврат кометы предсказать.
С  тех пор везде его насмешками встречали;
Он опечалился, и умер он в печали,
И позабыл его неумолимый свет,
Таков затравленный людьми анахорет.
Забыт и вычеркнут мыслитель неугодный.
Он возвращается к себе во мрак природный;
Как вечер, он померк в темнеющей дали,
И уголок ему невзрачный отвели
Близ церкви нищенской; ирония сначала
Визитами подчас могилу отмечала,
Как мышь летучая, над нею мельтеша;
Смерть, впрочем, для нее не слишком хороша.
Покойник посрамлен, убийце не до гроба;
Живую любит кровь насмешливая злоба;
Зачем же попусту сарказмы измышлять?
Не стоит мертвого вторично умерщвлять!
Охотиться на тень? Трунить над прахом в яме?
Пускай мертвец теперь общается с червями;
Угасла ненависть, и воцарился мрак;
Спокойно видеть сны в могиле мог чудак;
Игралище живых – теперь добыча гнили,
Покойника во тьму навеки заманили,
Куда не западут летучие лучи:
Непререкаемый покой царит в ночи.
Обильная трава в союзе с тьмой кромешной
Успела завладеть могилою потешной.
В гробу забыт людьми несчастный астроном;
Просился, так сказать, он прямо в желтый дом;
Забыты все его точнейшие расчеты,
Неуловимых звезд орбиты и полеты
Солнц, верноподданных премудрого Числа,
И ежевикою могила заросла.

Что имя? Рубище, разорванное сбродом...
И три десятка лет прошло под небосводом,
Давно не трогала покойника молва,
И помнила его лишь дикая трава;
Однажды вечером над бледным окоемом
Ночь встала черная в наряде незнакомом,
И в поздний час, когда смолкает шум земной,
Сменилась бледность вдруг зловещей белизной;
И в год, предсказанный той логикой железной,
Озарена была гора всемирной бездной,
Как будто факелом блуждающим стена,
И превратилась в свет ночная белизна,
И лучезарная окрасилась пурпурным,
Как будто бы заря восходит по лазурным
Ступеням в темноте на звездный небосвод,
И был ужасен сей таинственный восход.
В приюте сумрачном бесславия и славы
Затрепетали вдруг на всех могилах травы;
И неожиданно, как призрак входит в дом,
Неотвратимое в пространстве мировом,
Возникло пламя, свет в пересеченье линий
Сверкающих; сполох неугасимо синий,
И ледяной огонь по небесам лия,
Ужасная звезда сказала: “Вот и я!”

(С французского)