Чужой огонь лежит на языке эллинизм в русской поэз

 
Дух эллинизма – дело страшное. Он корёжил, резал, угнетал  и гнобил не одно поколение русских писателей. Михайло Ломоносов был первым  на этом  пути. Метафоры, рифмы, стопы, дактили, анапесты – это не просто инструменты так называемой классической поэзии. Это инструменты казни русского языка. Орудия пытки. Клещи, топоры  и прочие  инструменты, плавно переходившие в 18 веке из западноевропейских застенков инквизиции  в  живой Русский  язык. Что  при этом чувствовали поэты? Первые, живущие внутри  живой  среды великого и могучего, внутри своего народа, мало что  могли понять. Вторые понимали, догадывались, что поступают плохо. Третьим уже ничего не оставалось, как готовить революцию. А четвёртым, после планомерного уничтожения живой питательной русско-поэтической среды, пришлось очень туго. У них болело горло, жгло язык, они, отрезанные от родных корней, задыхались в почти полном отсутствии животворного поэтического кислорода. Но их никто не слышал. Потом пришли девяностые – нейтронная, взрываемая  изнутри страны, страшная информационная  война, которая в наше время  вышла  в открытое адское  пламя. Что могут  чувствовать современные  молодые поэты  среди горящих обломков некогда величественных зданий  Русской  Поэзии? Что может ощущать душа, живущая в аду? Она бесчувственна, мертва. Она живёт лишь инстинктами своего тела – есть, спать, ходить, видеть… Пламя медленно гаснет. Дым  рассеивается. Надо  жить дальше. Надо создавать живую Поэтическую среду снова. Но прежде нужно понять – как происходило порабощение умных людей бесовским эллинистическим  духом, как  они  этому противостояли и что при этом чувствовали.
Михаил Айзенберг
***
Забудут нас удача и закон.
Забудет нас и крепость на болоте.
Так невесом в тылу и на излете
подземный корень старческих имен.
Чужой огонь лежит на языке.
Удар петляет с первого на третье.
Зима летит на длинном поводке,
и мягко стелют два десятилетья.
Не спрашивай, зачем и почему.
Уже по локоть в сахарном дыму,
уже забытый, верный втихомолку,
к словам твоим я не найду ключа.
И старший брат мой ляжет под иголку,
едва увидев мир из-за плеча.
Один из нас, но первый из пяти
(мы славу пьем из одного стакана
и воздух тянем из одной горсти)
забудет мир, дойдет до Ханаана,
но караван не встретит на пути.
1971
И только читая другие стихи другого Поэта, написанные почти на полвека раньше, понимаешь, что не все они приняли в себя пламя ада. Есть ещё жизнь и сила в Русских Стихах:
Николай Асеев ВДОХНОВЕНЬЕ
Стране не до слез, не до шуток:
у ней боевые дела,-
я видел, как на парашютах
бросаются люди с крыла.
Твой взгляд разгорится, завистлив,
румянец  скулу обольет,
следя, как, мелькнувши, повисли
в отвесный парящий полет.
Сердца их, рванув на мгновенье,
забились сильней и ровней.
Вот это - и есть вдохновенье
прилаженных прочно ремней.
Казалось: уж воздух их выпил,
и горем примята толпа,
и вдруг, как надежда,
как вымпел, расправился
желтый тюльпан!
Барахтаться и кувыркаться
на быстром отвесном пути
и в шелковом шуме каркаса
внезапно опору найти.
Страна моя! Где набрала ты
таких нерассказанных слов?
Здесь молодость бродит крылата
и старость не клонит голов.
И самая ревность и зависть
глядят, запрокинувшись, ввысь,
единственной мыслью терзаясь:
таким же полетом нестись.
1934г.

 А вот так выглядел русский поэтический язык полтора века назад, когда огонь эллинизма покорёжил ещё не  всех талантливых людей того времени:
Граф  Алексей  Константинович  Толстой

Стихотворение

Хорошо, братцы, тому  на  свете  жить,
У  кого  в  голове  добра  не  много  есть.
А  сидит  там  одно-одинёшенько,
А  и  сидит  оно  крепко-накрепко,
Словно  гвоздь  обухом  вколоченный.
И  глядит  уж  он  на  своё  добро,
Всё  глядит  на  него, не  спуская  глаз,
И  смотрит  по  сторонушкам,
А  знай  прёт  вперёд, напролом  идёт,
Давит  встречного-поперечного.

А  беда  тому, братцы, на  свете  жить,
Кому  Бог  дал  очи  зоркие,
Кому   видеть  даль  во  все  стороны.
И  те  очи  у  него  разбегаются:
И  кажись  хорошо,  а  лучше  есть!
И  худо, кажись, не  без  доброго!
И  дойдёт  он  до  распутьицы,
Не  одну  видит  в  поле  дороженьку;
И  он  станет, призадумается,
И  пойдёт  вперёд, воротится,
Начинает  идти  съизнова;
А  дорогою-то  засмотрится
На  луга, на  леса  зелёные,
Залюбуется  на  божьи  цветики
И  заслушается  вольных  пташечек.
И  все  люди  его  корят, бранят:
«Ишь, идёт, мол, озирается,
Ишь, стоит, мол, призадумался.
Ему  бы  мерить  всё  да  взвешивать,
На  все  боки  бы  переворачивать.
Не  бывать  ему  воеводою,
Не  бывать  ему  посадником,
Думным  дьяком  не  бывать  ему,
Ни  торговым   делом  не  правити».
 
И  напоследок для сравнения кусочек из другого стихотворения графа, написанного четырёхстрочной строфикой:
Я прислушаюся к вам,
Цветики степные,
Русским людям передам
Я дела былые!

Шли  поэты маршем по мосту из прошлого в будущее: раз, два, три, четыре! Вели за собой народ: раз, два, три, четыре! Рухнул под ними мост. Оторвалось прошлое от будущего. Пришли другие времена. Пришли другие поэты. Но, прежде чем в будущее через реку времени идти, нужно новый мост построить. Новые слова найти, новые стихи написать. А как писать, если родные корни забыты? Значит, нужно сначала историческую память русского языка восстановить, а потом уже и за дело браться. Так-то вот, братцы.
25.11.13 г.