Последний миг

Знакомые голоса его разбудили. Он слышал говор, не понимая значения слов, просто как бы нюхом чуял, что разговаривали наши…
«Почему они меня не спасают? Я же жив! – он с большим трудом наперекор тяжелейшему состоянию напрягал память, чтоб жить. – Раз голова соображала, значит, есть шанс… Попробуй-ка, крикни что-нибудь, а то они на меня не обращают внимания…» Изо рта выдавился воздух с еле слышным хрипом… «Нет, так ничего не выйдет. Надо отлежаться, но прохлада высосала из организма последнее тепло… Когда же они поймут, что я живой? Наверное, меня считают мёртвым…»
Тело его изнывало от десятков синяков, кровоподтёков, от глубоких ссадин. Сквозь невыносимую боль он пытался прокрутить в памяти ту… маетную крестьянскую житуху… В двадцать четыре года он уже имел сеточки морщин под глазами и вид стареющего человека. С раннего детства ему пришлось работать, а работа не имела конца. Хоть сутками работай, а конца у крестьянской работы нет.   
Потом плен… Фашисты с садистской изощрённостью избивали его сапогами, прикладами винтовок,  били бесконечно долго. Он не помнил: как оказался на чём-то сыром и холодном, сколько пролежал здесь… Главное – в черепке что-то шевелилось... Где товарищи, которые с ним попали к извергам в лапы? Пальцы на обеих руках не сгибались, правый глаз заплыл синяком и не открывался, сильно болело в затылочной части, в горле пересохло. Он пытался повернуться на спину, но не сумел. Ноги онемели, холод проник под кожу и остужал внутренности.
Он вспомнил, что рядом кто-то балякал по-нашему… Тогда почему они не помогут? Ведь смерть не забрала к себе… Тут кто-то схватил его за плечо и перевернул лицом вверх. Он резко выдохнул и тут же умер. А солдат, который перевернул его на спину, посинел от страха: «…ой, ребятки, да ведь он… был…»

                Записано со слов фронтовика
                Василия Ерофеевича Шкотова