Перестану целовать эти строки алые

Перестану целовать эти строки алые,
Забуду, что снился как утренний дождь.
Твои грубые плечи, как тьма запоздалая,
Не в силах мне чем-то помочь.
Но, может, солнечной ночью я дождусь, как рассвета,
Того взгляда, что шел за мной по пятам.
Может быть, и не станет кровавого следа,
Что выкручивал шеи седым голубям.
И ноябрь грустит, разрываясь от смеха,
Жестяные столбы слишком больно молчат,
Я прошу: УХОДИ, моя милая бездна,
Потому что хочу тебя не потерять.
Сколько слов и до ужаса мокнувших душ,
Потому что внутри ничего не осталось,
Я хочу не к тебе, я хочу, но разрушу,
Буду камнем летать с ледяной высоты.
Убивай меня тихо, сожги до рассвета,
На трамвайных путях меня мертвой оставь,
Но давно умерла.
Удивлен? Я приеду,
Но только когда будет выпит туман.

 Сколько белого снега в твоих небесах,
 Я цела или нет, я не помню от грусти,
 Но вот только никто себя к тебе не подпустит,
 И «никто» «никогда» будет тебя целовать.
 Что не я?
 Объясните! Я орала на небо,
 Звезды глупо горели, смотря на меня,
 Но молчание это невыносимо болело
 Где-то в груди, или вообще вне меня.

 Потрясающе резкий; ты ветер отчаянья,
 Ты буран, буревестник, торнадо и пакостник;
 Ты невинный виновник, ты правдивый обман.
 Ты и мы ничего, ты и я, ты и вы.
 Это все ни о чем? О чем мы говорим?
 Почему мне так страшно мчаться к вершине?
 Ты был образом светлым, зарыватель могил.
 Ты был просто волшебен в своем артистизме.
 Ты странно над миром в небе парил.

Я уже доболела и выгорела полностью.
Может быть, я совру, но тебе-то что?
Я буду кричать, разрываясь над пропастью,
Что у меня уже все хорошо.
Раздирать свои крылья в клочья кровавые,
Чтобы вовсе тебя в себе больше не прятать,
Чтобы снова пустить тебя к чертовой матери
На Арбате с «никем» за рукав погулять.
Только ты возвращайся.
Умоляю же, хватит,
Ты слишком мучительно долго гулял.
Я тебя не прощаю, я тебя уже сильно.
Я тебя очень сильно и давно уж простила.
Но скажи же хоть слово, потому что нужнее,
Восхитительней боли не придумали, нет.
Я прошу, не спасайте меня, добрые медики,
Я должна умереть, только в нем умереть.

 Я хочу опуститься чуть ниже всенизшего,
 Чтобы быть наравне со своим палачом,
 Окунуться в глаза не с насмешкою, с вызовом,
 Чтобы каждый день взгляд тот глазами встречать.
 Никогда, никогда! Не отпущен, любимый!
 Только врет голова, что тебя уже нет.
 А ты все еще здесь, недолюбленный, милый,
 Ты все еще греешься в осколках души!

 Безнадежно любим низким голосом мнимым,
 Каждым тоном   разбитого в дребезги мира,
 Каждым запахом горького  в воздухе дыма.
 Плавно становишься чем-то моим, но не многим.
 Что? Уже все?
 Не позволил проститься? Ты уже навсегда?
 А как же наш чай?
 Как же все то, что мне год уже снится,
 Как все то, что не пережили мы, только мы?

И спина встречает холод грязных трамваев,
Чеканящий шаг уходящей судьбы,
Твою спину горящую душа ощущает;
То, что ждет впереди, уже позади?
На негнущихся, потных, усталых, ломающихся;
Жутких, озлобленных, стертых к чертям,
Мы уже не везде, мы под холодом корчимся,
Ведь нас выдумал какой-то старый дурак.
Я хотела прийти, я приду, обязательно.
Ни за чем, не за ним, подчиняясь пророчеству,
Что составлено бредом в дурацкой тетради,
Что ничего и не значит,
Что кричит одиночество.
Просто жди, только жди,
И никто не мешает;
Только тянется время и внутри та струна.
Только мнимое время в углы острые прячется,
Только то, что сказать не успел мне, скажи.
Пожалуйста.

Во дворе возле полуподвала,
Как говорило вечное светлое энное апреля.
Давай еще шанс нам дадим все с начала.
Дай нам шанс с конца все возродить.