Память. Владимиру Высоцкому

Наша память вещь своенравная
Людей не брезгУет судить.
Кому-то корона бумажная,
Кому-то на свалках прогнить.

Фильтрует через ситцо
Двуногих сынов природы.
Чье ей забыть лицо,
Чью умертвить породу.

Смеясь, тщательно затирает
Жизни описки и промахи.
Нещадно водой заливает
Огненных чувств всполохи.

Играет, как хочет, с хрупкими
Нитями воспоминаний.
Мы в её власти сутками -
Рабы лишь её желаний.

Мы можем её ненавидеть,
Проклинать словами неписанными.
Она может нам опротиветь
Руками болью пронизанными.

Мы можем упасть ей в ноги,
Умолять, слезы лить потоками,
Каждый день обивать пороги,
Чтоб забыть или помнить гОдами.

Но есть лица и звуки, что нам не стереть,
Они в сердца подкорку въедаются.
Память здесь руки опустит и, впредь,
Позабыть уже не попытается.

Я слово своё посвящаю тому,
Кто мне стал и отцом и братом.
Тому, кто бы понял и в страшном бреду,
Кто не просил бы оплаты.

Его голос звучал для каждой души,
Жаль не каждой был он услышан.
Он дарил людям то, чем так сам дорожил,
И ни разу не был тем пристыжен.

Он был бравый боец и с собой и с судьбой,
Он был друг, каких редко отыщешь.
Он был рыцарь и шут с открытой душой
И таким же предстал пред Всевышним.

Скажи, а каким же он был для тебя
С его грубым, прокуренным словом?
Может быть ты из тех, кто считал: "всё шутя!"
И не видел в нём смысла другого?

Может быть ты из тех, кто его презирал,
Кто считал аморальным невеждой?
Из тех, кто самодовольно кричал,
Что он с грязной душой под одеждой.

Или может быть ты горделиво считал
Его гения перецененным?
При упоминаньи бестактно зевал,
Себя считая непревзойденным?

Замолчи же при мне тогда в этот же миг,
Пока я не успел замахнуться.
Ведь от смрада того, что ты произносил,
Впору было бы мне задохнуться.

Я из тех, кто рыдал над бойцами его,
Кто на пули в раю нарывался.
Кто вместе с этим безумным пьеро
За товарища насмерть дрался.

Кто с волками готов был бежать сквозь леса,
Не боясь ни снегов, ни ударов.
Он в толпе растворял свои словеса,
В душах тысячей жег пожары.

Он превыше всего человека ценил,
Не смотря, кто он был по наряду.
Он тысячам душевнобольных посвятил
Свою трепетную балладу.

Он готов был пропащую душу принять,
В шкуре каждого сам побывал.
Он мог страстно любить, обиды прощать,
Лишь предательства грех не прощал.

Завершая дрожащими нотами свой
Слов спектакль громкий и хлесткий,
Продолжает курить одну за одной
В моем сердце Владимир Высоцкий.