Чингисхан, или заря над степью

Чингисхан, или заря над степьюЧИНГИСХАН,
          или Заря над степью
 
…родился он,
                сжимая в правой руке своей
                запекшийся сгусток крови (§ 59).
У твоего сынка взгляд – что огонь,
                А лицо – что заря (§ 62).
                Сокровенное сказание 1240 г.
1
Раскосый демон ходит по земле
и жёлтым оком степь свою обводит:
зловещей тучей племя рядом бродит,
сверкают грозно молнии во мгле.

С ним Белый конь. Подобен он стреле!
Копытом, словно молотом, колотит
сухую твердь, огонь таится в плоти.
Ему не время под Луною млеть.

Витийствует безумие одно!
В жестокой схватке каждому дано
узнать свой род, живуче ли колено…

От юрт – бело, идёт заря, светло…
И демона лучом во тьму смело
у берегов Онона, Керулена.

2
У берегов Онона, Керулена
зрел дикий гений – властный Тэмуджин.
Среди монголов –  это был один,
кто мог очистить кровью века вены.

Ему знакомы хитрости гиены.
В цепях раба три года чужанин
молол, рубил, ковал. Как исполин,
разбив ярмо, бежал к одноплеменным.

Отсюда в смертный бросился он круг,
где нукеры надёжнее, чем лук.
Убитым слыть почётней, но не пленным.

Пусть мать не плачет, волосы не рвёт.
А сердцу – не прикажешь, сына ждёт…
Напрасно ищет – степь покрыта тленом!

 3

Напрасно ищет – степь покрыта тленом! –
орда ту явь, где вой, стрелы полёт,
где воин рвётся бешено вперёд,
                круша неверных духом дерзновенным.

Чингис, однако, – наконец-то смена! –
на белом войлоке! Тяжёлый гнёт.
Его глаза, ножей жестоких лёд,
налиты злобой, подлостью измены.

Не скрыть в них ярость: «До чего мы слабы!
С судьбой смирились под враждебной лапой…
Потомку Волка быть ли в кабале?

Пока могилы предков не разрыты,
пока я жив, о Небо, укрепи ты
огонь в душе и в тлеющей золе».


 4

Огонь в душе и в тлеющей золе –
подъемлет дух. Он, словно знак сигнальный,
на тех курганах, тёмных и печальных,
что издавна кочевнику милей.

О свет Луны! Не ты ли на скале
призывно реешь в сонмище астральном,
твои дракона девять лент сакральных
витают над судьбой чужих полей?

Не здесь ли юным красовался нукер,
во славу рода бился цепкоруко
наперекор объявленной хуле?

Улус родной – его татары грызли –
ковыль седой, таинственные мысли
завязаны бедой в одном узле.




  5

Завязаны бедой в одном узле
мечты. Рубить – не этому ль кагану,
который мощным вихрем-ураганом
пройдёт с туменом к светлой Шамбале?

Уйгур научит что сказать пчеле.
Монголы сварят мясо на тагане,
залечат раны песней на кургане,
Семь Кузнецов укроют их ночлег.

А завтра – будет знати курултай,
и титул высший вечно почитай
любой батыр и отрок ойкумены.

Но в памяти останутся навек
меч гнева острый, вестник-человек,
страданье, кровь, позор и ужас плена.




 6

Страданье, кровь, позор и ужас плена
пройдёт народ…Но слышится в тиши
святая вера в силу камышин –
упругих стрел, окрашенных мареной.

Вновь мир – в огне! И коршуну на смену
над городом пустынным пепл кружит,
и  чрево черни порвано – не сшить:
там ветры воют, словно бы сирены.

У ведьмы старой не рука – клюка,
и грудь сочится, лижет пёс бока…
И голод, падаль – нощно, денно.

А люди – в них свирепствует блоха! –
на части рвут верблюжьи потроха…
Не сон ли там, где ядом дышит пена?





  7

Не сон ли там, где ядом дышит пена,
где с вестью скорбной падает гонец:
бессмертие проверит, наконец,
удар меча – продуманно и верно.

Но время знает добрый вкус вербены.
Род продолжает Тэмуджин-отец:
вот младший сын Кюлькан – всему венец,
и старший Джучи, богатырь отменный.

…Один погибнет от стрелы урусов.
И долго будет плач стоять  в улусах,
напоминать о сваренных в смоле…

Хребет другому сломлен по указу.
Хохочет Эрлик, множа всем заразу,
а головы вождей кипят в котле…

8

А головы вождей кипят в котле…
Но слаб дух зла: с враждой пора покончить.
Хан-тенгри светом заменяет ночи
и жить даёт земле, воде, ветле.

Какой монгол не любит журавлей,
в вечерней дымке спрятанные кочи,
орла огнём блистающие очи,
разлитый степью сладостный елей?

Барханом старость тяжко наступает,
и богдыхан настой травы вдыхает,
идут, как тени, прошлого года.

О Найман, конь мой, пей озёра-блюда,
живыми вынеси из схватки лютой…
Как жаден бог войны – ему всё дай!






 9

Как жаден бог войны – ему всё дай!
Дороги стали чёрными от крови…
И опустились долу хана брови –
нелёгкий жребий вынесет Сарай!

Ему опора – голубой Алтай.
К высотам снежным взмыть, подняться вровень
хотел бы каждый, что – увы! не ново.
Гони коней, мой верный Субудай!

В пути взбодрит нас кисловатый дуг,
зальётся звоном солнценосный туг,
к Онону мир вернётся вожделенный!

Вздохнёт тогда, наверное, монгол,
когда привяжет за Полярный кол
аулы, веси, города Вселенной.


               
 10

Аулы, веси, города Вселенной
ничтожнее любимых глаз Кулан,
и сын её, прекраснейший Кюлькан,
всего дороже в этот час мгновенный.

А ты, народ, забудь свой век презренный,
воспрянь, иди, зовёт тебя каган,
и с шеи – в рабстве нажитый аркан
сорви! И поклонись Луне блаженной.

Пусть удивляются в вечерних странах:
откуда Божий бич на поле бранном,
что привело его в христовый рай?

Могучей конницей, искусством боя,
кровавым следом также за собою
увековечит хан свой бедный край!




 11

Увековечит хан свой бедный край:
«Погибнет тело, государство вечно».
Жив Каракорум в мире быстротечном
и чудо рук искусных – малахай.

Век двадцать первый…  И сосед Китай,
что был казнён за сытую беспечность,
читает повесть в летописи Млечной
и новый собирает курултай.

Живи, род Волка!  Корни – вот они! –
идут издревле от святой Луны –
судьбы одной, великой, вдохновенной.

Не сгинет дух твой, степью он рождён,
в Ясы канонах прочно утверждён
мечом и славой необыкновенной!


 12

Мечом и славой необыкновенной
вошли в сознанье твёрдо имена.
И, может быть, не их во всём вина,
а кто-то Высший правит миром бренным?

Но разговор ведётся откровенный.
Вот Искандер, Наполеон… Длина
имён безмерна, как сама война,
и Чингисхан – в ряду том неизменно!

В курень сплотиться, в праведный дастан,
чтоб племена при возгласе «Восстань!» –
пройти могли бы всё! Не верь юдоли –

вот чтобы он возвёл на пьедестал…
Но если кто в походах зароптал –
взгляни на Белый стяг в открытом поле!






 13

Взгляни на Белый стяг в открытом поле,
и вспомнится тебе Джелаладдин,
как он сражался до конца один
и не смирился жить душой в неволе.

Был предан сын его ужасной доле:
сломав пинком ребро, слуга-кретин
когтями вырвал сердце из груди
и подал хану…  Тот собаке вволю…

Горит в степи не с тех ли пор закат?..
Но пламя-память не погасит дат,
соседи это помнят поневоле:

где в чаше есть целительный кумыс,
где горький тмин и огненная высь,
там бьётся конь на Золотом приколе!




14

Там бьётся конь на Золотом приколе,
священный Сэтэр, белый бог монгол.
Он вышел из веков и свой раскол
принёс тому, кто царствовал дотоле.

А вёснам счёта нет! Но мир всё болен!
И где лекарство для того, кто зол,
кто обнищал и сам настолько гол,
что тянется к другому на застолье?

Не найдено его покоя место.
И не найти. Однако же без лести
кто припадёт когда-нибудь к поле –

уроки прошлого пусть не забудет
и вспомнит быль по праздникам, средь будней:
раскосый демон ходит по земле…



15

Раскосый демон ходит по земле
у берегов Онона, Керулена
и тщетно ищет – степь покрыта тленом! –
огонь в душе и в тлеющей золе.

Завязаны бедой в одном узле
страданье, кровь, позор и ужас плена.
Не сон ли там, где ядом дышит пена,
а головы вождей кипят в котле?

Как жаден бог войны – ему всё дай:
аулы, веси, города Вселенной.
Увековечит хан свой бедный край
мечом и славой необыкновенной.

Взгляни на Белый стяг в открытом поле –
там бьётся конь на Золотом приколе!

1985