Александру Соколову, лётчику Второй Мировой войны

Седой "диджей" поставит свой "олд-голд" -
Не соскочить с иглы воспоминаний...
О, эти борозды в сознанье стариков!
Я буду плыть, влекомый отстранённым
И всё же столь пронзительным прозреньем
И чувствовать, как тащит без вина.

Война, война!
Штурвал и это небо,
Клокочущее, словно рок-н-ролл.

...Старик, мы оба станем частью неба.
Ты знаешь, я увлёкся дзен-буддизмом.
Тебе, я знаю, скоро в дальний путь...
Но что такое "смерть", мой сталкер?! -
Её разоблачил твой бомбовоз.

В квадрат окна глядит хмельное небо, -
Его так много...
                так безумно много!
Но чтоб ступить на землю, нужен лифт.

Весна... Пронзительная ясность.
Я тоже не живу сегодня.
Такое русское, по сути, ощущенье, -
Хотя о нём же говорил и Джими Хендрикс.
Его гитару, может быть, услышишь
Ты, -
     но уже "не здесь"...

Моль старости потратила твой сон, -
Но и стихи, увы, не состоялись...
Хотя, как в старой песенке французской:
"За пять минут до смерти он был жив."

И вскоре впрямь я буду потрясён
Строками несколькими в серенькой газете,
О том, что лгать нет смысла у порога
И в этот путь уходят налегке.

И вдруг пронзит: "Нет, ты не графоман!
Ты был поэтом и тогда, над Гиндукушем,
В сорок втором, иль может, в сорок третьем,
Когда казался бомбовоз былинкой,
Затерянной в бескрайнем море гор."

Спокойствие, граничащее с бездной!
Пред ним устав пасует, и присяга...
Но что-то светлое проглядывало в нём.

Возможно, я подослан Провиденьем.
Хотя, инкубы дразнят "фетишистом".
Мне кажется, что этот город умер, -
Но я не глуп, чтоб возлелеять страх.

Мы не умрём, старик!

           1995