Охота

ОХОТА

Не погибнуть чтоб в зевоте.
Выходной отдать охоте –
К ней давно душой стремился –
Я с друзьями сговорился.

Поутру поднявшись рано,
Выпив чая два стакана,
И ириску сунув в рот,
Собираться стал в поход.

Взяв из ящика ружьишко.
Плащ накинул на пальтишко
И, рюкзак взвалив на плечи,
Я жене сказал: «До встречи!»

Та, спросонья, для начала
Что-то мне лишь промычала,
Но затем сказала внятно:
«Мне давно уж всё понятно…»

И слезьми тотчас умылась.
«Что такое? Что случилось? –
И кепчонку сняв с затылка, -
Что тебе понятно, милка?

Аль обидел невзначай?
Не молчи, а отвечай, -
Я ей тут же от дверей, -
Да давай-ка поскорей!»

По щекам размазав сопли,
Мне она метнула вопли
С витиеватым крепким матом,
Обозвав попутно гадом.
 
Коль словам навесть цензуру,
То, послушав эту дуру,
Можно запросто решить,
Что не думаю с ней жить.

Мол, охота – для отмазки
И трепать не надо сказки.
Не слепая, не глухая –
У тебя, мол, есть другая.

Мол, таскаюсь то и дело
Я ласкать чужое тело
И шептать слова на ушки,
Вмяв в объятьях всю в подушки.

Я хотел сказать ей, было:
«Для меня одна ты мила». –
Но подумал – если плачет,
То ревнует, любит, значит.

Спрятав в глубь себя улыбку,
Повернув в замочке пипку,
Ей я бросил от порога
Грубовато чуть и строго:

«Разуверять тебя не стану.
Жрёт, вон, кот и тот сметану,
Позабыв давно  мышей –
Чем же я его хужей?

Ты умыла б лучше рожу,
Надушила б свою кожу
И на беленькое тело
Платье новое б одела.             
 
А то с самого аж утра
Предо мною, как лахудра,
Что во вторник, что в субботу –
Вот и тянет на охоту.

А на баб иль на зверьё –
Это дело уж моё…»
И, не слышать чтобы визг,
Дверью хлоп да резво вниз.

Во дворе, как паразит,
Нудно дождик моросит
И в преддверии зимней стужи
Пузыри пускает в лужи.

Но, не смотря, что дождик лил,
Я постоял, перекурил.
И затем, припрятав спички,
Рванул рысью к электричке.

В вагоне пятом, заняв лавку,
Стал поджидать Петра и Славку –
Порой их путаю с лица,
Они – два брата-близнеца.

И вот идут братья в раскачку,
На поводке ведя собачку,
Подумать можно даже – кошку,
Размером псинка та с ладошку.

Но зная шавку много лет,
Я так скажу – цены ей нет
Ни что тогда, ни что теперя –
Поднимет птицу или зверя.
               
Да ловко так. Сама хоть с дулю,
Но подведёт к тебе под пулю,
А ты, коль хочешь мяса в чашке –
Бить поспешай, но без промашки...

В электричке два часочка,
Что катили до лесочка,
Выпив по сто, съев колбаски,
Мы ударились в побаски.

Рассказали братья хором
Как когда-то раз измором,
Без собаки, лишь на пару,
Взяли серого волчару.

Мол, поехали они
В хутор дальний до родни.
А у тех, у синей речки,
На лугах паслись овечки.

Не боясь собак, людей,
Стал их в лес таскать злодей.
А в селе, ну как на грех,
Лишь одно ружьё на всех.

Да такое, хоть в утиль –
Всю изъела ржа и гниль,
Словно с первой мировой
Кто-то спёр его домой.

Под народную издёвку,
Взяв с собою лишь верёвку,
В лес пошли братья на пару
Без ружья спасать отару.
 
Говорили люди вслед:
«Без ружья охоты нет!
Показать, что в деле хватки,
Прихватили б хоть рогатки!»

Не полезли братья в ссору,
А в лесу сыскали нору,
Что скрывала лапой ель,
Привалили камнем щель.

Волк, молчавший по-первой,
В третий день устроил вой
И, взметнув с тем воем душу,
Землю рыл и лез наружу.

В день седьмой срубили елку
И, достав его за холку –
До того уж был он слабый –
Повязали ему лапы.

Через путы пустив палку,
Отпугнув подальше галку –
Та примчалась как к обеду –
Потащили к сельсовету.

По двадцатке братьям дали.
Волка ж взяли и продали –
За рубли, доллары, марки
Кажут ныне в зоопарке.

Как закончили братья,
«Заливать» уж начал я:
Прошлогодней, мол, зимой
Такой случай был со мной –
               
Отойдя чуток от грыжи,
По утру, взяв палки, лыжи
Я с густой толпой народу
В лес подался на природу.

Там, присевши на закорки,
До реки спускался с горки,
Иль, не рвав особо жил,
По лыжне круги кружил.

Но под вечер по лыжне
Надоело ходить мне
И, чтоб к станции вернуть,
Через лес спрямил я путь.

Где сугробы лишь одни
Я поперся без лыжни.
И дорогой напрямик
В глухомань зашёл, в тупик.

Предо мной стеною лес,
Сосны взвились до небес,
Словно чудища рукасты,
Поднялись дубы  сукасты.

Между ними, как литые,
Встали в строй кусты густые
И, пробраться чтобы к дому,
Нужно лезть по бурелому.

Но упрямый я мужик
И сдаваться не привык –
Для меня лучшей награды
Эти всякие преграды.

И, набычив крепкий лоб,
Сделал шаг я на сугроб,
А как сделал шаг второй –
Оказался над дырой.

Из нее парок струится,
Слышно: кто-то шевелится
И сопит, как пьяный «в доску»,
Иль дитё, сосущий соску.

Только, было, удивился –
Подо мной снег провалился.
И я рухнул прямо в яму,
Не успев позвать и маму.

Жуть во тьме да без привычки.
И, достав скорее спички,
Что таскаю полной мерой,
О коробку чиркнул серой.

И признаюсь вам, ребятки –
Скаканула душа в пятки,
Обхватило дрожью тело,
Что в момент окаменело.

Весь взъерошенный, в тревоге
Оказался я в берлоге,
Где, медвежат укрывши лапой,
Спят медведи – мама с папой.

Бросив там рюкзак и лыжи,
Я быстрее юркой мыши –
Выручайте, резвы ноги! –
Ломанулся из берлоги.
 
Дали б мне медаль по бегу,
Коль б видали, как по снегу,
Впав душой от страха в кому
Я летел из леса к дому…

Ведя трёп так понемногу,
Скоротали мы дорогу.
Вот уж поезд гасит прыть –
Знать пора нам выходить.

По тропинке под дождём
Быстро к лесу мы идём.
Через две версты иль три,
Будет озеро внутри.

А на нём по глади вод
Утки водят хоровод
И, как встанет лишь заря,
Слышно только «кря» да «кря».

Нам вослед, слегка «бухие»
Идут охотники другие.
И их столь, скажу без шуток,
Что на всех не хватит уток.

Вот пошла уже дубрава.
Я с братьями режу вправо –
Там виднеется вода.
Остальные – кто куда.

Мы неспешно, как и нужно,
Заряжаем ружья дружно
И тихонько по кустам
По своим идём местам.

Пёс без лая и без писка,
Наклонивши морду низко,
И входя в азарт нутром,
Скрылся следом за Петром.

В камыши ступив по брюхо,
Навострил своё я ухо
И, пригнув головку бычью,
Стал высматривать добычу.

И сердечко аж забилось –
В щель, пред мною что открылась,
В ту же самую минутку
Усмотрел большую утку.

И в момент свою винтовку
Я к плечу – наизготовку.
Глаз прищурив, подвёл мушку
Под серёдку к её брюшку.

Но напряг я только нервы,
Как ударил кто-то первый.
Да видать с кривого глаза –
Не попал в неё, зараза!

Дробь в сторонку увело.
Утка ж встала на крыло.
Мне ль зевать при этом деле? –
Вдарил – перья полетели!

И над озером в мгновенье
Началось свет представленье –
Настоящая картина
«Взятие нашими Берлина».
 
От меня по лево-право
Бьёт Петро, стреляет Слава
И за ними тут и там
Грохот, дым и с «кряком» гам.

Пёс, как будто заводной,
Взад вперёд снует стрелой –
Уток сто нам натаскал,
Что, бедняжка, аж устал.

Дождь давно уж прекратился,
С неба солнца луч пролился,
Улетела прочь прохлада,
Растеклось тепло, как надо.

И к исходу этих суток
Не осталось больше уток –
Уцелеть в сплошном кошмаре
Удалось всего лишь паре.

Через дым под крики-ахи
Так рванули бедолаги,
Что пока моргнул я глазом
Уж вдали исчезли разом.

Мы уселись на пригорке
И добычу на три горки,
Разделили без обмана,
Не забыв и пса-шайтана.

Коль б не он, хочу сказать -
Нам столь б уток не видать.
Да и в воду, чем ценим,
Не пришлось нам лезть самим.
 
Только мы костёр до неба,
Сто приняв, нюхнули хлеба,
Разложив свой продзапас –
Прут охотники до нас.

Подошли и – клац затворы!
«Ах вы, сволочи и воры! –
А один довольно круток –
Отдавайте наших уток!»

Мы тотчас вопрос ему:
«Это как? И почему?
Коль убита нами птица,
Отчего должны делиться?

Лучше, братец, нас не трожь –
Не дадим вершить грабёж!
Чтоб не быть кровавой драме,
Ну-ка, прочь, к ядрёной маме!»

И под мат в лужёную глотку
Ружья мы свои на взводку.
Пёс, подняв безумный брёх,
Покусал же сразу трёх.

Я б тогда с братьями вместе
Принял смерть на энтом месте,
Но вскричал крутой тут: «Тихо!
Не хватало только лиха!

Прежде чем сойтись нам, драться,
Нужно толком разобраться.
Ни к чему нам здесь раздоры –
Будем весть переговоры!»               
 
И хоть было не прохладно
У костра уселись ладно,
Но ни  в круг, а в пол-окружья,
Между ног поставив ружья.

Прежде чем он начал речь,
Понял я – уже не сбечь
И делить придётся нам
Всю добычу пополам.

Он сказал под крик вороны:
«Подсчитайте-ка патроны –
Сколько было, сколько есть,
Сколько вы могли известь?»

У меня всего лишь малость –
Двадцать брал, а три осталось.
Петр ныне, в эту осень,
Отстрелял всего лишь восемь.

А у Славки, не врёт коль,
По остатку вышел ноль –
Утверждает с перепою,
Что пятнадцать брал с собою.

Сосчитав всё поголовно,
Получили сорок ровно.
Мужики не возражали:
«Столько раз курок вы жали.

А скажите, например,
Точен был ли глазомер?
Не ушли ль какие с дуру
Мимо цели в верхотуру?»               
 
Мы крутили и вертели,
Сознаваться не хотели,
Что промашки коль учесть –
Метких выйдет только шесть.

Говорил Петруха смело:
Не в патронах, мол, все дело!
Может, стоит здесь нам трохи
По дробям вести итоги?

Вторил Слава вслед ему:
«Так честней и по уму!»
Да и я им подпевал:
«Пятерых враз сам сбивал!»

Мужики заржали в глотку,
Допивать подались водку,
Подведя черту под всем –
Нам оставив уток семь.

Мы ж, от обиды и от горя,
Выпив водки цело море,
Отварив тех самых уток,
Запустили их в желудок…

В электричке среди ночи,
Опустив до пола очи,
Впав с усталости в истому,
Покатили молча к дому.

И на площади вокзальной,
Под луной, как мы, печальной,
Терпя в сердце боль и муки,
Разошлись, пожавши руки.               
 
Славка с Петькой и с собачкой
Жили рядом с водокачкой
Тут же рядом у вокзала.
Мне шагать же два квартала.

Билась мысль в башке подспудно,
Что идти влегке нетрудно,
Трудно будет уж потом,
Как пустым вернусь я в дом.

Вышло всё как в «мыльной» драме:
Жены нет, подалась к маме.
Лишь записка на трельяже
Иль, точней, письмишко даже.

Узнаю в нём почерк стервы:
«Хватит, Вася, портить нервы!
Нам уже не жить вдвоём -
Я сыта твоим  враньём!

Десять лет - коту под хвост!
Ты разрушил к счастью мост!
Я, сама хоть с камнем в воду,
Отдаю тебе свободу!

Можешь, гад, беситься с жиру,
Баб водить сюда в квартиру,
А не шляться по кустам
В голом виде, как Адам.

Но попомни – обо мне
Будешь плакать ты во сне
И, слюны пуская пену,
Проклинать свою измену.               
 
Только, лапчатый мой гусь,
Я к тебе уж не вернусь.
Не ищи уж, Бога ради…
Я у мамы в Ленинграде».

Подпись в виде закорючки,
Клякса в форме рваной тучки.
Ниже следует приписка:
«На столе с картошкой миска».

Подпись. Дата. И помада.
Видно чмокнула отрада
На прощанье сей листочек,
Спрятав главное меж строчек.

Голова моя – не репка.
Понял я, что любит крепко
И что с лаской без укора
Возвратится домой скоро…

Я на кухню утром с пьянки
Прусь хлебнуть рассол из банки –
Там, держа серьёзный вид,
У плиты жена стоит.

Но прошло немало дней,
Как сыскал подход я к ней.
И живём теперь мы дружно.
Мне она во всём послушна.

Про охоту скажу прямо –
Не бываю больше тама.
Хоть зовут порой друзья,
Но отнекиваюсь я…