В февральской Ялте

Волна катает гальку возле мола,
в горах тумана рвань, что клочья штор.
Утихли сплетни. Зимняя крамола
затихла тоже. И стихает шторм.
И сразу потеплело…  Стая чаек
парит, качая крылья, как весы,
и это однозначно означает –
мы дожили с тобою до весны.
Ещё вершины все покрыты снегом,
но здесь, внизу,  где лавры и самшит,
чуть рассветает, кто спортивным бегом,
а кто трусцою, – к пляжу люд спешит.
Подснежники и примулы в продаже,
цветёт миндаль, – в аллеях птичий гам,
и даже я, представь себе, и даже
я стал зарядку делать по утрам.
Хотя, зачем?  Уже не ринусь в горы,
лишь стает снег, а всё же сердцем – там;
бегут высоковольтные опоры
за городом по солнечным холмам.
И нет тоски, лишь грусть, и та уходит,
когда припомню запах вдруг лесной.
Всегда со мною нечто происходит
неизъяснимо нежное весной.
И сердце задохнётся вдруг, затея
такое, что ему не по плечу,
и до сих пор, любимая, за те я
причуды, до сих пор ещё плачу.
Уходит всё.  Зима уходит.  Годы
уходят прочь, иллюзии круша,
предчувствием непознанной свободы,
как сладкой мукой, мается душа.
Уходит всё. Любимая, коснусь я,
позволь, губами прядки, что седа.
Вон, к морю прикоснулась речка устьем
и в море растворилась навсегда.
И я уйду.… Пускай высот не взял тех,
крутые слишком тропы к ним вели,
лишь только бы всегда в февральской Ялте
подснежники и примулы цвели…