Н. Бодров Вечерний вой

НЛО, ЛМ-2013, Челябинск                идея Н.Кораблиновой

                - Ах ты, гад!- хозяин в цветастых трусах замахнулся палкой, - совсем старый стал! Мух не ловишь?! Ну, дождешься у меня, старый хрыч! Чё не лаешь?!

   Даже пнул Джульбарса в бок. Ну не то, чтоб сильно - так, чтобы животина поняла, что с обязанностями не справилась. Что хозяин злой.

   Втиснулся алабай в конуру, даже пошатнулось строение.

- А вам, женщина, чего тут надобно? Как-то и на двор без спросу зашли… Вы кто такая? М?

   Выглянула из-за двери в сенцах маленькая испуганная, но злая женщина, похожая на барачного подростка. Узколицая, будто мяч для регби и субтильная, как метла. Женщина тоже была в «одежде на сон грядущий»- застиранной ночнушке и домашних тапках со смятыми «помпошками» - «для хаты». Желтоватые глаза ее по-совиному -«луп-луп» смотрели на позднюю гостью.

- Да я ничего…,- сказала Настя и поднялась с колен, размазывая собачью слюну на щеках  и тушь под глазами, - собачка наша…ну-у…ваша… Джульбарс. Старый уже…ласковая такая… Такой.  А…а вы меня не узнаете? Вас же Михаил…,извините, не помню по отчеству…

- Ни к чему тебе мое отчество…,- тень неловкости метеоритом промелькнула по челу его меж бровей, но скоро брови эти сомкнулись, чуть не со звяком, будто турникет, и опять металл зазвенел в хозяйском голосе. -…И это…давай, гражданочка, хеть за ограду. Оттель погуторим. Олег меня зовут. Петрухины уж лет пять тому как продали нам хату.

- Дом…,-  машинально поправила Настя, - … дом из шлакоблоков. Его папа строил. Егорка родился у нас. И папа дом…

- Сыплется ваш шлакоблок,- прокурорски ткнул пальцем новый хозяин. -  Глянь-ко. Левый-то угол, ы-ысь  искрошился. Дрянь  материальчик-то. Цемент -…но! Что ж батяня-то твой, хоть бы ногтем поколупал…

   Черный, большой, словно копыто, собачий нос вызывающе высунулся из конуры в сторону штакетника. Но появиться весь  пес не решился… Очень уж суров голос был у хозяина. Да и Настя…всё та же, только большая девочка Настя… Чувствовалось что-то неуверенное, словно виноватое, и в голосе её и в фигуре.

- Тогда… тогда стройматериалы не достать было. Выписывали… дорого платили. А уж что там за цемент… Бог знает.

- Шо  ж ты хочешь, девонька? Чего  ж приехала?- названный Олегом домовито примостил локоть на заострение. Видно было, что ему неудобно. Что щепка колет руку. Но жест собственника требовался, и неприступность владения была обозначена. -  Права заявлять  чи шо? У нас усе документы ысь… ничого ты не добьёсси…. Купля. Продажа. Все по закону.

   Анастасия по-девчачьи шмыгнула носом. Обвела глазами  когда-то родное жильё. Перекрытую оцинковкой  вместо шифера  крышу. Подгнившие ступени крыльца. Разросшуюся рябину. Крупные, словно с выставки, гроздья уже начали рдеть. Мама просила. Отец, тогда еще молодой, веселый, воткнул прутик. А плитки эти - дорожку до калитки, они, еще тогда дружные и шумные, выкладывали всей семьей. Рельс старый, узкой колеи, еще с царским железнодорожным клеймом, отец примотал проволокой к колодезному журавлю за домом. Журавль и сейчас торчал углом будущих и минувших проблем над крышей возле печной трубы. Да и противовес наверняка был на месте. И все были молоды. Честны. Дружны. И у всех были планы. Все любили друг друга. И у них был свой дом. И в доме было… нет… что-то близкое к счастью. Всего лишь близкое. Словно почти счастье, но в ожидании чего-то нехорошего, что непременно произойдет. И мамино лицо было плавного овала с полными, чуть припухшими губами. С большими зелеными добрыми глазами. И папа, молодой папа, который никогда не позволил бы себе вот так выйти в одних трусах. И на шее его никогда не было морщин. Был… дом. Была семья. Папа пил только по праздникам, да и то - так. Для веселья. Не густо. Слегка. Не допивая бутылки, даже с друзьями. И оставляя на потом. Мама не закашливалась до крови. Сестра не выставляла требований и не нанимала юриста. Егорка был карапузом и не жил как бирюк, родства не помнящий, за тридевять земель. А потом пришла перестройка…

- Да нет,- тихо сказала Настя, как выдохнула. - Ничего я не хочу… Нет уже того дома, Олег Иваныч, нет.

- Николаич…- сурово, словно врага, поправил обладатель цветастых трусов.

- А это без разницы. Чужой дом. Чужой. На могилки я приезжала. Редко здесь у вас бываю. В Челябинске живу. На Урале. Это далеко. Ничего нет. Ни семьи. Ни родителей. Ни сестры… по большому счёту. Брат где-то есть, да где ж его…

   Настя медленно пошла все по той же разъезженной грунтовочке к станции. Не замечая длинноостой крапивы, льнущей к правой руке. Не слыша женского шипения от сенец из узких щучьих губ тощей бабы. Опустив голову и всё ускоряясь, ускоряясь, точно хотела сбежать. Но метрах в двадцати, остановилась. Промокнула воротником уголок глаза.

- Джулька остался!- внезапно крикнула она, будто обиду плюнула, - Джулька меня узнал! Джулька- Джулька!

   Вместо черного носа показалась вся большая медвежья голова уже старого подслеповатого пса. Взгляд его метнулся по сторонам: за калитку - на хозяина - за калитку - на палку в руках.

- Джулька! Джулька, прости меня! Джулька!- неожиданно звонко заорала Настя.

- Гав! - басом рявкнул алабай. - Гав-гав!

- Ни-икс! Молчать!- взял черенок от граблей наперевес трусявый Олег Николаевич. - Ну, шоб тебя!!!

- Джулька! - не унималась гостья.

- Ни-икс! - злился домовладелец.

   Помахав кулаком вослед, правообладатель, поднимая пыль, принялся колошматить деревяшкой по крыше конуры. Испуганно захлопнула дверь регбийная леди в сорочке. И псина, замолчав на секунду, вдруг взвыла истошно, будто собака Баскервилей на болоте. Взвыла, как раненая. Как покалеченная. Как воют большие преданные собаки над трупом хозяина. Как воют волки перед флажками, предчувствуя смерть. Пёс понимал, что уже никогда больше не увидит этой родной, почти забытой девушки, которая давным-давно валялась с ним в амбарной стружке под верстаком. Дразнила. Любила. Прогуливала. Выстригала колючки из шерсти. Которая кормила его с рук. Которая возила в город к ветеринару на электричке. Понимал, что, даже приедь она через год, на дворе будет бегать другой алабай - большой пушистый щенок. Комок густой шерсти на коротких лапах. Комок, который посадят на цепь и заставят кидаться на прохожих, как заставили его. Он выл без страха. Сквозь сухие удары. Выл от отчаянья. Горем ревел, вослед дорогому прошлому, которое было с ним вот только что… Только что. И в последний раз.

- Ни-и-икс! - вопил Олег Николаевич. - Ни-икс!

   Наверное, если бы не было крыши, он бы точно так же колотил и по живому, требуя умолкнуть. Требуя подчиниться.

- Ву-у-у…,- гудел пёс не унимаясь.

- Дрым-ц! - сломался черенок от граблей.

    - Чах-чах, - бежала Настя, спотыкаясь на сухих комьях засохшей грязи.

   Слезы струились по её лицу кривыми змейками, будто во время дождя.

   Недоодетый хозяин «Бум-бум-бум»! - монотонно, постепенно сатанея от ярости, колотил, уже огрызком, по скату.

- Стар-рый пес-с! С-соф-сем ис-с ума выш-шил! Даф-фно гоф-форила ему…,- бикфордовым шнуром шипела хозяйка, доставая патроны с картечью из кладовки.

- В-ву-у-у…,- жутко выл Джульбарс от одиночества.

221013г