Любовный поединок

     В проезде Художественного театра Вероника Полонская ждет Маяковского. Ее с ним только сегодня познакомил Осип Максимович, и Маяковский обещал заехать за ней в театр и отвести на вечеринку к писателю Валентину Петровичу Катаеву, мягкому, хлебосольному человеку, со всеми поддерживающему ровные отношения и держащему двери своей квартиры всегда открытыми. Здесь же стоит серый «Рено», купленный Маяковским в Париже. В машине шофер за баранкой.
     Во время похорон Маяковского этот автомобиль будет сопровождать траурную процессию. Узнав об этом, Демьян Бедный, всю жизнь завидовавший славе Маяковского, воскликнет: «Автомобиль покойника вели под уздцы!» – и расхохочется, довольный «своей» остротой. Знал ли он, что за два года до него, привезя этот маломощный автомобиль в шесть «лошади;х», как выразился  Маяковский, он обязался, в случае войны, «взяв под уздцы, кобылиц подать товарищу комиссару»?
      – Девушка, не хотите со мной прокатиться? – обращается к Веронике сидящий в автомобиле шофер. Семейный мужчина, с веселинкой в глазах, большой любитель завязывать знакомства на улицах с хорошенькими девушками.
      – А чья это машина?
      – Маяковского.
      – Я тоже жду Маяковского.
      – Да?! Попался, выходит. Только вчера у меня с ним был разговор, и я ему обещал больше никого не катать на машине. Девушка, я вас очень прошу, не говорите Владимиру Владимировичу, что я предлагал вам покататься. Не выдавайте меня.
      – Ладно уж. А где он сейчас?
      – Велел здесь его дожидаться. А сам играет на бильярде в гостинице «Селект»… Заигрался, наверное.
     Полонская резко поворачивается и уходит.
          
      В этот же день на вечеринке у Катаева.
      – Почему вы не пришли? – спрашивает у Маяковского Вероника.
      – Бывают обстоятельства, против которых не попрешь, – не моргнув глазом, находится Маяковский. – Так что вы не должны меня ругать.
      Настроение у Маяковского хорошее. Сегодня он в ударе. Энергия из него так и прет. Он не отходит от Вероники. И все время говорит, говорит, ни на кого не обращая внимание.
      – Вот почему, сегодня утром, когда мы познакомились, вы были дурнушкой, а сейчас вы красавица? – спрашивает он и, не дождавшись ответа, заводит речь о другом:
       – Норкочка, послушайте, что написала Вера Инбер:

                – Погляжу на губы те,
                На вино Абрау.
                «Что ж вы не пригубите,
                Meine liebe Frau?»

      Никогда бы не подумал, что эта дамочка может так написать. Обратите внимание на рифмы: «губы те» и «пригубите». Прямо как у меня.
      –  Мне больше Пушкин нравится. А вот вы, я слышала, его не любите.
      – Норкочка, кто вам сказал такую глупость. Я люблю Пушкина. Он гениален, раз написал:

                – Я знаю, жребий мой измерен;
                Но, чтоб продлилась жизнь моя,
                Я утром должен быть уверен,
                Что с вами днем увижусь я.

     Но ведь и у него были ошибки. Вы заметили, я прочитал «жребий мой измерен». У Пушкина: «век уж мой измерен». По-моему, это неудачно. Это «век уж» сливается и получается совсем уж несуразное слово «векуж».
     Сегодня утром на бегах, в белом плаще и черной шляпе, нахлобученной на лоб, Маяковский показался ей смешным и действительно несуразным. А сейчас ничего, он ей нравился. Ей льстило, что такой знаменитый поэт не отходит от нее ни на шаг. Весь поглощен ею.
      – Норкочка, вы слышали последнюю остроту Ильфа – без Петрова. Когда его спросили, еврей ли он, он ответил:
      – Я – что! Вот Марк Аврелий – не еврей ли?      
    
           П р о д о л ж е н и е  з а в т р а