Дар

- Ну, и чего ты преследуешь меня? – спросила женщина у молоденькой цыганки, не прерывая ходьбы и не оборачиваясь.
Цыганка мелко задрожала:
- Благослови, Гита, благослови!
- А ты достойна благословения? – голос женщины был ровен и бесцветен.
- Я достойна! Достойна! Я… буду достойной!
- Уходи. Ты не понимаешь, о чём просишь. Благословения богов бывают тягостней проклятия людей.
- Благослови, Гита, благослови! – цыганка так и не смогла справиться с дрожью. Её уже лихорадило и она нервно, не замечая, что делает,  обрывала кисти своего платка.

- Ладно. Это твой выбор. Благословляю. Ты будешь жить очень долго, но не увидишь смерти ни твоих детей, ни детей твоих детей. Они все будут живы и благополучны, когда придут тебя хоронить. Если… - тут в первый раз за время разговора в её голосе появился намёк на эмоцию, на сарказм,  она косо глянула на цыганку: - Если ты никогда не возьмёшь чужого.
- Я не воровка! – с горячностью заговорила цыганка: – Я гадалка!
- Ты берёшь чужое. Брать жизнь, хуже, чем брать вещи.

Цыганка сникла. Она никогда не задумывалась о природе чувства, наплываюшего на неё дурманной волной, когда она работала. Эта волна шла от клиентов, проходила сквозь неё, захватывая по пути толику её сил, и шла дальше латать прорехи в ткани судеб, изменённых гаданьем. От маленького гаданья шла маленькая волна, от большого – большая.
- Но как же я теперь буду кормить семью? – цыганка почти что плакала.
- Это твоё дело. Я тебя предупреждала.

Женщина отошла на пару шагов, споткнулась, постояла немного с опущенной головой и повернула обратно. Теперь она смотрела цыганке в лицо и глаза её медленно мутнели, заволакиваясь молочной плёнкой.
- Пой! - она резко мотнула головой, и глаза вернули прежний цвет.
Женщина продолжила путь, тихо беседуя уже, как бы, с собой: «Ну, и за что такая милость? У тебя сегодня раздача подарков?» Когда она отвечала себе, в голосе звенело серебро: «Так случилось. Природный талант девочки не мог найти выход сам. Он и привёл её к тебе». Женщина усмехнулась: «Да… Дарить самой – это и вправду не брать чужого».

Цыганка смотрела женщине вслед, пока та не повернула за угол. Неожиданной болью захлестнуло хрупкое тельце. Девочка упала на мокрый асфальт.
Боль таяла и цыганка уже начинала вставать, когда к ней подбежал пацан, подрабатывающий неподалёку игрой на скрипке:
- Тётя! Вам плохо? Что надо делать?
- Что надо делать… - цыганка быстро приходила в себя, взгляд скользнул по скрипичному футляру и, как бы удивившись мыслям, она попросила: – А ты подыграй мне! Я буду петь!
Растерявшийся мальчик достал скрипку, поднял смычок и заиграл чардаш.

Голос цыганки, поначалу тихий и скомканный, как бы обкусанный по краям, постепенно выровнялся и окреп.
Когда голос вплёлся в надрывное пение скрипки и пошёл с ним рядом, скрипач сначала засмеялся, а потом заплакал. Он так и играл, плача и смеясь одновременно.
 
Скрипка пела.
 
Голос взмахнул крылами и полетел над городом.






Примечание

Иллюстрация - фотопортрет Марии Каллас