Будни человека

Будни человека

В ваших слизистых глаз
преломляется свет. Поломанный свет.
И уже не спаять и не склеить его.
Вы зеркальны огню и прозрачны воде,
а для неба вас нет, а для ветра легко.
Разглаголенный срок. Прок не осуществлен,
горевание вод проливаемых вверх,
исключения из, не колышат закон,
проростания вниз упираются в сон.

 – Я рад. Можете безумно хохотать, на этот раз мне окончательно и бесповоротно безразличны ваши глаза. Миллиарды пустых глаз, алчно требующих пищи, хлеба и зрелищ, мне плевать в них.
 Это была последняя реплика 3-х часового спектакля, по ходу которого, этот меняющий облики и умозрения герой, ставил рекорды, сыпал идеями, упрекал власти в несостоятельности управлять народом, предавал, каялся, короче, что только он не делал. Три часа, без перерыва, просидевший в оцепенении зал, медленно встал, и молча, оплеванный, поплелся к выходу. Пустыня. Больше не было ни зала, ни театра, ничего вообще. Пустыня. ... и дух божий носился над пустыней. Теперь все будет не так.
«Песенка паучка»:

Мысли в черепе носить устав,
в пустоте выискивая опору,
стих как кожу сдирая с листа,
дышу проветривая голову.

Необдуманно, как и жизнь
и финалом весьма похожим,
распускаю я сверху вниз
пелену чернотканных кружев.

  Помню, конечно, хотя и фрагментарно, как все было. Рассказать по минутам то, что было год-два назад, – значит выстроить логическую цепь, точную лишь частично, от одного ярко выраженного эпизода до другого.
Загорелась еле заря, растаяло небо, стало туманно.
– Моя мечта – перед смертью накуриться цикория.
– У тебя золотой запас в переносном смысле?
Как премило проснуться часов в пять, зарядочку сделать, чайку попить. Утро – это замечательно, оно гораздо мудренее вечера. У Пушкина еще помнится: вечер, непогода была, а нынче посмотри в окно, благодать. Правда тут еще лето свой отпечаток накладывает, фирменный вензель, в календаре, почему-то черным по белому, а не золотом, к примеру, на голубом так и написано – седьмое июля.
Ловец мыслей. В том то и дело, что все началось именно сейчас. Закуривайте господа.
– Если бы больше, было бы много.
– Такого, много не бывает.
– Я говорю – убило бы нас.
– Пить хочется, а воды нет.
– Дам я тебе глоток. На.
– И на каком симптоме мы с вами остановились?
– Давай музыку поставим какую-нибудь, совсем тихо стало, окошечко закрыл.
– Значит музыку, какую предпочитаете?
– Чтобы способствовала творчеству
– Вот, например, – «чудовище, урод, жилец вершин...».
– Нет, нет, не то настроение.
– Хорошо – «Ноу даут».
– Нет, так невозможно, никаких сил нет. Одна сила перетягивает другую. Никого нет, все ушли на фронт. Дома никого нет. Нету и нету.
На телефонном проводе пляшут акробаты. В систему надо врубаться на большой скорости и гнать без остановки всю дорогу.
Всю дорогу! Всю дорогу!
– Но чу, вот стук дождя по крыше и за окном всенеизменно ночь, по слушай,
сонный город дышит...
– Нет, так не годится, нельзя так медленно подбираться к картинке, в нее, как в систему, надо врубаться.
– И всю дорогу без остановки?
– Именно. Чай, чай, что там с чаем? Он полуиздох, надо пару чаинок подбро­сить для свежести. Да он к тому же и остыл уже, мы сегодня на горячий чай не попадаем.
– Сегодня я проснулся в двенадцать и начал творить.
– Чудеса.
– Да, никаких убийств, никакой любви. Две пустоты, у каждой свой мир и они не соприкасаются. Ну ладно, они переливаются. Поэтому – постоянное движение.
– Ты гонишь!
– У вас никогда не было лунного удара? Вот у меня, помнится был, сижу я как-то на подоконнике лунным вечером. Это было полнолуние в середине лета. Потом появились звезды и все изменилось. Хихиканье, опять хихиканье и глаза закрываются, смотреть не могут. Сам вот и придумывай какие симптомы при лунном ударе. У меня – хихиканье и глаза, но это у всех по разному.
– То, что было, было? Или это глюки?
– Понятно кто ты, ты никакой не лисенок и не медвежонок, ты паучок.
– Чья это шпилька у меня в тетради?
– Моя.
– А, это ты, девочка с голубыми ресницами и светлой головой.
– Молчу, молчу.
– Тебе пока объяснишь, пол часа пройдет.
– Три года, просто три года, я уехала в Мексику, – подойдя к окну она закурила кэмэл.
– Как там в Мексике?
– Жарко – сидя на подоконнике, сквозь шторки утомленно проговорила она. Все заснули полуденным сном.
– Интересные дубы, правда, эти. А сколько дуб живет, наверно лет пятьсот да? А почему его ассоциируют с силой, ведь другие деревья не менее сильные?
– А баобабы тыщу лет живут.
– Но они глупые.
– Значит, кто долго живет, тот глупый?
– Не от этого зависит. Вот цветочек, он мало прожил, он не глупый.
Мужик с работы тащит доски домой. По тетради ползает маленький красненький паучок.  Дубы.
– А фонари, они железные, они от бури из тысячи один страдают. Идем, картинку поменяем.
Нашли себе комнату на берегу озера.
– Такой сыростью пахнет.
– Почему-то ничего не летает. Утенок беспородный, дымов нахватался, теперь заснет и утонет.
– И че, умрет?
– Нет. Он поспит, поспит, проснется и вынырнет.
– В очках действительно намного темнее.
С синим бриллиантом в носу. Там уже и не девочка, а такая знаешь матерая бабища. Фирма «М-бис-тур», если идти прямо, то она слева. Левая фирма. У малолетки на руке железка «нирвана», майка «металика», а на вопрос что слушаешь, он отвечает – Мадонну и Майкла Джексона. Короче, ничего он не слушает, плевать ему на всю эту музыку. Маркиза ангелов мне подарила взгляд, он у меня в шкафу храниться, обсыпанный нафталином, чтобы моль не поела. Все когда-то кончается.
– Что-то кончается, что-то начинается. Заканчивается хорошая папироса, начинаются хорошие мысли. Мысли пока не кончаются и это хорошо.
– Погода – ни то, ни се, я такую плохо переношу. Холод, жару –  сколько угодно. А это, нет.
Мы пришли домой, в доме царил творческий беспорядок.
  Вот торт «Паутинка», я придумала тебе наказание, будешь мыть посуду.
– Начнем... я начну с арбуза, хотя нет, не хочу арбуз, хочу торт.
– Прикинь какой звук. Хрустъ, хрустъ.
Танюшка-хозяюшка, ни минуты покоя, огонь прямо, ножкой еще под столом «АС/ДС» притоптывает, порядок наводит, гармонию вносит.
– Хватит этой ерунды, вам уже лет, дай Бог каждому, а вы  все... Вставай.
– Нет, никуда мы не пойдем, здесь останемся навсегда, будем этой ерундой профессионально заниматься.
– Пепел из окна летит в тетрадь. Народ спивается.
– Я уже месяц с лишним не пью, значит я не народ.
– Да. Запусти такого козла в огород. Может ты еще и вегетарианец?
– Смейся, смейся черт. Хорошо смеется тот, кто смеется последним.
Чудесный пейзаж перед глазами вывешенными за окно. Зимой там холодиль­ник, летом духовка. Весной и осенью идут дожди.
Завтра у меня деловой день, надо поговорить по телефону, будут звонить из другого мира. Если ближе к делу, то без нее такое дело не обошлось. Звезда блещущая своей красотой, королева ночи, законодательница мод. Ангельская чистота, сошедшая с неба. Медовый месяц мы провели на «Ямайке», самое яркое впечатление оставили бесформенно объемные пожилые американ­ки. Никакой стрельбы, море, пальмы, рай на земле. Но мы так много грешили. Мы грешили и днем и ночью. Даже божественному терпению приходит  конец и волей нетерпеливых демонов нас закинуло в хромового блеска будни. Она рисовала каменные замки и пела грустные песни. Закончилась прошлогодняя трава, до свиданья старый год, здравствуй новый урожай. Да, не удивляйтесь, лирические отступления просто необходимы в этой игре на выжи­вание, которая собственно и имеется в виду. В старости бывает жаль потерянное время.


  Примечание: "Будни человека" написано в Москве, летом 1998г.  ЕКо.