Эллегия об Утрише

 Свою кривую солнце,
как бровь, вперяет в тыл.
Я эти злые кольца,
в сердцах благословил.

Во мне живут преданья,
И на вершине лет,
В колодце синем тают,
и шлют душе привет.

А солнце клонит к морю,
И прочертило лед,
Налет с глазницы- моет,
и залетает в рот.

На зелени несильной,
деревьев вековых,
осело пеной мыльной
и стукнуло под дых.

За три удара сердца,
за три стальных мяча
успела жизнь нагреться
и вскрикнуть сгоряча.

Как ты прекрасен, вечер!
В отсутствии людей,
с седой придиркой- вече,
с немой игрой затей.

Разряженный, безвкусный,
и стылый воздух здесь
подобен речи устной
и выдыхаем весь.

Рябит тенями солнце,
споткнувшись о века,
что выпучили косо,
зеленые бока,

что разложили сети,
зеленых облаков,
и ждут подачки эти
из пряной тьмы веков.

И солнце примеримо
вперяясь в можжевел
ему дарует имя
без примеси плевел.

На волнах гор без качки,
без тошноты и слез,
ползет с повадкой рачьей
пушистый водовоз.

Певец устало грезит,
молит немой покой,
и прихотливой смеси,
кивает головой.

Его короткой жизни,
которая- полет,
побег трескучий прыснет,
и в даль на нет сойдет.

Шумят упруго волны,
и полируют брег,
подобно звуку горна,
смывают время с век.

Глаза, вместить не в силах,
в себя весь небосвод,
с одышкой и блезиром,
заводят хоровод.

они обводят шагом,
Как солнце, по кривой,
Вселенскую шараду,
и неживой покой.

Как бусинки на нитку,
нанизывая куст,
пол-неба, и с избытком
страниц граненых хруст,

И облака и горы,
как жемчуга в ларец,
припрятав жадно скорый,
безвременный конец.

Накинув покрывало,
любви в шитье потуг,
на можжевел и скалы,
и на сплетенья рук.

А солнце грузно валит,
в другие свой горшок,
заманчивые дали.
И кончен мой стишок.